В середине 2010-х годов Борис Менделевич пришёл в редакцию журнала «Мишпоха». Назвал имя и сказал, что интересуется Яновичами, был сегодня в городском посёлке, поговорил, с кем пришлось, что-то увидел, и ему посоветовали приехать в Витебск и встретиться со мной.

В Яновичи я приезжаю каждый год по несколько раз. Сначала писал книгу «Осталась только память», кого-то привозил, рассказывал (много внуков и правнуков яновичских жителей живёт по миру), потом стал работать над новой книгой «Время собирать камни». Участвовал в юбилейных мероприятиях – 500 лет Яновичам, в открытии памятников на месте расстрела евреев в годы войны. Всего и не вспомнишь. В музее местной школы лежат мои книги. Даже моя фотография есть на стенде рядом со школой.
Если бы Борис Менделевич представился в Яновичах, кто он – должность, звание и т.д., и во время первого пребывания там ему уделили бы гораздо больше внимания.
А так – «мои предки здесь когда-то жили…». Вежливость и внимание – это было. Но надо понимать, у каждого своя работа, и никто не знал, что Борис Давыдович – профессор, доктор медицинских наук и далеко не последний человек в Казани и Москве.
И я об этом не знал. Рассказал в общих чертах, как работал над книгой. Показал журналы, другие мои книги. Борис Давыдович оживился и сказал, что книги его интересуют. Я подарил всё, что у меня было под руками.
А когда через какое-то время на расчётный счёт журнала пришли деньги (Борис прислал их по своей инициативе), я подумал, что человек, приезжавший в Яновичи, – банкир из Казани. Почему банкир, объяснить не могу, то ли в разговоре, что-то проскочило, или я не так услышал.
Я поблагодарил Бориса Давыдовича за деньги, и на пару лет наши контакты прервались.
Потом Борис Менделевич (уже с предупреждением) ещё раз появился в Витебске. Как обычно, сначала в Яновичи. Я уже знал, что он заинтересовался кладбищем в местечке. Обсуждал это с председателем местного сельского совета. Сегодня многие интересуются своими корнями, ищут места захоронения предков.
На сей раз у меня был более обстоятельный разговор с Борисом Давыдовичем. Я стал расспрашивать, почему заинтересовался Яновичами. Он рассказал о предках, о пути к этой теме.
Мамина мама – Роза Бенционовна Магергут – в детстве уделяла ему много времени (повезло, у кого были такие бабушки!). Борис на всю жизнь сохранил тёплые воспоминания о ней. И в память о Розе Бенционовне (может, не только поэтому) стал интересоваться родословной. В первую очередь – линией Магергутов. Знал от бабушки, что они из Витебска, в начале Великой Отечественной войны эвакуировались в Казань. Бабушка рассказывала о своих родителях, их семьях. Но название местечка Яновичи в её рассказах никогда не всплывало, или Борис не запомнил.
«Я бы и сам посидел в архивах, покопался в старых бумагах, но времени для этого нет, – признался Борис Давыдович. – И, кроме того, привык полагаться на специалистов. Поэтому заказал исследование в Национальном историческом архиве Беларуси».
Из этого исследования он впервые узнал о яновичских корнях семьи Магергут.
Я познакомился с исследованиями. У семьи столетние связи с Яновичами. Но в конце XIX – начале XX века они перебрались в Витебск. Не порвали с местечком, там оставалась дальняя родня, знакомые. (Все евреи из одного местечка – моё утрированное мнение – хоть дальние-предальние, но родственники).
И после архивного исследования точкой отсчёта семьи Магергут для Бориса Менделевича стали Яновичи.
Вечером мы пошли ужинать. То ли между салатом и первым, то ли между первым и вторым блюдом (уместно было бы написать между первой и второй рюмками, но Борис Давыдович трезвенник) я спросил, кто он в реальном мире, попросил рассказать о себе. И Борис Менделевич ответил, что последние годы живёт между Казанью и Москвой, психотерапевт, доктор медицинских наук, профессор. «А почему между Казанью и Москвой живёт профессор?» – поинтересовался я и узнал, что Борис Давыдович Менделевич – депутат Государственной думы России.
Я уловил его взгляд и понял недоумение. Неужели за такое время я так и не пробил в интернете, кто мой собеседник? В первую очередь на меня смотрел психотерапевт, а уже потом – депутат, профессор, столичный житель.
Я спросил, как врач и профессор стал государственным деятелем. И Борис, не вдаваясь в подробности, в нескольких словах рассказал о своей биографии.
