Первый детский доктор Ухты Нина Исааковна Ратнер в посёлок Чибью пришла по этапу в мае 1939 года. Много тяжёлого пришлось перенести в жизни этой замечательной женщине.
Родилась она в Витебске 26 сентября 1897 года в семье медика.
Врач в то время пользовался большим уважением, и дом его был надёжной защитой от постороннего глаза. И мать Нины – Софья Исидоровна – под этим прикрытием занималась революционной работой. В доме у них бывали люди, находившиеся на нелегальном положении. Одно время после вятской ссылки жил известный партийный и государственный деятель Петр Иванович Стучка с женой Дорой – сестрой классика латышской литературы Яна Райниса...

После революции Софья Исидоровна за подпольную революционную работу получала персональную пенсию.
Сестра Нины Исааковны, Тамара Исааковна Аскназий вспоминает: «Однажды к нам в гимназию должны были пожаловать император с императрицей. Я говорила по-французски, и мне поручили их приветствовать. Но родители запретили это делать. Они были настроены революционно».
Взгляды и дела родителей, общение с передовыми людьми, несомненно, повлияли на выбор жизненного пути молодой девушки. Окончив гимназию, в 1915 году Нина уехала в Москву и поступила на историко-философский факультет Высших женских курсов, где проучилась около трех лет.
В первые послереволюционные годы было не до учёбы, пришлось вернуться в Витебск, пойти работать. Через два года Нина снова в Москве, занимается на естественном отделении физико-математического факультета 2-го московского государственного университета (так стали называться бывшие женские курсы). И только в 1921 году она перевелась на медицинский факультет.
Учёба несколько затянулась. В 1927 году из Москвы, как враждебно настроенного к новой власти, выслали мужа Нины Исааковны. Она переводится в Саратовский университет, который окончила в следующем году. Здесь же, в Саратове, начала работать в детской клинике.
Вскоре, в 29-м году, вместе с мужем переезжает в Ленинград. Казалось, что жизнь налаживается. Но это только казалось...
В это время уже громили «врагов» и «вредителей». В 1931 году семью Ратнер выслали из Ленинграда во Владимир. Через год Нина Исааковна была досрочно освобождена из ссылки и смогла вернуться в Москву к свекрови. Затем уехала к мужу в Куйбышев...
В 1936-м – снова город Владимир. Делом жизни везде была работа по специальности – в детских клиниках, консультациях, костно-туберкулезном санатории. Несмотря на травлю и гонения – была семья, рос ребёнок.
В 1938 году их арестовали «за принадлежность к эсеровско-меньшевисткой организации». Приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Сына взяла к себе сестра Нины Исааковны, а мужа она больше не видела и не имела от него известий. В мае 1939 года Нина Исааковна Ратнер по этапу пришла в Чибью.
Посёлок Чибью (вскоре он стал именоваться городом Ухта) был в то время центром Ухтижемлага – одного из крупнейших управлений в империи ГУЛАГа. Основной промысел нефти, вокруг которого и формировался будущий город, располагался по левому берегу реки Ухты, вблизи впадения в неё речушки Чибью. Здесь уже действовали нефтеперегонный и ремонтно-механический заводы и дизельная электростанция, несколько дальше рос кирпичный завод, создавались подсобные хозяйства. На полуострове, напротив устья Чибьюшки, выстроили жильё – барачный рабочий городок. Начальство поселилось подальше – там, куда ветры не доносили запахи нефтяного газа и заводскую пыль.
Больничный городок (ныне Сангородок) был вынесен довольно далеко от Ухты, вверх по течению реки. Здесь Нина Исааковна Ратнер и проработала в детском отделении и в доме младенца почти до начала войны.

