В нашем городе есть разные еврейские семьи: фамилии некоторых хорошо известны всем нижегородцам, других мало кто знает. Жизнь семьи Тамарчак была тесно связана с синагогой, поэтому их знала лишь община. Но зато здесь Тамарчаки, не удостоившиеся упоминаний в списках знаменитостей, пользовались абсолютным авторитетом. А положил начало этому авторитету (как, впрочем, и семейному клану в Нижнем) Хаим бен-Моше – «Тамарчак Первый». Это его окладистую бороду и мудрый взгляд чуть печальных глаз видит читатель в книге «Евреи в Нижнем Новгороде», на репродукции с фотографии М.П. Дмитриева из семейного альбома.
Хаим Мовшевич родился около 1829 г. в местечке Черновка Могилёвской губернии, откуда был взят на военную службу и в 1854 г. очутился в Нижнем Новгороде в составе 10-го резервного батальона. По семейным преданиям, здесь-то ему и сменил фамилию какой-то русский унтер, которому не понравилось изначальное «Тамаркин». Молодой солдат от этого не унывал, ибо по натуре был жизнерадостным: ведь даже его имя означало «жизнь»! Выдержал Хаимке и то, как первые два года службы били чуть не каждый день: пытались заставить сменить веру и креститься. Заставить так и не смогли. Похоже, что именно за стойкость, замеченную военным начальством, и нашили Хаиму Тамарчаку лычки сначала унтер-офицера, а затем и фельдфебеля.
Выйдя в отставку при Александре II, Хаим Мовшев Тамарчак был причислен 19.11.1870 г. к нижегородскому мещанству и поселился с женой Песей-Двейрой Янкелевной на Почаинке, в доме Шприц. Место это теперь нижегородцы хорошо знают как «домик Петра I», но в те времена оно называлось в народе «Еврейский двор». Владевшая им мадам Шприц, вдова отставного «николаевского» унтера, бойко вела торговлишку на Балчуге, посредничала в сомнительных сделках да, говорят, и краденым не брезговала. Жило здесь много всякого народу, все больше голытьба: в купечестве не состояли, в гимназиях не обучались, о новых веяниях не слыхивали, а потому своим отпрыскам, коих было в те поры немало, старались дать традиционное еврейское образование. Вот этим-то и занялся Хаим Тамарчак, ставший, по-видимому, первым нижегородским меламедом. В преподавании «Хумаш мит Раши» прошло чуть не полвека его жизни, и многим поколениям нижегородцев был памятен этот старик с седой бородой и мудрым взглядом, учивший их повторять хором: «Берешит бара Эло-им...»
Одним из учеников Хаима Мовшевича был его первенец Иосиф-Давид (род. 05.11.1871 г.). Реб Довид – «Тамарчак Второй» – характером пошёл в отца, но знаниями превзошёл. Числился он торговцем, но недвижимого имущества не нажил, да и душа к коммерции не лежала. А искала душа сокровенной мудрости святых книг, и потому погружался реб Довид в изучение Торы и Талмуда, постигая день за днём суждения Мишны и диспуты Гемары. Усердие и талант сына меламеда заметили и на общинные деньги отправили учиться в иешивы Западного края. Рассказывают, что учёбу свою Давид Тамарчак продолжал в далёкой Америке, но нижегородские власти в те времена Америкой не интересовались и в документах сие не отметили. Достоверно же известно, что вернулся он в Нижний, женился 06.05.1897 г. на юной Басе, дочери отставного «николаевского» солдата Арона Росина (отцовского приятеля), а потом поселился с семьей в доме Просвирнина по Кузнечному переулку. Здесь, в этой квартире, он прожил всю свою жизнь.
Внешне жизнь была неприметная, будничная. Но евреи нагорной части, старавшиеся соблюдать религиозные заповеди, хорошо знали домик на краю оврага и квартирку на первом этаже. Курочка «а кошер»? – это у Довида «дер шейхета». Сделать «брис» новорождённому? – пригласите реб Довида! А уж если реб ид имеет о чём-то посоветоваться – так лучше прямо идти с этим к реб Довиду. Мудрый совет Тамарчака ценили все, не только евреи. И крепко уважали – за ум, доброту, всегдашнюю готовность помочь людям и предельную скромность. Скромен знаменитый шойхет был необычайно: даже молясь в синагоге, предпочитал кругу общинных «патрициев» миньян бедняков, да и во время молитвы старался не выделяться ни голосом, ни одеянием. Терпеть не мог, если кантор быстро и неразборчиво бубнил слова молитвы себе под нос. Утренние благословения предпочитал произносить не дома, как принято сейчас, а в синагоге, от которой жил в двух шагах. Вот, пожалуй, и все.
