Предлагаемый фрагмент – начало повести «ВСТАНЬ И ИДИ».
Эта повесть в составе четырёх других вошла в книгу «ТАКАЯ КОРОТКАЯ ВЕЧНОСТЬ. Импровизация на библейские темы».
«ВСТАНЬ И ИДИ» – попытка осмыслить удивительные события жизни первого патриарха, главными из которых были поиски контакта со Всевышним.
1
Ранним утром в местности под названием Беэр-Шева (Вирсавия) у входа в шатёр, расположенный подле раскидистого дерева, прощались двое – мужчина и женщина.
Никто и никогда не узнает уже, каким было это утро – жарким ли, когда из пустыни, находившейся неподалёку, могла налететь пыльная буря, или наоборот – синее небо над головой было чистым и безмятежным, обещая путникам лёгкую, без коварных сюрпризов дорогу. А, может быть, шёл дождь, такой долгожданный в этих краях, и все радовались вымокшей разом одежде и ручейкам, стекавшим со склонов пологих холмов.
Неподалёку от этой пары сидели на корточках несколько человек. Они молча ждали того, кто прощался около шатра.
Один только ослик с навьюченной на него дорожной поклажей нетерпеливо переступал с ноги на ногу, нарушая неподвижность картины. Он как будто торопил томительные минуты прощания, чтобы наконец наступил момент, когда всё зашевелится, обретёт движение и небольшая группа тронется в путь.
Мужчина, наконец, отошёл от женщины и, ускоряя шаг, словно хотел поскорее покинуть это место, зашагал в направлении, известном только ему одному.
Его спутники стремительно поднялись и поспешили следом.
Женщина ещё долго смотрела вслед удалявшимся.
Может быть, она ждала, что тот, кто шёл впереди, обернётся и даст ей какой-либо знак, но время шло, цепочка уходящих людей всё уменьшалась и уменьшалась, а предводитель её так и не обернулся.
Впрочем, он никогда не оборачивался, уходя. И женщина это знала.
Теперь ей оставалось только мысленно хранить его образ да, перебирая в шатре одежду, не взятую в дорогу, ощущать запах этого человека, состоявший из смеси весеннего ветра, зноя летней пустыни и дыма походных костров, к которым так естественно примешивался запах шерсти молодых барашков и аромат упругой струи козьего молока.
Она любила этот запах, любила этого человека, чувствовала, как казалось ей, каждое движение его души. Женщину звали Сарра, мужчину – Авраам.
Сарра не знала, куда направилась небольшая группа. Она привыкла ни о чём не спрашивать мужа. Всё, что надо, Авраам говорил ей сам. Но на этот раз он молчал, и странная печаль, разрывающая сердце, заполняла всё её существо.
Единственное, что успокаивало, это то, что среди отправившихся в путь был их сын Исаак.
Она всегда радовалась, наблюдая их рядом. Высокий, красивый, уже не юноша, но мужчина с неотразимой улыбкой, проступавшей сквозь волнистую бороду, Исаак напоминал ей Авраама, каким он был в свои тридцать с небольшим. Сарра была уверена, что сын никогда не бросит отца в трудную для того минуту.
2
От Беэр-Шевы до местности с названием Мориа было трое суток пути.
Авраам знал эту дорогу до мельчайших подробностей. Сколько раз ему приходилось ходить здесь со своими стадами, но никогда ещё этот путь не давался ему с таким трудом.
Никто из его спутников не догадывался об истинной цели, заставившей их ранним утром покинуть свои шатры. Знал об этом только он один. И это знание давило на него невыносимо тяжёлым грузом.
Три дня пути стоили всех его прожитых лет. Три дня метаний из одной крайности в другую. Три дня мучительных раздумий.
В нём всё ещё звучал голос, который он услышал накануне: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Быт. 11-25)
Он знал этот Голос. Он всегда ждал его.
Это ожидание было связано с надеждой на что-то важное, что должно было случиться в его жизни. Одного он не знал – какой страшный приказ прозвучит однажды, приказ, превращающий любящего отца в убийцу.
Ему бы пасть на колени, взмолиться, крикнуть кому-то там, на небесах, что это невозможно, что вся его жизнь существует теперь благодаря тому сума
сшедшему счастью, которое испытал он однажды, увидев рядом с обессилевшей от родов Сарры маленькое тёплое тельце, оглашавшее своим первым криком всё прилегающее к шатру пространство.