Мне было легче говорить, пока я не знал, кто мой собеседник. Должности, звания всегда действуют – появляется какой-то элемент осторожности, чинопочитания и ещё чего-то. Хотя Борис Давыдович не давал никаких оснований.
Мы переключились на разговор о яновичском кладбище. Я узнал про планы Бориса. Они показались мне очень серьёзными. Он подчеркнул: «Хочу привезти в порядок кладбище. Чтобы всё было сделано с хорошим качеством». Просил подыскать руководителя работ. Позднее проект мы назвали «Мемориальный комплекс “Яновичское еврейское кладбище“».
Я поговорил с Наумом Линковским. Он руководитель Витебской городской еврейской общины и опытный хозяйственник. Предложил его руководителем работ на яновичском мемориале.
В следующий раз мы встретились уже втроём.
Ехали на депутатской машине Менделевича в Яновичи. Сорок минут езды. Борис и Наум нашли общую тему – баскетбол. Оказались знатоками. Борис в молодости играл за университетскую команду.
В Яновичах встретились с председателем сельского совета Александром Изобовым, и уже вчетвером отправились по Школьной улице мимо пожарной команды и деревянных домов на старинное еврейское кладбище.
У входа нас встретило дерево с отпиленными ветвями, без листьев (это было в сентябре), с толстым стволом, почти полностью потерявшим кору. Мне оно напомнило крест, готовый к распятию. А дальше поляна, заросшая высокой пожелтевшей и местами полёгшей травой. С одной стороны несколько высоких елей и песчаный откос, с другой – вбитые бетонные столбы, за спиной огород с картофельной ботвой, а впереди – вид на речку Вымнянка, когда-то полноводную, с плотинами, а теперь почти пересыхающую.
– Это и есть кладбище? – спросил Наум, который был здесь впервые.
Александр Изобов согласно кивнул головой.
Посреди поляны стоял памятник, сложенный из блоков и оштукатуренный. На нём две таблички с надписями на иврите.
– Святой какой-то похоронен, – сказал Изобов и рассказал историю, как лет десять назад, в первый день Нового года, утром к нему в дверь постучал «настоящий» еврей.
Переглянулись – нас настоящими не посчитали и улыбнулись. А Наум спросил:
– Почему он был настоящий?
– В одежде чёрной, с пейсами, как в кино, – объяснил Александр, – подумал, карнавал какой-то. Откуда в Яновичах сейчас такие евреи? Оказалось – «настоящий». Сказал, что у нас на кладбище похоронен очень известный раввин, и он должен поставить ему памятник. Я позвал его за стол, со встречи Нового года ещё не убранный. Он выпил рюмку водки, и мы по колено в снегу пошли на кладбище. Потом он оставил кому-то деньги, и здесь поставили памятник.
Позже я выяснил, что раввином в Яновичах был Иегуда Лейб – родной брат основателя ХАБАДа Шнеура Залмана из Ляд. Иегуда Лейб – фигура значительная в хасидизме и специальный фонд, который увековечивает память знаменитых раввинов, нашёл место его захоронения и решил отметить его памятником.
Мы обошли всю кладбищенскую поляну. Кроме этого памятника, из травы сиротливо выглядывали островерхие макушки ещё, наверное, тридцати мацев.
И когда Александр Изобов сказал, что здесь, наверное, будет шестьдесят – семьдесят надгробных камней, я не поверил.
– Хочу расчистить эту территорию, поднять все надгробные камни и прочитать надписи, – сказал Борис Менделевич.
– Рассчитываете найти могилы предков? – спросил я.
– Это было бы очень хорошо, – ответил он. – Но даже если не найдём, будем всё равно делать.
Потом мы были в местной школе. Директором в ней работает Ирина Михайловна Изобова – жена Александра Александровича. В школьном музее смотрели старые фотографии и сами фотографировались, пили чай и продолжали обсуждать будущий проект. По-моему, именно в школе Борис Давыдович первый раз сказал, что хочет, чтобы это было не только приведённое в порядок кладбище, а мемориал в память о яновичских евреях.

С этого и началась наша большая работа…

Проект разработали витебские архитекторы Александр Михлюков и Глеб Орловский.
