Памяти Драбкина Эдуарда Борисовича (1934-2019)
Папа был тщеславен: собирал в папочку свои публикации (а потом и мои), был очень доволен, когда его хвалили (а его хвалили), гордился своей премией Сороса (а он её, вне сомнения, заслужил), берёг благодарственные записки и помнил звонки от бывших учеников (а они всё ещё пишут, только теперь уже мне), в полушутку обижался, что «мама у тебя вон в скольких стихах, а я только в одном».
– Это не про тебя, – упрямо говорила я.
– Как это не про меня! – возмущался папа. – Это же мои события и моя жизнь!
– Как ты не понимаешь, пишущий человек всё и всех затягивает в свои стихи, это не про тебя конкретно, это вообще, – объясняла я, никогда никого не подпускавшая близко к своим текстам. И он обижался. А я обижалась, что он обижается.
... а потом они умирают, и всё складывается, сливается воедино: тот, как будто бы собирательный отец из текста и настоящий папа, с которым теперь, три года спустя, ведёшь диалог совсем по-другому. Только уже в одиночку.
***
Расскажи мне, отец, про далёкого времени хрип,
о военных мальчишках, ушедших навек в катакомбы,
расскажи мне в стотысячный раз, как тогда не погиб,
убежав за мгновенье до взрыва осколочной бомбы.
Расскажи о «потом», о цене на набор хрусталя,
о Дюма по талонам, о водке почти за бесценок,
как большую страну, на своих и чужих не деля,
на глазах превращали в ухоженный общий застенок.
Расскажи о словах, выстилающих скользкое дно -
как молчали о видимом, нервно грызя заусенцы,
расскажи мне без правил – из них я теперь всё равно
доверяю бесспорно лишь правилу Джоуля-Ленца.
Расскажи про эпоху болоньевых синих плащей,
про задушенный «Голос Америки» в радиосети,
о «хрущёвках», в которых в отсутствие прочих вещей
неизменно рождались лишь горькие мысли и дети.
Как играл гармонист по субботам в саду городском,
как в июле стоял над землёй аромат чернобыла,
расскажи мне о маленькой девочке с красным флажком
и ладошкой в ладони твоей – чтобы я не забыла.
Расскажи, не скупясь на детали, про хрупкую связь
между прошлым и может быть, будущим, не украшая,
назови всё, как было и есть, испугать не боясь –
я давно подросла, я уже безвозвратно большая.
Расскажи мне о том, что моя и вина и беда
в неумении жить вне пределов своей «одиночки»,
расскажи мне о том, что ни в коем, ни-ни, никогда
не положено честным отцам пересказывать дочке.
Расскажи мне, пусть долго ещё остаются свежи
в моей памяти эти внешкольные сердцу уроки,
расскажи мне свою непростую и долгую жизнь –
я вошью её тихим анапестом в крепкие строки.
Промолчи мне, отец, про грядущего времени хрип,
о мальчишках моих, уходящих опять в катакомбы…
Хорошо, что ты жив. Что ты есть. Что тогда не погиб,
убежав за мгновенье до взрыва осколочной бомбы.
2010
Юлия Драбкина