Он не сделал этого. Он послушно собрался и двинулся в путь, упаковав в тюки дрова, приготовленные для сожжения собственного сына, и закрепив среди них нож, которым должен был его убить.
За все три дня пути Авраам не проронил ни слова. Он отказывался от пищи, которую его спутники готовили на коротких стоянках. Он перестал спать и вместо того чтобы, завернувшись с головой в тёплую накидку, копить силы для следующего перехода, бродил как неприкаянный вокруг дотлевающего костра, словно ждал, что снова зазвучит знакомый Голос и произнесёт слова, которые освободят Авраама от безумного испытания, выпавшего на его долю.
Но Голос молчал, и сколько не вглядывался Авраам в небо, усеянное множеством звёзд, не было ни одного намёка на то, что там, наверху, слышат его страдания, ни одного сигнала, ни одной попытки выйти с ним на контакт.
С каждым шагом, приближающим Авраама к местности Мориа, становилось всё очевиднее: то, зачем они сюда двигались, должно будет непременно произойти.
Его существо словно разделилось на
двое. Одна часть Авраама беспрекословно и слепо, как всегда, когда он принимал повеление свыше, готова была выполнить приказанное, другая – всеми фибрами восставала против, туманя рассудок, застилая глаза такой непривычной для него влагой.
Одна его часть соприкасалась с безмолвным небосводом, в котором не было ни малейшего проявления чувств, другая – видела то, что должно было произойти – его собственную руку с занесённым ножом над связанным телом, и к видению этому примешивался треск разрываемой кожи, сквозь которую лезвие проникало глубоко в сердце сына.
Неотвратимость предстоящего заставляла его судорожно искать варианты развязки.
Он понимал, что вряд ли выдержит зрелище того, как тело умерщвлённого им Исаака будет корчиться в языках пламени жертвенного костра. Он уже представлял, как сам вонзает нож в собственное сердце и падает рядом с сыном на горящую поленницу.
И тогда другая мысль приходила в голову – оставить своего наследника в живых, а самому подняться на вершину горы, развести костёр, а потом, помолившись, разом свести счёты с этим бренным миром.
Если Всевышний так жаждал жертвы, пусть получит её. Но жертвой будет не Исаак, а он сам, без робости вверяющий себя на суд и милость Того, чей Голос время от времени он слышал внутри себя.
Авраам перебирал варианты и понимал – какой бы он ни выбрал, в каждом из них таилось его собственное поражение, ибо единственный беспроигрышный вариант, неподвластный ни его чувствам, ни его рассудку, состоял как раз в полном и беспрекословном выполнении приказа.
Воспротивься он ему – и тогда весь смысл жизни, всё, ради чего терпел он столько бед и унижений, всё, во что он верил вопреки здравому смыслу, превратится в прах, и великое чудо контакта с Божественным уйдёт от него навсегда.
3
Неизвестно, как на самом деле проходило десятое, последнее по счёту испытание Авраама, связанное с жертвоприношением сына. Библия не оставила нам никаких подробностей, она описала лишь суть происходившего. Оттого, наверное, столько мифов и легенд связано с драматическими событиями, случившимися в местности Мориа.
Наиболее подробно разработана одна из версий в так называемом мидраше об Аврааме и Исааке. Эта версия вводит в повествование ещё одно действующее лицо.
Падший ангел Самаэль – вот кто собственной персоной, приняв образ старика, решил поучаствовать в судьбе патриарха.
Когда заканчивался первый день пути, среди безлюдной местности показалась фигура согбенного путника, который медленно приблизился к Аврааму.
– Куда идёшь, почтеннейший? – прошамкал беззубым ртом старик.
– Молиться, – хмуро ответил Авраам, не желая вступать в разговор.
– Разве для молитвы нужны дрова и нож? – не унимался старик.
– Наш путь не близок, придётся готовить еду, – так же хмуро ответил Авраам.
– Сумасшедший, – прошипел старик, – я знаю, ты собираешься убить Исаака, которого с таким трудом родила твоя жена.
– Поди прочь, – закричал Авраам. – Я делаю то, что велел мне Господь.
– Ну ну, – засмеялся старик, – только знай, что после этого Всевышний подвергнет тебя ещё более страшному испытанию. Он скажет: вот убийца, зарезавший собственного сына.
– Я делаю то, что мне велено, – сказал Авраам, отстраняя старика.