Лучше всего о Нине Исааковне расскажут её друзья, ветераны труда.
Надежда Васильевна Логинова: «Родилась я в Сыктывкаре, там же окончила медицинский техникум и работала фельдшером. За год до войны вышла замуж, и мы переехали в посёлок Чибью. Детской поликлиники в посёлке тогда не было – была одна для всех, для детей и взрослых. В апреле из Сангородка в Чибью перевели Нину Исааковну Ратнер. Нам выделили один кабинет – 6 квадратных метров. Дали и лошадёнку с возчиком дядей Сашей – для вызовов. Нина Исааковна была заключённой, работать было положено 12 часов. Приходилось и мне оставаться с ней.
И жить, и работать в войну было нелегко. Отопление было печное. Санитарки сами носили на руках дрова, сами топили. Приёмы были большие. Мы принимали по 60 – 70 человек, и к концу дня падали с ног. Не было сил выйти из кабинета. Нина Исааковна частенько говорила: «Наденька, давай с тобой заночуем здесь». Я тогда была уже одна: муж ушёл на фронт в 42-м и вскоре погиб... Мы оставались с ней до утра.
А вставать зачастую приходилось рано. Когда делали профилактику против дизентерии, с пяти утра я разносила по домам бактериофаг. Его нужно было принимать натощак.
Кабинет наш во время войны находился рядом с магазином. Как-то под Новый год магазин пытались ограбить, а пробирались через нашу амбулаторию. Утащили у нас халаты, электроплитку, флакончик спирта, а самое ценное – электрическую лампочку (получить новую было трудно)... Но Нина Исааковна и после этого случая не боялась – всё равно оставалась там ночевать».

Ирина Федоровна Зысман, врач-педиатр:
«Я окончила педиатрический институт в Ленинграде и вернулась в Ухту в 50-м году. Поликлиника наша часто переезжала с места на место. Года через три мы перебрались в здание «взрослой» поликлиники. Нам выделили половину первого и половину второго этажа.
У нас не было своих специалистов, и мы в самых сложных случаях направляли детей на консультацию во взрослую поликлинику. Но обычно с помощью Нины Исааковны разбирались сами. Кроме общего приема, она вела больных ревматизмом и туберкулёзом, а после этих больных от неё приняла я.
Бичом в те годы были инфекционные болезни – коклюш, корь, скарлатина. Если в бараке один заболевал корью, в остальных двадцати трех комнатах она была неизбежной.
В пятидесятые годы Нина Исааковна была главным врачом детской амбулатории (потом поликлиники). По утрам мы все у неё собирались. Она спрашивала, у кого тяжёлые дети, и сама распределяла пенициллин. День она трудилась как организатор. Потом вела приём, подменяла заболевших. Вечерний приём вела сама. На ночные дежурства оставалась наравне с нами. Тогда не было “Скорой помощи”, и мы дежурили по очереди ночами. Возила нас лошадка, а потом грузовая машина. А раньше ведь и этого не было, особенно по ночам. Старожилы Ухты нас иной раз укоряли: «Нина Исааковна в любое время пешком ходила! А вы всё машину ждёте!»
Это был добрый, отзывчивый, сердечный человек. Хоронили её в декабре. Было очень холодно, больше сорока градусов мороза. Но народу было очень много. Там была вся Ухта».

Валентина Яковлевна Иванова, геолог:
«Нина Исааковна постоянно навещала детей. Если у ребёнка была температура, она присылала домой сестру, наблюдала за ним сама. Она считала, что обязана довести его до выздоровления. По существу, она становилась семейным врачом. Могла неожиданно, без вызова появиться у нас дома. Когда у сына были осложнения с сердцем, вдруг без предупреждения привезла из Сангородка на консультацию кардиолога...
Однажды болела дочь, и никто не мог сказать, что с ней. Я встретила Ратнер на улице, рассказала, а сама ещё куда-то зашла. Возвращаюсь – они с Ириной Федоровной Зысман уже у нас дома...
Она подготовила целое поколение, которое продолжило её дело. И все они были так же человечны, как и она сама...»

