Когда началась война, Майе было всего два года и всё, что в эти тревожные дни, и в последовавшие за ними военные года происходило в её пока ещё маленькой жизни, запомнилось в основном со слов отца и матери. За исключением, вероятно, каких-то отдельных моментов, которые оставили в памяти ребёнка наиболее яркие и неизгладимые впечатления.
Родилась Майя в Витебске в обычной еврейской семье. Её мама Рахель Залмановна Райкина, родом из Шумилино, была дальней родственницей Аркадия Райкина. Но это выяснилось гораздо позже, когда её младший сын, которого она родила в сорок втором в эвакуации, жил в Москве. Его дача в Раменском располагалась рядом с дачей дочки Аркадия Исааковича Екатерины, и у него с Катей сложились дружеские отношения. Майя, когда бывала в гостях у брата, тоже встречалась с ней, и однажды в разговоре они случайно обнаружили, что в их родословной были общие родственники, которые когда-то жили в Полоцке.
Рахель закончила в Витебске медицинский техникум и работала медсестрой в больнице фабрики «ЗИ». До войны в этой больнице проводил операции известный в городе хирург Александр Яковлевич Митрошенко, и Рахель выполняла обязанности операционной сестры.
Отец Майи – Наум Григорьевич Щербаковский был родом из Сиротино. Он в отличии от супруги, не мог похвастаться столь знаменитыми родственниками, зато сам в городе был человеком далеко не последним. Работал Наум в системе потребкооперации и занимал должность заместителя председателя облпотребсоюза.
Перед войной у них уже было двое детей. Кроме Майи, ещё сын Гриша, он был старше её на четыре года
В начале войны отца вместе с его сослуживцем, которого по воспоминаниям Маины Наумовны звали Александр Иванович, командировали в Уфу – отвезти в тыл документы облпотребсоюза. Вместе с ними отправились в эвакуацию их семьи и ближайшие родственники. Путь был неблизкий – вначале поездом, затем на барже по Каме и Белой. Дорога эта стала для людей тяжёлым испытанием – не было продуктов питания, отсутствовали какие-либо условия для нормальной жизни. Рахель была беременной и по дороге у нее случился выкидыш.
Мае хорошо запомнился дом, в котором они поселились в Уфе. Даже его адрес – улица Пархоменко, 198. Сейчас на этом месте находится деловой центр. В их временном жилище было две комнаты, одна большая, другая поменьше. В большой стояла русская печка, за которой без каких-либо перегородок было что-то вроде кухни. И в этих двух комнатах в необустроенных и стесненных условиях ютились все, приехавшие из Витебска женщины вместе со своими детьми. Кроме семьи Рахели, там жила её сестра Лиза, которая родила вскоре после их приезда, сестра её мужа, жена Александра Ивановича – Мария Осиповна с сыном – усыновлённым испанским ребёнком, и её сестра из Ленинграда Вера Осиповна с уже большими дочкой и сыном, который вскоре ушёл на фронт. Вера Осиповна уехала из Уфы первой, зимой сорок четвертого, сразу после снятия в Ленинграде блокады. Не трудно догадаться почему: тогда в Уфе в сорок первом сложилась эта своеобразная коммуна, и она была сугубо женской. Покинув родные дома, оставшись без самых необходимых вещей, они вынуждены были в чужом и незнакомом месте объединиться и стать одной семьей. Все их мужчины в это время воевали и проливали кровь на фронтах Второй мировой.
Дом располагался в большом, огороженном забором дворе. В этом же дворе стояли ещё два дома, в одном из них жили русские, в другом татары. А в самом углу двора, держали собак, они были огромные и злые. Их отгораживала толстая металлическая решётка, и всякий раз, когда кто-то проходил мимо, они с рычанием и лаем бросались на неё. В том же углу, рядом с собаками находился туалет, и когда маленькой Майе приходилось ходить в него, нужно было каждый раз идти мимо собак, и ей было ужасно страшно.
С одной стороны двора, сразу за его забором, был глубокий овраг, в нём находился колодец, из которого брали воду. Майе этот колодец казался огромным. С другой его стороны проходила дорога, она поднималась в гору, где располагался, обнесённый высоким забором и колючей проволокой, лагерь военнопленных. И когда по этой дороге проходили колонны пленных немцев, они никого не стесняясь, громко пукали. Майю, конечно же, это шокировало и возможно поэтому хорошо запомнилось.
