МНЕ СНИТСЯ МУЗЫКА

Часто по ночам мне снится музыка. Вначале она звучит где-то далеко, и я не могу разобрать, что это за мелодия. Просто ощущаю какой-то странный гул.

Потом музыка приближается, но звучит она сама по себе – без музыкантов, без дирижёра и даже без инструментов. Просто музыка, которая, как волна, накрывает меня с головой.

Проснувшись, я стараюсь ухватить её ускользающие переливы, чтобы создать текст, адекватный только что услышанному.

Так появляются эти стихи.

СТАРАЯ ПЛАСТИНКА

И опять эта музыка, музыка,
И скользит по пластинке игла,
И горит снова лампочка тусклая,
И клубится вечерняя мгла.

И опять мы, как будто нечаянно,
Возвращаемся в те времена,
Где осталась квартира случайная,
И случайный пейзаж из окна.

А оркестр как прежде старается,
И судьбы не оборвана нить.
В этой музыке всё повторяется,
Даже то, что нельзя повторить,

Даже то, что, утратив название,
Растворилось в мелькании снов:
И запретное наше свидание,
И томительный запах духов,

И стремительно снятая кофточка,
Впопыхах опрокинутый стул,
И в неплотно закрытую форточку
Проникающий с улицы гул...

И горит снова лампочка тусклая,
И клубится вечерняя мгла,
И опять эта музыка, музыка,
И скользит по пластинке игла…

И скользит по пластинке игла…
И скользит по пластинке игла…

МАДРИГАЛ

Какое буйное веселье,
Когда мука сердечной муки,
Пройдя под жерновами нервов,
В амбары чувства свезена.
Какое горькое похмелье,
Когда от встречи до разлуки,
От радости до боли первой –
Всего лишь пауза одна.

Какие пышные соцветья
Семян, ещё не давших всходы,
Предвосхищают агрономы,
Не зная, что земля мертва.
Какие долгие столетья
Чредой закатов и восходов
Пройдут над миром невесомо,
В нас не оставив и следа.

Какие взлёты и провалы
Уже не тронут наши души,
Какая горькая усталость
Взамен страстей теперь дана.
Какие фуги и хоралы
Нам предстоит ещё послушать,
И мы поймём, что нам осталось
Одна лишь жизнь и смерть одна.

РОНДО ЛЕСТНИЧНОЙ ПЛОЩАДКИ

Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
У окна сидит ворона,
заслоняя белый свет.
А на лестничной площадке слышно,
как скрипит уныло дверь подъезда,
пропуская тени тех, кого уж нет.

Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
Здесь опять играют свадьбу,
где невеста на сносях.
А на лестничной площадке
все догадки подтвердила
закадычная подруга
при подвыпивших гостях.

Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
Вновь у двери крышка гроба,
где на красном белый крест.
А на лестничной площадке
вынос тела терпеливо
ждут, застыв в нелепых позах,
все живущие окрест.

Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
Всё растаяло в тумане,
обернувшимся тоской.
Там, на лестничной площадке,
помню, ты меня любила,
и халатик тонкий таял,
будто льдинка, под рукой.

Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
До сих пор сидит ворона
у раскрытого окна.
А на лестничной площадке
кто-то курит торопливо,
словно завтра будет праздник
или может быть война.

ПА-ДЕ-ДЕ

Па-де-де тополиного пуха
с бомжом из провинции
здесь, на Курском вокзале,
у лавок с дешёвой едой.
Это танец внезапный
неясной ещё композиции
под оркестр со скромным названием «Шум городской».

Хоть солист без парфюма,
хоть джинсы и майка не модные,
и ботинки дырявы,
и нет за душой ни гроша,
но зато в этом танце
движенья такие свободные –
и почти фуэте, и внезапно –
 почти антраша.

Зависает в прыжке
над платформою бомж из провинции.
Проводницы восторженно машут
флажками в ответ,
а суровый абрек в своей лавке,
умерив амбиции,
прижимает чурчхелу к губам,
словно это кларнет.
Что там сцена «Большого»,
триумфы, интриги, истерики?!
Что там Царская ложа,
и бархат её, и багет?!
Здесь, на Курском — аншлаг…
И участвуя в этой мистерии,
семенят поезда
друг за другом,
как кордебалет.
А партнёры кружатся,
изящно меняя позиции:
то сойдутся, как в танго,
а то возродят минуэт…
Но уже бьёт чечётку,
подъехав,
сотрудник полиции,
намекая на новый,
пока не раскрытый сюжет.

МУЗЫКА

Вначале это было, как небо,
на которое смотришь сквозь окна,
а стёкла в разводах дождя,
и видно немного –
полоска тумана,
да птицы,
что тесным рядком
на мокрых сидят проводах.
Потом это стало, как комната
после землетрясенья –
на длинном шнуре
болтается лампочка без абажура,
кусок штукатурки белеет в углу.
Потом – словно пашня
без снега уже,
но ещё без посева,
голая жадная пашня.
И наконец это стало кружочком лимона, лежащим на блюдце,
а рядом — чай недопитый в стакане, остывший с утра,
и на скатерти чёрные крошки
колючего чёрствого хлеба.
И всё это музыкой было.
И потому нас вздыхать заставляло
и вспоминать о том, чего с нами
пока не случилось,
но всё же могло бы случиться –
ведь все мы прошли где-то рядом,
близко совсем,
едва не коснувшись...