Вдруг в конце лета 2014-го… Как жду всегда событий, следующих за этим – «вдруг»! Итак, вдруг приходит по электронной почте приглашение на фестиваль бардовской песни в Нюрнберг. Отвечаю: «Я не бард, пою под гитару избранные чужие песни – в застольях, в весёлых компаниях». Настаивают: «Всё про вас знаем. В интернете выискали два ваших фильма о бардах. Приезжайте, представите их». И называют: «Здесь вам не равнина» и «Гласность по-советски. Неправильные песни». Вот уж действительно: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся…»

Я лёгок на подъём, поехал, услышал, как звучат наши «неправильные песни» во франконской  Швейцарии в исполнении представителей «бывшего нашего народа».
Фильм «Здесь вам не равнина» – названием стала строка песни Высоцкого – не о бардах, а о гибели в Саянах в марте 71-го девяти белорусских туристов. Это была первая в истории советского спорта одновременная потеря такой большой группы – резонанс на всю страну. И вся страна пела песни одного из девяти погибших: барда Арика Круппа.
Второй фильм действительно был о бардовском движении в СССР. Его показ в зрительных залах всегда сопровождался взрывами смеха: с экрана любители бардовской песни рассказывали, как обманывали «бдящие» органы, заявляя им о месте проведения концерта, а в последний момент меняли адрес – свои-то оповещались; как заявляли одни песни, а пели другие; как ссылались на публикации текстов в несуществующих журналах и сборниках; как шустрые одесситы три осени проводили бардовские фестивали на лайнере «Иван Франко» – не в сезон, конечно, – пуская на борт только своих…
Очень весело воспринимались злоключения барда Бориса Вайханского. Его «Французскую историю» перед самым выходом в «живой» телеэфир запретили. В последних словах игривой песенки: «И ты сказала: «Потуши торшер». И я сказал: «Пожалуйста, машер!» – контролёр ГЛАВЛИТа  усмотрела созвучие французского «моя дорогая» с фамилией 1-го секретаря ЦК Компартии Беларуси Машерова. Песню эту срочно заменили другой «французской», другого автора – Владимира Ланцберга: «Мишель, не пори муру, не пори сдуру, Мишель…» Борис пел её, много лет смеша зал, пока однажды, в другое уже время, не заимел неприятности с «бдящими» органами: туда поступил донос, что Вайханский издевается над Генсеком Михаилом Горбачёвым, который, как помним, как раз и «порол муру».
В общем, фильмы с моим вступлением – как же: живой автор! – прошли с оглушительным успехом. «Оглушение» в Германии обеспечили человек семьдесят евреев. Но мне памятным стало не это.

* * *

Фестиваль «Памяти Владимира Ланцберга» в последние выходные сентября уже много лет проводят Ирина – жена покойного барда – и их дети Евгения и Борис. Я знал лишь одну его песню – ту самую, про «муру», что пел в концертах Вайханский. Выяснилось, что Ланцберг – классик, основоположник жанра: гремел чуть позже Окуджавы, но в одно время с Галичем, Городницким, Визбором, Якушевой, Кукиным; он участник всех бардовских тусовок и фестивалей в СССР.
При расставании Ланцберги подарят мне изданные ими четыре диска с песнями мужа и отца. Конечно, я переслушал их не раз. Это романтика 60-х годов, «оттепели» полной  надежд.
Пенят моря  бригантины, юные под алыми парусами постоянно рвутся, устремляются куда-то, в нехоженых краях – палатки, костры, верные друзья, презревшие «грошевой уют»…
Хотя ныне, в ХХІ веке, короткие песенки Ланцберга показались юношескими, мило-старомодными, но две из них я взял в свой репертуар – распеваю в застольях. Оцените рифму:

“Не пойму: какого лиха ради –
Цель и в самом деле неясна –
Наш огромный город лихорадит
безалабернейшая весна?..”

Оцените образ:

“…Видишь, как поутру
Рвётся на север стая белья
На балконном ветру!”

