Памяти моей мамы Фейги Хоновны Бруминой (Двоскиной)

День Победы в нашем Отечестве – всенародный праздник. В моей семье, как и во многих других, это главный праздник в году. Праздник спасения и сохранения жизни, моей и нашей. И он, естественно, стал днём поминания участников войны и тех, кому выпало жить и работать в тылу измученной страны.

У нас давно сложился и передается детям и внукам ритуал: 9 Мая после торжественного митинга и шествия к памятнику погибшим на войне мы посещаем могилу родителей. Тюльпаны сорта «Парад» с точностью до дня выдают своё цветение, и в этом редкое уважительное единообразие. Однако, кроме поминального посещения погоста, накануне обязательно проводится санитарно-технический послезимний уход.

В текущем году сын предложил установить на памятник фотографии моих родителей, его деда и бабушки. На светло-сером камне с их именами вверху – пятиконечная звезда, ниже молот, а вместо серпа в перекрестке винтовка.  Отец, рабочий-кузнец и участник Гражданской и Великой Отечественной войн, откуда вернулся инвалидом, мог бы одобрить такой символ. Молот и винтовка были главные в его жизни инструменты.

Из двух десятков отобранных мной фотографий сын выбрал те, где родители ещё в среднем возрасте, и по ним заказал портреты на памятник. Современная технология изготовления подобных портретов позволяет не только менять их размер, но и улучшать контрастность старых, затёртых  временем чёрно-белых фотографий, даёт умеренную и точную цветопередачу.  И весь портрет, в форме эллипса, покрыт эмалью, надежно защищающей его от влаги. Невзирая на печаль самого повода, снимки радовали взгляд.

Когда я неспешно сверлил камень, ставил дюбеля и прикреплял портреты,  меня вдруг встревожило мамино лицо – какой-то неосязаемой новизной, смутно ощутимой параллелью. Сын выбрал для памятника её крохотную фотографию на паспорт, где на обороте указан год – 1942. Сорок второй… Маме 38 лет, и она только вернулась из больницы со страшным названием «тифозный барак», где излечение было редкостью. Её ещё качало от слабости, и на моей памяти она впервые болела. Отец на войне, на Калининском фронте, где-то под Ржевом. Чёрный картонный репродуктор сообщает о наступлении наших войск на этом участке. От отца давно уже нет ни строчки. Мамины родители и брат с семьёй остались в оккупации, и почти нет сомнений в их горькой судьбе. Младший мой брат болеет, и мама уже второй год откладывает его учёбу в первом классе. Я, голодный оборванец, почти забросил школу. У нас с ней взаимная неприязнь, да что там, ненависть: к учителям, ученикам и даже уборщицам… Я жду, когда  исполнится четырнадцать лет, и меня смогут принять на работу. Мы в эвакуации в маленьком городке Оренбуржья снимаем угол в доме, где кроме хозяйки с тремя детьми (младший – мой ровесник), живут ещё две цыганские семьи. Антисанитария и почти недоступность плиты, чтобы сварить хотя бы картошку в мундире. И вот посреди этого кошмара – фотография на паспорт. Какое может быть в такой беде выражение лица женщины: матери, дочери и жены… По какой-то наследственной привычке, доставшейся генетически и мне, мама склоняет голову вправо. И вот эта боль в лице и страдальческий наклон головы вызвали в памяти что-то едва уловимое, но трогательное и близкое…

Я вернулся домой, снял с полки фолиант «Шедевры русской живописи» и на четвёртой странице обнаружил икону «Богоматерь Владимирская», 12 век с лицом моей мамы. Через несколько страниц повтор этой иконы кисти Феофана Грека, 14 век, с названием «Богоматерь Донская». Автор чуть изменил рисунок лица, так сказать, усугубил национальную принадлежность. В композиции «Древо государства Московского» Симона Ушакова, 1668 год, в центре вновь икона «Богоматерь Владимирская», но в более светлых тонах. Все иконы композиционно едины. И везде Богоматерь склоняет голову вправо, к ребёнку, будущему Царю Иудейскому и Богу. (Хорошо бы сейчас иными глазами разглядеть их в Третьяковской галерее. Жаль, когда-то прошёл и не заметил...) Вероятно, в те непроглядно далёкие времена иконописцы воспринимали Евангелие буквально, и лики святых писали с реальных еврейских лиц. Евангелие – святой документ редкой национальной чистоты.

Что говорить о чувствах после такого открытия?

