из книги «Километры еврейской истории»
В Миорах, районном центре на западе Витебской области живёт Витольд Ермалёнок. Историк, краевед, педагог, создатель музеев. Человек, делающий огромное дело, для сохранения исторической памяти. Это признают все: и ученики, и коллеги, и местные власти. Витольд Антонович Ермалёнок был назван в Миорах «Человеком года» и его портрет украшал городскую площадь.
– Я родом с Браславщины, – рассказал мне Витольд Антонович, – но в Миорах работаю более 35 лет. Учитель истории, но в первую очередь краевед и директор двух музеев, которые открыл в школе. Один – исторический, созданный раньше, чем районный. Кроме исторического сделан ещё Музей книги и печати. Такого нет нигде в школах, он может сравниваться только с Полоцким музеем книгопечатания. У нас более 16000 экспонатов, для сравнения в районном музее в четыре раза меньше. (Интервью было записано в 2011 году).
Несколько раз после этого я встречался с Витольдом Антоновичем и при каждой встрече он рассказывал что-то неизвестное мне из местной еврейской истории.
Все смешалось в городках западного белорусского приграничья.
Улица Ленина когда-то называлась Виленской и была почти полностью еврейской. В доме из красного кирпича находился магазин и жилые помещения. Хозяйка – еврейка Циммер, построила его из кирпича, который остался от строительства костёла «Вознесения Девы Марии», возведённого в 1907 году.
…Недалеко от центра, около почты, ремонтировали старый дом и меняли полы. Как оказалось, лаги пола были положены на куски мацейв с еврейского кладбища. Строители, не понимавшие, что означают странные буквицы на камнях, позвали Витольда Ермалёнка. Он объяснил, что это надгробные памятники с еврейского кладбища. Сначала хотели опять на эти камни положить лаги, но потом всё же решили, что это нехорошо. И для тех, кто будет здесь жить, и для памяти людей. Строители отнесли куски мацейв в музей.
Миоры был маленьким городком на задворках Российской империи. В 1905 году здесь проживало всего 145 человек, из них 40 – евреи. И хотя при Польше Миоры оставались захолустным городком, но всё же он существенно вырос. В 39-м году его населения составляло уже 1000 человек, из которых почти 800 – евреи.
Когда вспоминаешь о недавней истории Миор, еврейская тема само по себе выходит на первый план.
Почти в самом центре Миор находилась синагога, построенная ещё при Российской империи.
Хоронили своих сородичей евреи на кладбище, принадлежавшем общине. В годы войны немцы устроили расстрел евреев на месте кладбища. От довоенных Миор это место находилось в двух километрах.
От того кладбища сейчас остались всего несколько старых мацейв. Разные постройки я видел на местах старых кладбищ. Парки, стадионы, иногда жилые дома, даже детские сады. Но вот мясокомбинат, построенный на месте еврейского кладбища, увидел впервые. В 50-60-х его построили в Миорах и значительную часть большого кладбища уничтожили – остался только маленький фрагмент.
Рива-Сора Цыпина рассказывала мне, что её муж Эфроим, демобилизованный фронтовик, вернувшись домой, хотел с другом Нехамкиным раскрыть расстрельные ямы. Найти своих родственников, перезахоронить их. Ломом били землю и не могли разбить. Земля, пропиталась кровью, и стала как цемент.
Местечко жило по утверждённому многими десятилетиями распорядку. Синагога, дом, мастерская или лавочка… Будни редко прерывались праздниками, и хотя готовились к ним обстоятельно, пролетали они быстро. Евреи справляли свадьбы, рожали детей, и как повсюду на земле мечтали об их будущем.
Сохранилась фотография еврейской свадьбы в Миорах. Находится она в экспозиции музея, который создается в Верхнедвинске. Передал её туда довоенный житель Миор Пётр Самойлович Шейнер. После войны он жил в Тюмене. А оттуда Верхнедвинск и Миоры кажутся совсем рядом.
«Запечатлена свадьба моей двоюродной сестры, состоявшаяся в Миорах в 1937 году. В числе гостей – мои родители, я, мой братишка и много наших родных и друзей», – написал Петр Шейнер.
Празднование, как видно, было скромным. Семья не шиковала. Всех гостей – три десятка. За столом близкие родственники со стороны жениха и невесты.
Свадьба с хупой, с соблюдением всех традиций, которые были сильны в местечках Западной Беларуси.