Владимир Исаакович с женой-музыкантом, с которой познакомился в Саратове, и сыном переехали из Туапсе, где прожили 22 года, в Германию, прежде всего, с целью поправить здоровье. Он и тут при поддержке Ирины задумал проводить свой фестиваль, выбрал местность: гористую Франконскую Швейцарию, городок Хайлигенштадт – Город Святых – километрах в ста на юг от Нюрнберга. Но осуществить проект не успел. Не могла не добить и оторванность от среды, питавшей его, рождавшей песни. Я в этом мнении утвержусь, слушая здесь песни съехавшихся бардов: всё, или сочинённое ими ещё на родине, или о советских реалиях, воспринимаемых на чужбине с юмором и ностальгией.
В даты, определённые идеологом проекта, и проводится ежегодный фестиваль “Памяти Владимира Ланцберга”. Сюда и съезжаются со всей Германии упомянутые 70 человек, как правило, семьями, с детьми. Среди  них барды, некогда успешные в СССР. Правда, с гитарами было всего человек шесть-семь. Остальные, – в основном, выходцы с Украины – собираются раз в год просто “поболтать по-русски”. С “белыми гогочущими гусями”, как “бывший наш народ” называет немцев, у них мало общего. Да почти ничего.  
На парковке остывают десятка четыре машин.

* * *

А до того в двухкомнатной квартирке Ирины в центре Нюрнберга на стене портреты покойного главы семейства и Арика Круппа – с ним в СССР Ланцберги тесно общались, барды, как говорится, делились творчеством.
В день приезда и потом, в день отъезда, я побродил по средневековому городу Альтштадт за крепостной стеной с Белой башней ХІІІ века, с барбаканом, забавными фонтанами «Корабль дураков» и «Супружеская карусель», с базарчиками, книжными развалами, фокусниками, бомжами и оживающими за одно евро «скульптурами», с домом великого графика Альбрехта Дюрера.
Впечатлил новый музей антифашизма «Документ-центр». Витрины с одеждой, колодками, очками, волосами узников концлагерей; в зальчиках крутятся закольцованные киноролики – хроника Освенцима, Майданека; гигантские фотопанно с согбенными тощими иудеями в полосатых робах; гнетущая тишина, пригашенный свет. Идея: осуждение, покаяние, назидание.
У выхода – кинотеатр в виде песчаного пляжа с плетёными кабинками, шезлонгами. Экран 50 х 8 метров: клипы, нарезка планов – на ту же тему. Располагайся, внимай, сочувствуй.
А из внутренней галереи музея обозревается гигантское краснокирпичное здание в виде подковы: Центральный комитет национал-социалистической партии Германии. Вид – необитаемый. Огромная площадь – внутренний двор «подковы» – показалась фюрерам малой для впечатляющих парадов.
И за озером с лебедями «Дутцендтайх» построили знаменитый стадион циклопических размеров. Он заброшен. Северная трибуна, куда падают лучи полуденного солнца, сплошь заросла высоким бурьяном, южная обнаруживает разрушающийся бетон скамеек.
Постоял на трибуне, где Лени Рифеншталь в своём фильме запечатлела речистого фюрера.

* * *

Из Москвы на отцовский фестиваль приехала Женя с маленькой дочкой.
Из Нюрнберга в Хайлигенштадт вёз нас Борис. По дороге рассказал об отличии написания своей фамилии: не «Лансберг», а «Ланцберг»; о месте, куда мы едем: не Бавария, а именно Франконская Швейцария. Он – эрудит, прекрасно знает местную историю, успешно работает в немецких фирмах: врос, определился.
Хайлигенштадт – уютный городок с кирхой в центре на склоне горы «слоёной» структуры. На высоком лесистом плато – стоянка, сдаваемая в аренду. В эти дни – лагерь бардов.
Тут всё, как у немцев: закрытое, полузакрытое и просто под навесом помещения; трёхфазное электричество, туалеты с душем, горячая вода. На кухне арендаторам предоставлены кастрюли, котлы, сковороды, электроплита, электромойка посуды, холодильники. Проложены дорожки к площадкам для обозрения местности, на ограде – баночка для окурков. Кострище, окружённое скамьями, места для палаток и автомобилей… Словом, немцы!
Гуляя по «выбритому» – без соринки – леску, обнаружил нетронутые белые грузди, естественно, видимые издалека. Вернулся за ножом и корзинкой.
Когда на виду у всех два дня грузди вымачивал, а затем засаливал с чесночком, меня окружал «бывший наш народ» – и  каждый со вздохом вспоминал, как собирал грибы на родине.
Конечно, для немцев они чужаки и такими останутся.
Усиленные аппаратурой, песни Ланцберга, Круппа, Визбора в исполнении бардов и те, что пели живые авторы Владимир Туриянский и Александр Гагин, заставляли «тутейших», шастающих с рюкзаками по горам, приостанавливаться, послушать.
Но затем, постояв и послушав, «гогочущие белые гуси», размахивая лыжными палками, продолжали пеший моцион. Для них – непонятное мероприятие, странное единение, необъяснимое веселье.
А из кухни валил аромат еды, приготовляемой непоющими женщинами под руководством Ирины Романовны. Она – Романна, как её все называют, – душа фестиваля. Спиртного – ни-ни! Напуганный её предупреждением, я, наивный, с собой ничего такого не взял. Правда, уж признаюсь, меня мужчины отзывали и предлагали приложиться к плоским фляжкам, которые  постоянно пополнялись – тайно от строгой Романны, в багажниках машин.