...С большого портрета, висящего на стене комнаты бывшего дома Просвирниных, на меня смотрит солидный мужчина в чёрном костюме и чёрной ермолке. Так вот он какой – Давид Хаимович Тамарчак, «Довид дер шейхет». Рядом портрет его жены Баси Ароновны. А в комнате вместе со мной их младший сын Арон Давыдович – «Тамарчак Третий». Мы нечасто встречаемся, но очень любим беседовать о прошлом, которое для Арона Давыдовича жизнь, а для меня уже история.
– Папа умер в начале 1940 года, в день, когда по радио объявили о конце войны с Финляндией, – рассказывает А.Д. Тамарчак. – Мама его пережила, но последние годы много болела и умерла в 1953 году. Нас у родителей было шестеро [начинает перелистывать большой семейный альбом, показывая мне старинные фотографии]. Вот это наша семья до революции: по моде того времени, папа в сюртуке и «котелке», мама в длинном платье с пышными рукавами, а впереди старшие дети. Сестра моя Шейна (род. 22.09.1898) – Софья Давыдовна Тамарчак, известный в городе врач; семьи у неё не было. Не было семьи и у старшего брата Миши (Моисей, род. 20.04.1900), умершего совсем молодым: он был тогда учеником технического училища. Другой брат, Яков (род. 02.08.1906) позднее переселился в Москву; там же проживали его дети Ада и Давид, названный так в честь деда и ставший доктором и профессором. Сестра Нина (Нехама, род.17.07.1908) даже в замужестве сохранила девичью фамилию и осталась Тамарчак. А младшая сестра, Доба (род.25.09.1910), выйдя замуж за Абрама Моисеевича Слепнера, взяла его фамилию. Позднее она была на педагогической работе и трагически погибла в автомобильной катастрофе. В общем, к концу XX века из всей нашей семьи жив только я, родившийся 04.07.1916 г. и проживший всю жизнь в родительской квартире. Видите, у меня тут как в музее: старинный шкаф, обеденный стол, трюмо, настенные часы, а в дверных косяках – мезузы, вделанные ещё папой. Я постарался всё сохранить, хотя недолго уже осталось: дом наш подлежит сносу, а на его месте отгрохают особняк, как вон у соседей...
Жизнь моя сложилась не так, как у папы и дедушки. В детстве папа занимался со мной Торой и Талмудом, научил хорошо молиться; знал я и «лошн койдеш». Многое, конечно, забылось, но кое-что за последние годы вспомнил основательно, когда после шестидесятилетнего перерыва снова стал ходить в синагогу. В школу меня родители отдали в еврейскую – она находилась рядом, в Болотовом переулке [ныне ул. Грузинская, 7. – Б.П.] До сих помню нашу строгую директоршу Песю Вайман. Рос я как все мальчишки нашей улицы, любил заниматься спортом; потом много лет работал на заводе. Знаком был чуть не со всем городом, да и меня знали многие, издали узнавали по пышной огненно-рыжей шевелюре, в шутку называли «человек с костром на голове». Пришлось много мотаться по командировкам, так что объездил полстраны и жену привез из Мурома; любил весёлую компанию друзей, «а бисеньке шнапсик», недругам мог виртуозно выдать на все буквы русского алфавита. Жена недавно умерла, а родственники почти все уже «там»...
У нас ведь было много родственников. Фотографии некоторых есть в семейном альбоме. У моего любимого дяди Йомы (Вениамин-Ицхак, род. 01.06.1875), младшего брата отца, было четверо детей, а у его старшего сына Ильи – чуть не десяток. Большая семья была и у младшей сестры отца, Эстер-Фрады (род. 23.02.1878), вышедшей замуж 02.02.1906 г. за парчевского мещанина Леща, числившегося чернильным мастером. Суровый был человек, как и все «поляки»; на его сестре Гене-Фейге женился 11.01.1908 г. дядя Йома. Так что все нижегородские Лещи – наши родственники. А ещё с Тамарчаками в родне и свойстве семьи Гак, Бараб, Зальцман – все потомки «николаевских» солдат...
Знаете, Борис Моисеевич, – спросил у меня Арон Давыдович Тамарчак, – я иногда думаю: почему «николаевские» пользовались таким уважением? Наверное, за свою преданность вере отцов. Ведь тем, кто не менял веру под армейским битьем, можно верить, правда?
Борис Пудалов
