Впервые прикоснувшись к такой короткой и такой героической истории 13-й Ростокинской дивизии московского народного ополчения, я даже не предполагала, что меня ждут совершенно поразительные открытия. Ещё раз подтверждающие, что всё в этой жизни очень близко и все мы между собою связаны, что время – понятие относительное, что мир так тесен.
Сегодня я хочу рассказать об одном замечательном художнике. Он родился в 1903 году в Витебске – удивительном городе, где, кажется, даже воздух напоён вдохновением.

Витебская школа – уникальное явление в изобразительном искусстве, и если перечислять прекрасных мастеров, которые родились и росли, учились и учили, жили и творили в этом городе, то поймёшь, что не всякая европейская столица может сравниться с ним.

Итак, Лев Яковлевич Зевин. Ученик Юделя Пэна, учителя великого Шагала. Ученик самого Шагала, а затем Казимира Малевича. Воспитанник Народного художественного училища, основанного Шагалом в Витебске в 1918 году.

Входил в когорту УНОВИСа –Утвердителей Нового Искусства. Перебравшись в Москву, учился у Роберта Фалька во ВХУТЕМАСе, который блестяще окончил. Портрет Льва Зевина работы Фалька, написанный в 1922 году, находится в собрании Ярославского художественного музея и в прошлом году был представлен на выставке Роберта Фалька в Новой Третьяковке. На этом портрете Зевин совсем молодой, ему всего девятнадцать. Самое начало жизни. И столько же – до 41-го…

Он был талантливым художником и ярким человеком. Спустя десятилетия из всех своих витебских учеников Марк Шагал вспомнит по имени только Льва Зевина. Он не успел стать знаменитым. Он стал ополченцем, бойцом 13 Ростокинской дивизии. На фронт уходил в июле 1941-го преподавателем Московского художественного техникума (будущего художественного училища Памяти 1905 года). Дома остались любимая жена Фрида и шестилетний сын Женя. И картины. Красноармеец Лев Зевин пропал без вести под Вязьмой в октябре 1941-го.

Через много лет после войны работы художника буквально спас, вернул к жизни его племянник, архитектор Михаил Борисович Жислин, которому его тётя, жена Льва Зевина, завещала позаботиться о картинах мужа. Оказалось, что уцелели лишь те, что хранились у родственников художника. Всего 28 живописных и графических работ. Остальные – а в итоге их стало 129 – Михаил Борисович искал, находил и реставрировал: они были в плохом состоянии, едва не погибли. Благодаря его подвижничеству  творчеством Льва Зевина заинтересовались искусствоведы, удалось организовать несколько выставок.

Так сложилось, что я была знакома с Михаилом Борисовичем и помню, как в начале 2000-х он готовил выставку в одной из московских галерей. Эта выставка стала для многих настоящим открытием. Имя Льва Зевина было тогда известно лишь узкому кругу исследователей и знатоков живописи. И вдруг – такой незнакомый и такой зрелый мастер. Люди удивлялись, недоумевали, восхищались. Сожалели о том, что он ушёл так рано. А ведь мог на фронт не пойти – остаться в Москве, уехать в эвакуацию. Значит, не мог. Как и все они, ополченцы, каждый из них. И что было бы сегодня с нами, если бы они тогда – не пошли? Да и были бы мы вообще?

…Весной 2021 года в Парке Памяти 13-й Ростокинской дивизии близ посёлка Холм-Жирковский под Вязьмой, где в октябре 1941-го стояли насмерть и погибли ополченцы, я посадила клён в честь красноармейца 37 стрелкового полка, уроженца Витебска и защитника Москвы, художника Льва Зевина. Рядом – именная табличка. Деревце растёт, тянется ввысь – живёт. И картины живут.
Верю, что большая выставка Льва Зевина обязательно состоится, в Москве или в Витебске.

Мария Семёнова,
сообщество потомков 13 Ростокинской дивизии,
Москва