Я хочу вам рассказать о своем дедушке Михаиле Яковлевиче Тевлине. Мне сегодня показалось, что это важно. Наверное, в синагогальной книге он был записан не Михаилом, но синагогальные книги Витебска не сохранились по понятным причинам.
Дедушка был сыном сапожника, и в их семье было восемь детей. Мама его была из еврейского местечка Лукомль, где во время войны было страшное гетто. Из узников выжили только трое. Две девушки, которых спрятали белорусские крестьяне и малышка Ида Рубинштейн, которую мать, когда всех вели на расстрел, выбросила в канаву. И её тоже подобрала белорусская семья.
Мой прадед Яков Тевлин внезапно в семнадцатом году воспылал революцией и пошёл на демонстрацию за свободу. Там его и застрелили казаки. Но никто из восьмерых детей не пропал. А дедушкин племянник Борис Тевлин вообще стал знаменитым дирижером. Впрочем, семья была музыкальная, дедушкин брат Аркадий играл на саксофоне, чем неплохо зарабатывал в оркестре ресторана "Прага".
Мой дедушка никогда не говорил на идише, потому что считал, что детям так будет лучше. Но после смерти Сталина он резко засобирался в Израиль – русская бабушка упёрлась копытами. Она была добрая, но большая поклонница коммунизма.
А для дедушки семья была всё. Особенно я. Он на меня дышать забывал, что я, дура, совершенно не ценила. Очень, очень сожалею. До сих пор... Не успела всё понять. Когда он умер, мне было 15 лет.
И он меня баловал, как абсолютно израильский дедушка. Меня строго воспитывали и не очень поощряли мои хотелки. А он тайком от всех шёл в магазин и покупал мне всякие глупости. Вроде туфелек и кукол. Даже очень дорогих. И все ему кричали: "Ты её портишь!"
Да, я смогла приехать в Израиль благодаря моему дорогому дедушке. Я думаю, если он знает об этом, дедушка счастлив. Я думаю, что если бы он дожил до своей правнучки, он бы её вообще убаловал так, что страшно подумать.
Он мог сердиться, он мог про кого-то говорить плохо. Но он был настоящим евреем, дети для него было абсолютно неприкасаемое. Дети, любые дети, для него были все идеальны. И он, тихий и добрый, большой любитель Шолом-Алейхема и Ильи Эренбурга, если бы кто-то сказал гадкое слово про ребёнка, он бы просто убил его.
Я помню тебя, дедушка, зихроно ле враха (вечная память – иврит).
Ольга Бакушинская