Как воспринимали еврейские свадьбы белорусы, поляки, жившие по соседству? В архивах Музея Ивана Черского, который находится в деревне Волынцы Верхнедвинского района, то есть всего в нескольких десятков километров, я нашёл записи воспоминаний Алины Михайловны Рыжицкой, 1931 года рождения.
«Моя мама была на еврейской свадьбе и рассказывала, что свадьба у них интересная. Её пригласили помочь приготовить, к столу что-то подать. Она рассказывала: «Соберутся в доме с раннего утра много женщин и все что-то делают. Кто прибирает, кто печь топит... Печь протапливают так, что она красная становится. Потом берут на вилах коровью печень и сажают в печь. Спекут, а потом мелко рубят, перекручивают. Рыбу готовят у них обязательно. А когда расставляют на столы, то всего кладут по кусочку.
Сначала мужчины собираются в одной комнате, в другой – женщины, одни учат молодого, другие – невесту. Затем садятся за столы. Водки много не пьют, больше разговаривают, могут за всю свадьбу одной бутылкой обойтись. И рюмочки такие маленькие. Встают, что-то долго говорят, а потом поднимают чарку».
«Из всех запечатлённых на фото в живых остался только я и одна девушка из Леонполя, – записал Петр Самойлович Шейнер. – Остальных постигла участь всех жителей гетто из Миор и соседних деревень».
Когда 80 процентов населения составляли евреи, естественно, что и деловая жизнь, и зарождающаяся промышленность находились в их руках.
Кузнечным делом в польское время в Миорах занимался Борск; лесным бизнесом – Бимбарк, Маркман, Швид; льном – Арон, Берман, Шейнер, Корчиц; пекли хлеб – Геллер, Тельбаум; пиво варил – Кочер, ресторан держал – Корчек; кожу выделывали – Дрейзнер, Кочер, Фрумин, Кейнер; торговали водкой – Дрейзен, Энгель и Эструф.
У богатого горожанина по фамилии Агенштат был собственный спичечный заводик. Правда, производство спичек пришлось ликвидировать. Поляки предпочитали закупать спички у шведов – у тех на это дело была монополия. Агенштат погоревал, конечно, и перестроился: стал делать женские шляпки из осиновой спичечной соломки, экспортировали их даже в Париж. Предприимчивый был человек.
При Польше евреи могли владеть землей, в отличие от царского времени, брать в аренду леса, озера.
Эстер Кейдар, приезжавшая в Миоры, рассказывала об одном из своих предков – помещике. Он нанимал людей, они обрабатывали землю, пасли скот. Это было в районе Вильново, недалеко от Миор.
Об одной интересной миорской истории рассказал Витольд Ермалёнок. «Это было ещё до революции 1917 года. В Миорах жил человек, которого здесь считали не совсем нормальным. Все заботились о заработках, о хлебе насущном, строго следили, чтобы суббота была святым днём, а дети во всем слушались родителей. А этот человек не торопясь ходил по местечку, рассказывал какие-то были и небылицы. На что он жил? Кому-то воды принесёт, дрова наколет, по хозяйству поможет. Да и много ли ему надо было…
А однажды этот странный человек и вовсе исчез. Пару дней судачили, куда он мог податься. А потом крестьяне рассказали, что ушёл он на болотный остров. Рядом с Миорами ельнинские болота растянулись на десятки километров и островов там много.
Сегодня никто не скажет, в каких отношениях была с ним до замужества дочь местного раввина. Скорее всего, слышала о нём, да и только.
Пришло время дочке раввина идти замуж. Как и положено сделали хупу, накрыли стол, а потом отвели молодожёнов в отдельный дом. Только прожили они вместе не долго. Спустя пару месяцев, однажды утром дочь раввина, которая была уже на сносях, сбежала. Была она грамотной, но увечной. Одна рука сухая.
То ли муж сказал, что-то обидное, то ли относился к ней как к рабыне. Не стерпела дочь раввина обиды.
К концу дня бросились искать молодую женщину, пару дней искали и не нашли. Была ранняя зима. Подумали, замерзла где-то или провалилась под лёд.
Она действительно чуть не замерзла. Странный еврей, жившей на болоте, случайно нашел её и привёл к себе в дом, который построил на острове.
Они научились жить там. Дочь раввина родила двоих детей-близнецов. Странный еврей добывал еду для семьи. Раз в полгода появлялся в Миорах: приносил рыбу, грибы, ягоды, выменивал на то, что надо было по хозяйству. В местечке его звали Робинзоном, то ли вспомнив литературного героя, то ли фамилия у него была такая.
