Валерий Семёнович Зельвинский – один из старейших журналистов Беларуси, телекомментатор и телеведущий с более чем полувековым опытом выходов в эфир. Пришёл на Витебскую студию телевидения, когда она только начинала работу.Творческий путь Валерия Зельвинского – сама история белорусского телевидения, и, безусловно, очень интересная тема. Но беседу мы начали с первых воспоминаний человека, родившего в довоенного время, вместе с мамой успевшего уехать на восток страны в эвакуацию.

 И не только потому, что в год 80-летия освобождения Беларуси, этой теме повсеместно уделяют максимальное внимание. К сожалению, с каждым днём остаётся всё меньше людей, которые знают это время не по фильмам и книгам, не по чужим воспоминаниям, а для которых это часть их жизни.

– Валерий Семёнович, к какому времени относятся Ваши первые воспоминания?

– Может быть, я ошибаюсь, мне кажется, первые детские воспоминания у меня с двух лет. Может быть, это навеяно тем, что мама рассказывала.

– Вы 1939 года рождения. Вам два года – это 1941 год.

– Момент, когда мы уезжали в эвакуацию на одном из последних составов из Витебска и по дороге нас бомбили. Момент, когда бомбили у меня сохранился в памяти. Помню, что меня вроде хватали и куда-то несли. Вытаскивали из вагона и под вагонами мы прятались.

– Куда вы эвакуировались?

– Город Чкалов, сейчас Оренбург, село Чебеньки, это 80 километров от него. Однажды, уже в зрелом возрасте я в газете «Известия» прочёл какую-то информацию из этого села. Единственный раз в жизни встретил название.

– Никогда там не были?

– Нет, никогда не был. Далеко..

– Вот дальше уже точно собственные воспоминания: сами Чебеньки, детский сад, в котором я был, прогулку в детском саду, на которую нас выводили, и мы пацанята нашли норки сусликов, там же в изобилии они были. Там маленькие суслики были, мы, естественно, их забрали и принесли домой. Я до сих пор помню ту взбучку, которую получил от мамы. Она кричала: «Что ты мышей в дом принёс?». 
Помню, как обгорел. Мама уехала в командировку в Чкалов.

– Мама работала  эвакуации?

– Работала в бухгалтерии. А тётушка меня и брата двоюродного взяла, и мы поехали куда-то на бахчу. Повозка, запряжённая быками, и я там шастал в трусиках. Обгорел на солнце так, что к вечеру у меня кожа покрылась волдырями от ожогов. Помню, когда домой вернулись, меня поставили на стол и вымазали кислым молоком.

– Если было кислое молоко, значит жили неплохо…

– Это же село, коровы были.

– Как местные вас принимали?

– Нормально. У меня был по саду друг – татарчонок. И мы как-то зашли к нему домой.  Его мама нас угощала, по тем временам мне показалось чем-то очень-очень вкусным. 
Много лет я помню этот вкус. И когда-то в Минске, уже мне двадцать с чем-то лет было, я случайно попробовал брикет какао с сахаром и вспомнил этот вкус. 
Когда уезжали в Витебск, в Чкалове было время до поезда, и мы пошли в баню. Я ещё был в таком возрасте, когда мне можно было в женской бане быть с мамой и тётушкой. Через десять минут туда с воплем ворвался мой дядя, который нас забирал, кричал, что поезд пришёл.
Помню, когда ехали оттуда, у кого-то был голубенький надувной шарик, этот шарик прикрепили к вагону с внешней стороны и он так на ветру колебался.
Момент приезда в Витебск не помню. Нас встречала дальняя родственница, которая здесь уже была.
Тачка на больших колесах. На эту тачку положили нехитрый скарб, который был, и меня посадили сверху.

– Расскажите, про маму.

– Ольга Семёновна, коренная витеблянка.

– Несколько слов про отца?

– Семён Ильич Зельвинский – кадровый военный.

– Вы вернулись в Витебск, в сентябре 1944 года. Город только освободили. Каким он был?

– Первое воспоминание после приезда: когда меня в тачке катили по мосту Блохина. Единственный мост уцелевший. Связывал обе стороны реки.
Меня везли по мосту, я видел противоположный берег, видел два цвета: ярко голубой и ярко красный. Ярко-голубой, это чистое осеннее небо. Небо осенью бывает голубее, чем летом в хороший день.
А внизу сплошные развалины, красные. И над развалинами возвышалась водокачка. Это там, где сейчас областная библиотека.
Город в развалинах, уничтожен на 94 процента.