Ещё у ребёнка на всю жизнь врезался в память постоянный, никогда не прекращавшийся голод. Рахель работала дома, раскрашивала шторы, но зарплаты за эту работу едва хватало, чтобы свести концы с концами. Она регулярно сдавала кровь и за каждую сданную порцию получала две тонко отрезанные краюшки белого хлеба и два кусочка сахара-рафинада. Она их отдавала детям, и Майя с Гришей каждый раз стояли у окна и ждали, когда придёт мама и принесёт этот подарок.
В то время, когда жители Уфы, в особенности эвакуированные, голодали, военнопленных в лагере кормили неплохо. Благодаря этому, у детей в городе тоже появился свой заработок – мальчишки собирали траву, сушили её, затем мелко рубили. А после этот самодельный табак выменивали у немцев через дырки в заборе нас селёдку.
Отец на фронте в самом конце войны заболел тифом. В полевой госпиталь его доставили в одной машине с тифозными трупами, и там врач, маленькая щуплая женщина, осматривая тела для констатации смерти, неожиданно обнаружила, что он ещё дышит. Она выходила его, поставила на ноги, а после отправила в тыл долечиваться и восстанавливаться после болезни. Выписали его из госпиталя в начале мая, откуда он сразу отправился к родным в Уфу и встретился с ними в самый знаменательный день – 9 мая 1945 года.
В то утро Майя проснулась и увидела через открытую дверь, сидящего за столом отца, он о чём-то разговаривал с мамой. Мать, заметив, что дочка проснулась, подошла к ней, обняла и сказала: «Доченька, война закончилась». «Ну и что?» – ответила Мая, не поняв и не оценив этого события – ей было тогда всего пять лет.
В Уфе Наум Григорьевич устроился на работу по специальности, пошёл работать в потребкооперацию. Жизнь в семье наладилась, но спустя какое-то время, он всё же начал собираться домой в Витебск. Его не хотели отпускать, предлагали должность замминистра Роспотребнадзора, но его тянуло на родину и не смотря на все уговоры, он уволился и уехал. А спустя пару месяцев отправил за родными своего сотрудника Гудковича, и тот перевёз семью в Витебск.
Они поселились на улице 5-й Винчевского, это в районе нынешнего проспекта Черняховского, который в то время назывался просто улицей Винчевского. Рядом был военный аэродром, там базировался воздушно-транспортный полк №339 Витебской дивизии, стояли самолеты ЛИ-2 и американские Дугласы. Домик, половину которого они заняли, был на двух хозяев и принадлежал Облпотребсоюзу, а в 1950-м им уже выделили отдельную двухкомнатную квартиру в центре на Урицкого. Дом ещё не восстановили после войны, вместо лестниц на второй этаж они поднимались по деревянным трапам, а из двух смежных комнат заняли заднюю, в передней ещё не было даже пола.
Мать пошла работать в детскую поликлинику, где проработала всю жизнь до пенсии, отца вскоре перевели директором птицекомбината, сейчас это филиал Витебской бройлерной на Ленинградской. В 1953-м началось печально знаменитое «дело врачей», которое переросло в, прокатившуюся по всей стране антисемитскую компанию. В газетах и по радио евреев обвиняли в смертных грехах, снимали с руководящих должностей.
Наума Григорьевича эта волна почти не затронула, что называется пронесло. Его предупредил замминистра мясной и молочной промышленности Иосиф Митрофанович Кардович. Сам он был белорус, но родился в Друцке – маленьком еврейском местечке и свободно разговаривал на идиш. С глазу на глаз он сказал отцу: «Слушай Наум, не разводи вокруг себя «хедер» и не высовывайся, ты же видишь, какая сейчас обстановка». Но «хедер» вокруг Наума к тому времени уже сложился – его главного технолога звали Бэла Мироновна, а фамилия зама была Левин. Не высовываться тоже не получилось – ко времени его прихода, птицекомбинат был далеко не в лучшем состоянии, но благодаря его личным усилиям, и усилиям команды, быстро вышел в передовые предприятия области.
И всё же, в какой-то степени ситуация его коснулась. На случай возможного обыска он провёл дома ревизию. На книжной полке стояла книга Шолома Алейхема на идиш. Наум Григорьевич любил этот язык, а ещё, очень любил эту книгу. В квартире топилась круглая, облицованная жестью печка, называемая в народе «бурак». Наум сел напротив, открыл дверку, и молча начал вырывать из книги листы и бросать их в огонь. По его щекам текли слёзы, на него страшно было смотреть. С обыском к ним так и не пришли, но и книги не стало.