Говорят Робинзон и дочь раввина всю жизнь прожили в любви и согласии. Два странных человека нашли друг друга, а это – главное.
В годы войны они принимали у себя евреев, убегавших из гетто… Помогал им местный белорус Егор. Партизаны иногда заходили на остров, а немцы и полицаи даже не совались, боялись идти вглубь болота…
Остров на болоте Ельня так и зовут по сегодняшний день – островом Робинзона.
Эта история стала известна благодаря довоенной жительнице Миор Маше Тор, которая спаслась в годы войны».
Впервые я приехал в Миоры в 1994 году. Встречался с семьёй Цыпиных. По-моему, в то время это была уже единственная еврейская семья, жившая в районном центре. Записал воспоминания партизанского командира Ивана Семёнович Воробьева. Спустя много лет, перечитывая рассказ Воробьева, я нашёл в нём подтверждение странной истории о миорском Робинзоне.
«Убежало из-под расстрела в Миорах несколько десятков евреев. Сорок три человека пришли к нам в бригаду. Давид Гельван, Зуся – фамилии не помню, Нехамчин Саша, Мукотонин Исаак, Мукотонин Цви-Мендел (погиб), его сестра (погибла в партизанах), Арон Ицик, Ифин и другие.
Бежали кто куда, но потом сошлись вместе и стали жить на болотном острове. Там также поселились евреи из разных местечек: Шарковщины, Глубокого, Миор, Лужков, Бильдюков, Друи, Десны. До острова шесть километров по мху надо было идти. Там же более 75 озёр. Егор из деревни Менюхи (тесть Болдина) помогал евреям. Они наносили кирпичи, доски, построили себе сараи. Немцы узнали, что евреи прячутся в глубине болота, взяли Егора и сказали: «Веди». Он так повёл, что все заблудились. Немцы испугались, а Егор тем временем удрал. Он погиб уже после войны.
Из болотных евреев многие ушли в партизаны, а остальные на острове пережили войну».
В 1994 году ещё были живы многие участники войны, очевидцы страшных событий тех лет. Воспоминания Тамары Яковлевны Ивиной записаны во время той поездки. К началу войны ей было 14 лет.
– В 1941 году мы жили в Миорах. Немцы взяли городок без боя. Въехали на мотоциклах и машинах. Сначала евреев не трогали. Потом согнали в гетто, оно находилось на нынешней улице Ленина. Нам туда не разрешали ходить. Иногда я тайком заносила молоко нашим соседям Матусам. На одежде у евреев были желтые нашивки. Гетто охраняли полицаи. Евреям нельзя было выходить за его территорию, но голод гнал людей, они уходили, обменивали вещи на еду, попрошайничали.
Так прожили зиму и весну, а летом 1942 года евреев расстреляли.
Однажды отец рано встал и повёл корову. Довёл до площади, а дальше его не пустили. Площадь была окружена. Немцев понаехало много. Отец пришёл и говорит: «Сгоняют евреев в сараи».
Потом их начали выводить на площадь. Сажали на корточки. И партиями отводили в Крюковку. Старых везли на телеге. Всего было три партии. Крику – жуть. День был жаркий, солнечный. Во всех Миорах была слышна стрельба. Тем же летом, в той же Крюковке расстреляли цыган.
Янина Яновна Борковская (по мужу Язёнок) тоже была свидетельницей расстрела. Ей в тоже время было 16 лет.
– Из Друи мы переехали в Крюковку. Немцы сказали, что дадут землю. Мы были безземельные. Отец поехал в земельный отдел. Ему предложили переехать в Крюковку. Это место называлось Скурдолино, здесь была еврейская госфондовская земля. Мы переехали сюда в 1942 году.
С утра мы увидели, что пленные солдаты копают яму. Полицаи подходили к ним и говорили: «Не бойтесь, это не вам. Это евреям». Яма ещё не была готова, когда пригнали первую партию евреев. Их завернули к окопам. Они оставались ещё от польской армии. А тут погнали пастухи два стада из нашей деревни, и из Русачков. Коров много было. Пастухам было интересно посмотреть, что будет, и они стали кружиться здесь с коровами. Немцы приказали евреям ложиться лицом к земле. Но они стали убегать в лес. Смешались со стадом. Коровы ревели. По стаду немцы не стреляли, жалели скотину.