Небольшая улица, надеюсь, со временем, когда вырастут деревья, она станет тенистой аллеей, ведёт к памятнику. Две стилизованные фигуры из чёрного гранита... Мне почему-то представляется или, может, это уже литература, две человеческие тени, несут шестиконечную звезду – магиндовид. И текст на четырёх языках. «Более трехсот пятидесяти лет жили евреи в Яновичах. Пусть память о них останется на этой земле». Послали проект на утверждение в Министерство культуры Беларуси. Там одобрили, только указали последовательность надписей: белорусский, иврит, русский, английский языки. На мой взгляд, явно не хватает языка идиш, на котором говорили евреи этого и всех других местечек черты оседлости. Идиш знали и их белорусские соседи, но мне возразили, сказали что идиш – ушёл из ежедневного обихода, а большинство евреев знают иврит. На каких языках делать надписи, решали внутри рабочей группы.
У входа на кладбище камень-валун, на нём на гранитной табличке надписи на иврите и русском. «Пусть будут их души вплетены в вечный узел жизни» (книга Шмуэль 125:29). Аббревиатура этой фразы на мацевах в любой точке мира.
Понимали, что не сумеем обнаружить (поднять) все надгробные памятники, прочитать все эпитафии, узнать все имена яновичских евреев, погребённых здесь и решили установить у входа символическую мацеву – неизвестному нам яновичскому еврею.
Есть карта яновичского еврейского кладбища, сделанная в начале XX века. Сравнили её с тем участком, на котором ведём работы. Оказалось, это только одна шестая часть старой территории.
Подняли более 340 мацев. Точную цифру не указываю, потому что даже сейчас, когда работы завершены, находим новые надгробные памятники: на склоне к реке, в высокой нескошенной траве. Похоже, будет работа и на следующий летний сезон. Включаем обычную арифметику, и получается, что всего на яновичском кладбище было более двух тысяч захоронений.
Расшифровали (перевели на русский язык) эпитафии на более чем 250 мацевах. Хотелось бы сказать слова благодарности переводчикам. Опубликовали в фейсбуке информацию с просьбой о помощи. Откликнулось много людей, готовых без оплаты принять на себя часть работы. Огромное спасибо всем. Но знания иврита недостаточно для такой специфической работы.
Первые переводы эпитафий мы получили от земляка (по прежнему месту жительства) Алексея Усвятцова из Бар-Иланского университета. Потом к делу подключился модератор сайта «Еврейские корни» наш давний друг Дмитрий Широчин. И дело приняло масштабный оборот. Но мы ведь рассчитывали, что мацев будет семьдесят – от силы восемьдесят. А здесь сто, сто двадцать, сто сорок… С каждой неделей всё больше и больше. Нам помогали витебский раввин Малкиэль Горгодзе; люди, живущие в разных странах: Илья Вольфман, Соломон Бумагин, Митя Фарбер, Василий Вишневский.исследователи, которые сотрудничают с сайтом «Еврейские корни»: Любовь Гиль, Boris_r, Sashas I, Vadam 74. Когда количество эпитафий перевалило за сто пятьдесят, мы обратились к минчанину Юлиану Верхолевскому. Он и раньше помогал нам, а потом тяжесть научно-практической деятельности взял на себя.
Работа была сложная. Сохранность мацев оставляла желать лучшего. На тех, которые лежали шрифтом к земле, буквы, особенно выпуклые, читались лучше, но только первые пару часов. Потом контраст уходил, и фон памятника становился серым. Там, где шрифт был углублённый, он читался ещё сложнее. Встретилось с десяток мацев с цветным шрифтом (буквы покрашены в тёмный цвет или нанесены на светло-синем фоне). Цветные мацевы до этого я видел всего на нескольких кладбищах.
Для того, чтобы прочитать эпитафии и «проявить» шрифт, пришлось прибегнуть к помощи белой водоэмульсионной краски (потом её смыли). Не лучший вариант, особенно для цветных мацев, но другого не придумали.
От части надгробных камней были отколоты куски и полностью эпитафии невозможно прочитать. Не все надгробные камни лежали или стояли на «родных» местах. По кладбищу проходила техника, освобождая сельскохозяйственные площади (как будто их не хватало) и груду мацев мы нашли под яблоней, другую – на склоне берега реки.
Да и само время, – некоторым из найденных мацев под двести лет, а то и больше – перепады температур, дожди, ветры стирали буквы.
По шрифтам и компоновке текста видно, что в Яновичах работал не один каменотёс, изготавливавший мацевы, а несколько семей занимались этим делом (профессия чаще всего передавалась по наследству). Иногда каменотёсы ставили на памятниках фирменное клеймо – мы увидели один знак (возможно, это две буквы) внизу мацевы, который напоминал авторский знак.