У Наума Григорьевича не было высшего образования, была за плечами партшкола, всевозможные курсы повышения. Тем не менее, его всю жизнь выдвигали на руководящие должности, «бросали» на отстающие участки, назначали на объекты, которые требовали восстановления, предприятия, в которых надо было наладить производство. И каждый раз он своё назначение оправдывал – успешно поднимал, налаживал и восстанавливал.
Можно было подумать, что ему во всем просто везло. Но причина, конечно, была в другом – у него от природы были хорошие организаторские способности, а ещё способность видеть ситуацию с разных сторон. Ему многие завидовали, считали, что на таких должностях он безусловно имел какую-то личную выгоду. В действительности Наум никогда в жизни не использовал служебного положения и ничего не присваивал, и объяснял это довольно просто – из двух категорий «хорошо жить» или «спокойно спать», он всегда предпочитал последнее.
В конце пятидесятых, три отстающих хозяйства в Городокском районе объединили в один совхоз с центром в Стайках, директором назначили Наума Григорьевича. Жена к нему ехать отказалась – у неё была работа, дети ходили в школу. За короткий срок он вывел совхоз в передовые, а сразу после этого кому-то в районном центре очень захотелось занять это пригретое место. И как обычно в таких случаях наверх посыпались кляузы и доносы, которые к счастью, никаких последствий не возымели.
Вскоре в Хайсах началось строительство птицефабрики, директором назначили, опять же, Наума Григорьевича. А после того, как её сдали в эксплуатацию и наладили производство продукции, его перевели заместителем председателя Облпотребсоюза, откуда он благополучно вышел на пенсию.
После возвращения в Витебск Майя пошла в школу. Вначале это была СШ №13, находилась она на улице Богдана Хмельницкого. Тогда эту часть улицы люди по привычке ещё называли Сенной площадью. Когда восстановили СШ №1, весь их класс перевели в неё. Школа эта располагалась в здании из красного кирпича, которое и сейчас стоит на улице Ленина рядом с «Промстройбанком». В то время эта часть улицы называлась Гоголевской. Когда они получили квартиру Майя перешла СШ №10 и в ней проучилась до десятого класса.
Из этой школы Маина Наумовна помнит многих учителей: классную руководительницу Клавдию Юлиановну, математиков Сергея Ивановича и Тамару Леонтьевну, Веру Григорьевну –учительницу географии, директора школы Озерова, Лидию Андреевну. Помнит и одноклассников, после окончания школы они дважды организовывали встречи, через тридцать пять и через пятьдесят лет. Ещё в школе у них сложилась компания – Зяма Гиндин, Миша Милькин, Лиля Константинова, Колоницкий, Шульга – всего семь человек, они продолжали дружить всю свою жизнь до самой старости.
Закончив школу, Майя устроилась на только открывшийся в том году завод радиодеталей и поступила в строительный техникум на заочное отделение. В пятидесятые ещё был такой в Витебске, он располагался в здании сегодняшней епархии. После его окончания пошла работать в проектный институт, тогда он назывался «Витебскоблпроект», сегодня это «Витебскгражданпроект». Вышла замуж за Петра Липинского. Мужа после окончания военного училища направили служить в Гродно. Родители собрали им, по возможности, необходимые для жизни вещи, в том числе мебель – в шестидесятые пока ещё всё это было в дефиците, отец нанял машину и помог молодым с переездом.
В Гродно Майя тоже работала в проектном институте. Через несколько лет Петр заболел, его комиссовали, и семья вынуждена была вернуться в Витебск. Они получили квартиру на Гагарина, Майя снова устроилась в «Витебскоблпроект». Свой карьерный путь в институте она прошла от простого проектировщика до руководителя группы и проработала там до самой пенсии. С Петром у них жизнь не сложилась, они развелись, сегодня он живёт в Израиле. Их сын, тоже строитель, работал начальником управления «Витебскреставрация», в конце девяностых уволился и стал частным предпринимателем. Сейчас он делает уникальные проекты, однажды удостоен в Витебске звание «Человек года». Внучка закончила университет информатики и радиоэлектроники, вышла замуж, у них была квартира в Минске. Сейчас они с мужем работают в Соединенных Штатах.
Маина Наумовна в настоящее время живёт в той самой двухкомнатной квартире на улице Урицкого.
Семён Шойхет