Перед нашими окнами бегал и плакал маленький еврейский мальчик. Немец увидел, повалил его и выстрелил в голову. Часть немцев и полицаев пошла на поиски убежавших евреев, а часть стала охранять тех, кто остался. Людям приказали раздеться. Немцы осмотрели вещи. Что-то закидывали в машину. Потом пришли ещё машины, подобрали всё, что оставалось, и увезли на склад.
Ямы засыпали пленные. Немцы заставляли песок возить на эту яму. Плыла кровь в канаву. Страшно было подходить. После этого там расстреляли цыган. Стреляли обычно рано утром. Цыгане тоже убегали.
Сошлемся на один документ от 1 июля 1942 г. Это донесение гебитскомиссара г. Глубокое генеральному комиссару Беларуси об уничтожении евреев. «2 июня 1942 года было расстреляно 779 евреев из гетто в г. Миоры. Узники предприняли массовую попытку побега из гетто, и 70–80 из них удалось бежать».
В 90-е годы, когда рухнул железный занавес, многие довоенные жители Миор приезжали поклониться могилам родителей, посмотреть на места, где прошло их детство.
Срол Люминский в послевоенные годы жил в США. Он приехал в Миоры, пришёл к Цыпиным, и сидя на лавочке, рядом с домом рассказывал.
– Евреев группами погнали к яме. На яму были положены доски. Загоняли раздетых догола на доски и стреляли. Кто был ранен, убит, падал в яму. А кто-то падал туда и живым. Просто сваливался с досок. Кругом стояли полицаи. Немцы сказали, что если кто из евреев будет убегать, его надо вылавливать. И немцы дадут два пуда соли за человеческую голову.
В это время мимо расстрельной ямы погнали скот, и многие в суматохе, прячась за коровами, побежали. Побежали мой отец и я с ним. Уже темнело. Через лес мы пришли к деревне Блажки, у Анашко переоделись, нас накормили. А потом ушли в партизаны. Партизанский отрядом командовал Воробьев.
Яков Цыпин родился после войны, но по рассказам родителей, соседей, он хорошо знал военную историю родных мест.
– Туда же убежал Арье-Лейб Вейф, – сказал Яков. – Он приезжал в Миоры. Гуляем мы городу, встречаем Воробьева. А он спрашивает: «Где тот сиротка Левушка, которому я винтовку вручал?» А этот Лёвушка стоит перед ним, чуть не расплакался. «Да, командир, вот же я». У Воробьева воевали минёром Илья Кочур, Арон Ицик, Кривицкий Абрам из Леонполья – ранен был. Койданов Наум погиб в Якубовщине на поле боя. Ему разрывная пуля попала в колено. Он спрятался за камни и отстреливался. Час дрался, пока другая пуля не попала в голову. Погиб в бою Козлинер из Лужков, Мусина из Друи убили в Урбане – попал к полицаям в засаду.
Цыпины еще в конце 90-х годов уехали в Израиль. В их доме сейчас живёт семья Ольги Ковалёнок. Мы разговорились:
– Часто евреи приезжают в Миоры? – спросил я.
– Приезжают почти ежегодно. На день, посетить могилы предков. Они к нам обязательно заходят. Я переводчик и здесь был дом Цыпиных. Мы общаемся по интернету, телефону. Последние годы приезжали люди из Соединенных Штатов, из Израиля, из Бельгии. Их предки жили в Миорах. Недавно приезжали две дочери Юдиной, которая была в партизанах. Она была сначала в гетто, потом вырвалась оттуда и попала в партизаны. Они хотели посмотреть белорусский лес, представляли его только по записям в дневнике своей мамы. Одна сестра тут осталась на несколько дней, я помогла ей организовать поездку на Ельню. Мать в годы войны в партизанах вела дневник и на основе этого дневника вместе с дочерьми она написала книгу, называется «Лес 77 озёр», потому Ельня – болото, где 77 озёр. Эта книга издана на английском и на иврите.
Мы прощались с Витольдом Антоновичем Ермалёнком у памятника еврея, погибшим в годы Холокоста.
– Сюда часто приходят люди?
– Не часто. В школах не принято посещать это место даже в рамках мероприятий, посвящённых войне. Я по своей инициативе, свой класс, когда бываю классный руководитель, привожу сюда, и рассказываю детям, что здесь произошло. Для детей странно, что до войны в Миорах было еврейское местечко. Они не могут понять, как это могло произойти, они не могут осознать, что было сколько расстрелянных…
Аркадий ШУЛЬМАН