Ещё одна сложность перевода – в эпитафиях использовали не только древнееврейский язык, но также и арамейский, и некоторые слова были на идиш.
Орнаменты редко использовались местными каменотёсами. Но всё же на какой-то части мацев нанесён растительный орнамент, есть изображение кувшина, меноры, магиндовида. Две верхние буквы, обозначающие аббревиатуру слов «здесь лежит (погребён)», обведены кругом.
На еврейских кладбищах нередко встречаются памятники, сделанные в форме расколотого круга. Круг – это жизнь, раскол – символ того, что земное пребывание человека завершилось. Иногда для этих мацев использовались мельничные жернова. На яновичском кладбище мы увидели много мацев, сделанных из мельничных жерновов. Конечно, это дань традиционной символике, но, возможно, эти памятники стоят на могилах тех, кто владел мельницами или работал на них. В Яновичах на реке Вымнянке много десятилетий успешно работали водяная и паровая мельницы. Ими владела большая семья Машарских.
Почти все надгробные памятники сделаны из местных пород камня: полевого шпата, несколько штук из известняка. Есть небольшое количество из гранита. Кстати, на осколке одной из мацев, сделанной из известняка, переводчики прочитали слово «святой». Возникли предположения, что эта мацева стояла на могиле раввина Иегуды Лейба – родного брата основателя ХАБАДа Шнеура Залмана из Ляд. Но других подтверждений гипотезы не появилось.
Безусловно, в первую очередь Борис Менделевич, переводчики-волонтёры, те, кто писал историю своих семей и давал информацию для книги о Яновичах, интересовались – нашли ли мы места захоронения их предков. И здесь мы столкнулись с проблемой и сделали для себя открытие. На большинстве мацев не было фамилий. И хотя фамилии у евреев Российской империи появились в первой четверти XIX века и по времени должны были быть на надгробных памятниках, всё же чаще в то время они существовали для русских чиновников, а в местечках по-прежнему евреев величали по имени и имени отца. За исключением фамилий Коэн, Кац, Леви и других, которые определяли принадлежность к избранному с храмовых времён клану. Только на памятниках начала XX века появились фамилии Дымшиц, Мендельсон и другие.
Удивляло, что на многих камнях, по внешнему виду – мацевах, нет эпитафий. Начали консультироваться со специалистами. Выяснили, если ребёнок умирал в возрасте до 30 дней, на могиле ставили мацеву без надписи. Также мацеву без надписи ставили на могилах самоубийц. Не думаю, что в местечках часто случались самоубийства. Вероятно, это было редчайшим явлением. А вот детская смертность была довольно высокая. Именно этим объясняется большое количество безымянных мацев.
Про одну мацеву хочется рассказать отдельно. Местные жители этот надгробный памятник называли «тёплым камнем». Про него нам рассказала женщина, живущая по соседству с кладбищем, Надежда Советкина. Ей за шестьдесят, и она помнит Яновичи другими, более многолюдными, с большим количеством детей, без пустующих домов: «Зимой снег на этом памятнике таял. Когда набегаемся, садились на него отдохнуть, мокрые варежки на нём быстро высыхали». Сейчас мацева лежала расколотая на две части. Произошло это без участия людей. Надежда Советкина, когда увидела расколотый «тёплый камень», сказала: «Видно, пришло время за всё отвечать».
Заинтересовался, что за мистика с этой мацевой. Тем более, что кладбище – это сакральное место. Снова обратился к специалистам. Ответ дали физики, спросив, чем этот надгробный камень отличается от остальных. Я ответил, что это самый тёмный, почти чёрный камень.
«Чёрный цвет поглощает больше света, – ответили мне, – а это, в свою очередь, преобразуется в энергию и тепло».
Законы физики даже на кладбище никто не отменял.
Насколько мне известно, прапрадедушек или прапрабабушек в Яновичах у меня не было. Хотя среди жителей местечка было немало людей с фамилией Шульман. Но мои однофамильцы жили почти во всех городах и местечках «черты оседлости». Шульман – распространённая фамилия. Более того, мне кажется, что появись я, сегодняшний, в Яновичах начала XX века, меня бы никто из местной публики «за своего» не принял. Но за время работы я стал реально представлять не только дома и улицы Яновичей, но и жителей местечка. Что это, проснувшаяся генетическая память? (И существует ли такая вообще?) Или литературные фантазии?
Ответа на этот вопрос у меня нет. И наверное, он не так уж и важен.

2020 г.