Позже, вышагивая по пустым аллеям заброшенного парка или измеряя шагами комнаты (старая привычка усмирять волнение) я осознал  справедливость, что половина мира, всё христианство, поклоняется лику еврейской женщины. Не было, и нет на земле большей страдалицы. И все виды творений всех видов искусств не могут передать всю полноту пережитого ими. И нет таких слов и молитв, которые могли бы искупить грех  вселенского человеческого варварства, извергнутого на еврейский народ и, прежде всего – на евреек.

Мама! Милая мама… Ты видела и знала, что, повзрослев, я искупил перед тобой своё мальчишечье упрямство, удвоив, утроив его, с любовью и чувством вины, но в обратном пути. После пятилетней службы на военно-морском флоте наскоро, за полтора года, осилил три класса средней школы, потом вуз и в 32 года стал инженером-механиком, потом была аспирантура... Педагогика вуза стала моим призванием, смыслом жизни.

Накануне 70-летия гибели моих бабушки и дедушки в маленьком белорусском местечке Бабиновичи (ныне это Лиозненский район Витебской области), где полицаи 21 июля 1941 года сожгли их вместе с домом, я надумал помянуть моих верующих пращуров в синагоге. Я был уверен, что никто из родственников этим не озаботился. А мой комсомольский атеизм не помешает исполнить простой человеческий долг. Дед прошёл пятилетнюю солдатскую службу при императоре Александре III. В колхоз он пришёл вместе со своими машинами волноческами (для обработки шерсти), они стояли в доме, превратив его в технологический цех колхоза. Бабушка числилась в местечке мудрейшей советчицей. Она не отказывала своим участием в жизни землякам всех национальностей. Фактически она заменила священнослужителей трёх уничтоженных в местечке конфесий.

При первом моем посещении  синагоги и знакомстве с самарским раввином Шломо я предупредил его о своём атеизме. Он выслушал меня и заметил, что подобное моё заверение напрасно, просто я сам ещё не знаю о мере и содержании своей веры….

Может, прав  Шломо?

Может….

ПОСТСКРИПТУМ

Есть у моих товарищей  танкистов,

Не верящих в святую мощь брони,

Беззвучная молитва атеистов:

«Помилуй, пронеси и сохрани».

Стыдясь друг друга и себя немного,

Пред боем, как и прежде на Руси,

Безбожники покорно просят Бога:

«Помилуй, сохрани и пронеси!».

Это стихотворение написал Иона  Деген  (04.06.1925 – 28.04.2017)   –  19-летний  командир танкового взвода, лейтенант,  лично уничтоживший 16 немецких танков, смертельно раненый и спасенный американским пенициллином,  поэт, врач-ортопед, первый в Советском Союзе вернувший оторванную руку колхозному трактористу.

К 100-летию родного вуза, Самарского аграрного университета в 2019 году,   я издал книгу с загадочным названием «Волжская защепка». В ней нашлось  место для эссе «Cвятая, земная». О страданиях моей мамы в годы войны и вселенских муках еврейских женщин в истории мира.

Презентация книги состоялась в центральной библиотеке города и была проведена восхитительно и сердечно. Этим я обязан прекрасному литератору Марине Тереховой, человеку и специалисту редкой доброты и внимания. Она фактический издатель моей книги. В душе я ликовал, таких презентаций ни своих, ни других авторов я не помню. Но вершиной моего восторга  оказалось выступление Зинаиды Николаевны. До этого мы были едва знакомы, встречались в библиотечном объединении любителей поэзии «Вдохновение». В числе прочего она сказала, что на неё произвело большое воздействие эссе «Святая, земная». И это подвигло её вышить бисером  картину «Богоматерь Мария с малышом на руках». Она подарила её мне, комсомольцу с большим стажем. При этом деликатно уточнила, чтобы я  воспринимал подарок именно как картину, художественное произведение. Я был потрясён талантом, трудолюбием и добротой Зинаиды Николаевны. И воспринял дар, как высочайшую ценность.

Картину разместил на самом почётном месте моего жилья. Она стало местом моего безбожного поклонения. Но ещё больше удивился сам себе, когда разглядел, что рядом с Богоматерью и ребёнком оказался наш с внуком фотопортрет, такого же формата.

Отметая всякую иронию, я эту случайность воспринял как закономерность: через две тысячи лет изображение Девы Марии с сыном и Иосифа с внуком встретились и поселились рядом.

Так подтвердилась правота раввина Шломо…

Иосиф БРУМИН