– Где вы поселились?

– Сначала поселились у родственницы. Где-то в Лучесе. А потом вернулись в нашу квартиру, из которой когда-то уехали. Это Замковая улица, где теперь «Синий» дом, которого тогда, конечно же, не было. Во дворе стоял одноэтажный дом, в котором жило после войны пять семей. Квартиру нашу разделили на две части фанерной перегородкой, потому что в неё уже раньше заехали люди

– Дальше в вашей биографии была школа, вы успешно её закончили и решили учиться на журналиста. Почему такой был сделан выбор? Это где-то конец 50-х годов.

– 59-й год. Я был в школе несколько лет редактором стенной газеты. Специальность понравилась. Когда-то мечтал о море, но это ушло, потому что у меня зрение и в ту пору было не очень хорошее.

– Знаю, что предлагали в Минске остаться после окончания университета, в молодёжной редакции, а почему всё-таки Витебск?

– В 1962 году на журналистике на 3-ем курсе на второе полугодие отправляли на практику. Я выбрал, естественно, студию телевидения.

– Она открылась в 1960 году. То есть вы приехали практически открывать двери витебской телестудии.

– Телевидение тогда было абсолютно новым. Это привлекало. Привлекало и то, что студия телевидения соседствовала с моим домом.
Когда меня вызвал наш министр, в ранге министра был руководитель Белорусского ТВ, и сказал покровительственно, вам предлагаем место в молодёжной редакции Белорусского телевидения.
Я ответил: "Нет!"
"Что – нет?", – у него глаза округлились.
"В Витебск хочу. Мне там нравится. Прекрасный коллектив. И вообще я там уже свой человек".
Он покачал головой.

– Каким было телевидение? С чего начиналось?

– Прежде всего – это новости. У нас не было своего канала. Шли в эфир два канала: Москва и Минск. Поначалу вообще одна Москва была, а мы имели право выходить в эфир на любом из этих двух каналов, когда нет информационных выходов.

– Тогда телевидение было очень популярным. Все смотрели телевидение, доинтернетная эпоха.

– Очень это было интересно. Я, когда ещё пацаном был, у меня родственники в Ленинграде жили и помню, приехал и меня повели к соседям на телевизор. Я никогда до этого не видел его.
Я с благоговением вспоминаю всех людей, которые работали в те годы на витебском телевидении. Это первопроходцы: Илья Романович Коган – главный редактор, мой учитель. Чуть позже Лев Абрамович Шульман, Давид Симанович, Маина Боборико, Галя Гужва, Аня Лозовская.
Не было записей. Прямые эфиры. Как сел, так и выдал.
Киноплёнка.

– Я даже помню первый Ваш сюжет на телевидении, вас отправили снимать: вывоз удобрений на поля.

– Это было на второй день, когда я приехал на практику. Илья Романович Коган принял меня и сказал: «Завтра поедешь на съёмку». У меня волосы дубом поднялись, потому что я вообще не представлял, что это такое. С гордостью принял поручение. На следующий день в пять часов утра мы выехали в колхоз на студийной единственной машине «Победа». Сейчас я понимаю, никому со студии не хотелось ехать в субботу.
Я помню своё первое интервью, которое делал для телевидения. Хотенчик Анатолий, известный боксер, он был главным судьей на центральном совете «Спартака» и я тогда взял первое интервью.

– Когда появился бокс в вашей жизни?

– В 1958 году. Год до университета, тренировался у Абрама Яковлевича Брина. 18 школа в районе фабрики «КИМ», в школьном зале была секция. Там занимались тогда Вилли Ильченко, Костя Куренной, Лёня Канцепольский – имена!

– В Минске продолжили заниматься?

– В Минске у нас на Свердлова была общага, а рядом стадион и там динамовцы тренировались. Тренировал их Владимир Львович Коган, заслуженный тренер СССР, чемпион Советского Союза, бивший известнейших боксеров.

– Касаясь бокса и журналистики. Вы работали на Олимпиаде-80 в Москве, комментировали или помогали комментировать соревнования по боксу. Давайте вспомним эту олимпиаду. Было такое давали ценные указания: что сказать, что не сказать, как сказать? Все было регламентировано?