* * *

Аппаратура: микрофоны, пульты, динамики, проектор, экран, удобные кресла – это, заметьте, вдали от городка, на высокой горе.
Женя и Борис пели отцовские песни, которые я слышал впервые. Пленился, так как был не в теме, заинтересовался.
Песни добродушного весельчака Владимира Туриянского имели широкую географию:

Я по нехоженой тайге, как аллигатор,
Несу громадный щелочной аккумулятор…

В наблюдениях чувствовалось знание среды, материала, упоминались такие детали, как вибрация, не раз бардом испытанная:

А тут, в полёте, зуб на зуб не попадает,
По вертолёту только челюсти летают…

Он, оказывается, исходил СССР в геологических, поисковых партиях – десятки лет! Бродяга! «В качестве кого?» – «Рабочим», – был мне ответ – и улыбка.

Энцефалитные по мне гуляют клещи, –
Я не скажу, что я люблю такие вещи…

И все присутствующие подхватывают припев, им, как оказывается, хорошо знакомый – там о поведении девушки трудолюбивого персонажа песни, уехавшей в Крым купаться:

Белый прибой
И купол неба голубой-голубой!
Кто-то другой
Ей льёт в бокал «Вазисубани»,
Кто-то другой
Ей бутерброд намажет чёрной икрой…

Поёт он без устали: исповедальную «Не хватает времени, не хватает сердца», игривое признание жене «Про золотую девочку мою», что-то туманное о зэках, посвящения Галичу, Даниэлю, отцу…  Обещал приехать в Минск, попеть у нас.
А потом у микрофона Александр Гагин – и тоже незнакомое имя, и тоже море юмора.
На промышленных приисках бригады не могут напасть на золотую жилу, а два бродяги грибника случайно наткнулись.

«Накопали двести грамм,
Накопали триста!
Вдруг выходят  из тайги
Тридцать три чекиста.
Обыскали, отобрали,
Арестовывать не стали».

Мужики опять бродят по тайге, единственно желая наполнить корзины грибами – и вновь… (см. припев)
Гагин разыгрывает песенную новеллу с таким артистизмом, что все буквально корчимся от смеха.
И пели бабушки МГУшницы Левензон и Ливенсон, когда-то популярные на родине – их фамилии во всех «бардовских» энциклопедиях.
А в финале по инициативе Бориса Ланцберга затянули с ним «Тёмную ночь», затем ещё что-то из советских времён. Аудитория хорошо знала слова песен.  
…Они так и не слились с аборигенами: «гогочущие гуси» сами по себе, «наши» – сами по себе.  Российское ТВ смотрят регулярно, «Вести» – с пристрастием: бурчат несогласно, переживают. Но книги, издания, песни, язык общения с детьми – русские, кухня – привычная.

* * *

Получил приглашение на фестиваль и в следующем году: опять же, в интернете Ирина выискала фильмы конца 60-х «Праздничный альбом» и «Герои не опаздывают» по моим с Никитой Хубовым сценариям, с его режиссурой. Хотели, чтобы я их представил.
Но светили другие планы. Однако я записал обращение к собравшимся, перечислив фамилии, – знал, что они соберутся в таком же составе, как в 14-м, – и напел под гитару песню Владимира Ланцберга – ту, про «бельё на балконном ветру».
Моё видеопослание-2015 имело на горе во Франконской Швейцарии, тот же «оглушительный успех», о чём сообщила устроительница.
Позже в Минск приезжала Женя Ланцберг с авторским «домашним» выступлением, клуб бардовской песни провёл концерт с песнями Владимира; переписываюсь с Романной.
Копилка впечатлений от путешествий, до которых я охоч, пополнилась фестивалем памяти романтика-шестидесятника  Владимира Исааковича Ланцберга.
На фотографиях упаковок четырёх дисков он молод, красив, светел, как его песни.

Владимир ОРЛОВ