Мы многое знаем теперь о мрачных событиях сталинской эпохи. Годы, которые могли стать очень счастливыми в жизни Нины Исааковны Ратнер, оказались самыми страшными. Судьба гнула, калечила, уничтожала людей.
«Мы оба “враги народа”, наш ребенок – сын “врагов и вредителей”... Что должна была чувствовать доктор Ратнер? Обиду, боль за себя, мужа и сына, за их поломанные жизни. Горечь от несбывшихся надежд, от не совершённых больших дел, на которые они были способны. Горечь за свой народ и страну, разорявшуюся на глазах, опутанную колючей проволокой и ложью. В те годы, когда её «перевоспитывали» в сталинских лагерях, в фашистском гетто в Витебске погибла её мать – Софья Исидоровна. Но об этом она узнала не скоро. Так же, как и о смерти мужа в лагере в Верхней Тавде. По официальной версии он скончался там, в 1942 году от пеллагры...
Тогда многие ещё верили и писали «вождю народов», надеялись, что в Москве скоро во всем разберутся, исправят ошибки, и они вернутся к своим близким, к свободной жизни, к своему делу...
Они вынесли муки «следствия», жестокий приговор особого совещания, лагеря, непосильный труд, голод и болезни.
Непросто теперь осознать, какие годы в жизни Нины Исааковны были самыми трудными, какие – полегче. Боль от потери мужа, разлуки с сыном не утихала долго. Работа до изнеможения, может быть, была спасением от этой боли, от горьких дум. Но кроме своего дела, которое вопреки всему приносило чувство удовлетворения, она, как и все зэки, выполняла общие работы. Это было в порядке вещей и не вызывало ненужных тогда эмоций. Встречались среди лагерного начальства люди, которые стремились при этом ещё и унизить.
С горькой усмешкой вспоминала Нина Исааковна, как однажды, в канун какого-то торжества, её вызвали на дом к молодому руководителю (не к самому главному, а одному из многих). Но он, видимо, входил во вкус той жизни, при которой ему дозволено всё и судьба людей от него тоже зависит. В квартире был уже накрыт праздничный стол... Нездоровилось его детям, для этого – она и была вызвана. Она посмотрела детей, выписала лекарства и считала, что уже свободна. Но в благодарность хозяин квартиры и жизни повелел ей ещё вымыть в доме полы...
Нелёгкой была доля доктора Ратнер. И она разделила её с миллионами других ни в чем неповинных людей – военачальников и грузчиков, академиков и крестьян. Изо дня в день она пила свою горькую чашу. И когда после нелегкого дня нужно было тащиться из амбулатории в зону, и потом, когда почти свободная она ежемесячно отмечалась в милиции. Ей напоминали, кто она есть, чтобы не забывалась. Она принесла бы гораздо больше добра людям, находясь на свободе. Реабилитация к ней, как и ко всем товарищам по несчастью, пришла поздно. Посмертно был реабилитирован и её муж.
После реабилитации можно было вернуться, теперь уже навсегда, в Ленинград. Но она не уехала. Слишком многое связывало теперь её с этой горькой землей...
Указом Президиума Верховного Совета Коми АССР Нине Исааковне Ратнер было присвоено звание Заслуженного врача Коми АССР.
С Ухтой связал свою жизнь её сын. Связал свободно, по своему выбору, вернувшись сюда после института. Здесь рос её внук.
Один из старейших врачей республики Евгений Иванович Харечко написал о Нине Исааковне:
«Все знавшие её ухтинцы сохранили о ней самую светлую память. Она была очень знающий и образованный врач-педиатр с большим опытом, прекрасный организатор и администратор, целиком, отдавшая себя своей работе, но главное – она была замечательным человеком. Полная доброты, заботливости к детям и к своему персоналу, она замечательно умела организовать и сплотить коллектив и наполнить его работу живым интересом и сердечностью. Нина Исааковна любила всех и каждого из своих сотрудников, и все любили её. Её уход был большой потерей для Ухты».
Расспрашивая о Нине Исааковне близко знавших её людей, я пытался понять, за что же любили ее коллеги? Почему так доверяли ей родители? Каждому ли врачу выпадает такая светлая доля? Обладала ли она каким-то особым даром? Или это был просто высокий профессионализм?
Наверное, и то, и другое у неё было – и талант, и немалый опыт врача и руководителя. Но помнят её не только за это.
Её доброта, душевная щедрость, любовь к детям, милосердие вызывали у людей ответную симпатию. Работавшие с ней сёстры были истинными сёстрами милосердия. Все они отдавали каждому малышу частицу своего сердца. Такая жизнь не проходит бесследно. Она продолжается в детях, внуках и правнуках, в добрых делах и добрых сердцах, в доброй памяти поколений.

А.И. Галкин

На фото: доктор Ратнер в молодости и в пожилые годы.