– Как раз – нет. Был заместитель министра культуры, который говорил: «Не надо»

– Что значит не надо?

– «Он хорошо бежит, потому что он в стране Советов родился». Не надо этого говорить.
Хотя урезанная Олимпиада была из-за Афганистана, к сожалению. Я в начале июля 80-го года уехал в Москву и к 28 августа – только приехал обратно.
Из воспоминаний: с первого дня и до последнего «Фанта» и «Кока-Кола» в пресс-барах бесплатно.

– Для вас это была новость, что такие напитки есть?

– Конечно. Я, когда вернулся в Витебск, с лекциями выступал от общества «Знания» и рассказывал слушателям, что японцы привезли на Олимпиаду несколько образцов плоского телевизора. Представляете, телевизор висит на стенке… По лицам слушателей угадывал: «Завирается, мужичок».

– Бокс до сих пор остается в Вашей жизни?

– В Минске проходило первенство Европы по боксу. Меня пригласили комментировать. Я раньше не сталкивался с комментарием на зал – телевизионный вариант. Пришлось. Было в первые дни невероятно тяжело, но, я отработал как надо.

– Я знаю, что в 2019-м году на «Славянском базаре» были показательные выступления – подъём тяжестей. Вы, несмотря на неюношеский возраст, 50 раз подняли гирю.

– Не надо удивляться гири бывают разные.
У Меня есть друг Анатолий Николаевич Ежов. Он сейчас имеет три учёные степени: юриспруденция, экономика, философия. Он президент сети негосударственных учебных заведений с головным университетом в Архангельске, где более тысячи студентов.
Ежова, по-моему, 70 раз заносили в Книгу рекордов Гиннесса, как гиревика.
Нет, наверное, на земном шаре такой особой точки: северный полюс, южный полюс, какой-то действующий вулкан, где-то в Латинской Америке – где бы он не был, не таскал гири.

– Для чего надо гирю таскать на вулкане или на Северном полюсе?

– Потому что этого никто не делал. Он мне позвонил, наверное, 15 лет уже прошло, и сказал: «Приезжайте на Эльбрус».

– Гирю потаскать?

– Мы с Каташуком Владимиром Сергеевичем, тогда заместитель мэра Витебска, до Москвы доехали, там на самолёте до Нальчика, а там уже приехали к Эльбрусу и поднимались наверх до 3900 метров на подъёмнике, а дальше 200 метров до приюта «11» шли ногами. Вот когда я понял, что такое альпинизм.

– И гирю с собой несли?

– Обязательно. И гири поднимали. Это всё регистрировалась.

– Вы должны быть в книге рекордов Гиннесса?

– Да, как участник массового старта. Было 300 "спартанцев". И каждый получил Диплом книги рекордов Гиннесса. У меня есть тоже.

– Вам 84 года. Как сохранить форму? Чтобы не ходить по аптекам, а гирю поднимать?

– Обычная жизнь. Правда, в последнее время снизил свой уровень. Совсем недавно я утром вставал, бежал на берег Витьбы, перетаскивал с одного места на другое кучу металлолома, были две тренировки в неделю в зале и две бани.

– Ещё помню вас на мотоцикле «Ява», когда вы из Витебска на нем ездили в Крым

– Элементарно. Двое суток. Не торопясь при этом. Как-то рванул на Затоку под Одессой. За сутки доехал. Едешь. Стоит стог сена. Остановился, вырыл норку. Никаких мотелей, ничего. Джинсы, свитер, куртка, немного денег в кармане, на мотоцикл прыгнул и понёсся.

– Хочу закруглиться и перейти к началу разговора. Часто ли в жизни приходится вспоминать детство? Детские годы дали закалку, сформировали характер?

– Чем человек становится старше, тем чаще он вспоминает прожитую жизнь. И хорошее было, и не очень хорошее, ошибки, переживания. Я, к сожалению, отношусь к тем людям, которые переваривают своё прошлое, вот надо было так или нет… Чего копаться в этом, всё равно ведь не исправишь?
Надо, конечно, думать о будущем. В любом возрасте. Но жить сегодняшним днём. Помню, читал о каком-то великом человеке, у которого на столе было такое устройство, на котором большими буквами было написано: «Сегодня!» с восклицательным знаком.
Это установка – жить сегодня и не откладывать ничего на завтра...

С Валерием Зельвинским
беседовал Аркадий Шульман