– А люди? – спросил старик, снова становясь перед ним. – Что скажут те, кого ты убедил в существовании Господа? Они поднимут на смех всё твоё учение, когда узнают, что ради него ты вместо овцы положил на жертвенник собственного сына. Возвращайся домой, ещё не поздно.
Авраам обошёл старика и молча продолжил свой путь.
Самаэль произнёс какое-то заклинание и растаял, как тает мираж в пустыне.
Авраам оглянулся – похоже, никто, кроме него, не видел этого странного путника и не слышал их разговор. Но если никого не было, то не говорил ли бедный отец сам с собой? Впрочем, в мидраше подобное предположение не рассматривается.
4
На третий день пути, утверждает легенда, Авраам увидел гору.
«Она сияла в лучах огня, который поднимался от земли до небес, и Облако Славы покоилось над ней».
Библия фиксирует: «И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом; а я и сын пойдём туда и поклонимся, и возвратимся к вам.
И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе».
Очевидно, только здесь Исаак почувствовал неладное. «И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе».
Мидраш утверждает, что некоторое время, поднявшись на гору, отец и сын молча сооружали жертвенник. А то, что Облако Славы висело именно над этим местом, авторам мидраша было понятно: когда-то здесь свой первый жертвенник построил Адам. Потом Ной заново построил его, как только спали воды Потопа.
Теперь пришёл черёд Аврааму восстановить то, что после разрушения Вавилонской башни было сметено разъярённой толпой. В какое-то мгновение Исаак понял, что самые мрачные предположения не обманули его.
– Отец, – сказал он, – моё тело дрожит, предчувствуя конец. Прошу тебя, свяжи мне руки и ноги, а после того как ты исполнишь волю Всевышнего и сожжёшь на огне моё тело, принеси пепел моей матери, чтобы всякий раз, взглянув на него, она могла вспомнить своего сына.
Авраам промолчал, отвернув своё лицо. Исаак дотронулся до его плеча.
– И ещё об одном прошу тебя: всякий раз, когда она будет стоять на крыше или на каком-нибудь другом высоком месте, остерегись говорить с ней о случившемся, чтобы не потеряла она равновесие и, не дай Господь, не упала, покалечив себя.
Авраам снова промолчал.
– Горе мне, отец! – закричал Исаак, уже не сдерживая слёз. – Кто будет вашим утешением в старости?
– Мы знаем, как близка наша смерть, – сказал, наконец, Авраам, и голос его дрожал, – но Тот, кто был нашим утешением до сих пор, надеюсь, не оставит нас до самой последней минуты.
После этих слов он взял верёвку, крепко связал сына и развёл огонь под приготовленными поленьями.
Исаак старался не смотреть на отца, взгляд его был обращён к небу, а побелевшие губы шептали какие-то слова, может быть, молитву, а может быть, мольбу о пощаде.
5
Авраам протянул руку за ножом. Медленно, словно желая оттянуть неизбежное, он поднёс лезвие к глазам, потом так же медленно провёл по нему пальцем, проверяя, хорошо ли оно заточено, чтобы одним-единственным ударом оборвать жизнь сына.
Небесное воинство, наблюдавшее за этой сценой, не выдержало. Первым прервал молчание ангел Времени.
– Властелин Вселенной, – прошептал он, – не дай свершиться непоправимому.
– Разве не вы сами просили Меня, чтобы Я подверг Авраама труднейшему испытанию? – проронил Господь. – Зачем же теперь взываете к Моему милосердию?!
– Неужели Ты осквернишь завет, который заключил с ним? – сквозь слёзы молили ангелы.
Авраам занёс уже нож, но в это время некий голос произнёс:
– Авраам, Авраам!
– Вот я, – с готовностью откликнулся он.
– Не поднимай руки на отрока.
– Кто ты, разговаривающий со мной? – спросил Авраам, желая избежать нового общения с Самаэлем.
– Я вестник Того, кто не желает человеческих приношений, я вестник Господа.
– Когда Всевышний велел принести в жертву моего сына, Он Сам говорил со мной. Только Он один может отменить собственный приказ, – настаивал Авраам.
– Клянусь, Я отменяю его, – зазвучал тот самый Голос, которого он всегда ждал с трепетом и надеждой.
– Ты клянёшься, – закричал Авраам, уже внутренне торжествуя, – но и я клянусь, что не сойду с этого места, пока Ты не ответишь на несколько моих вопросов.
– Спрашивай, – прозвучало с небес.
– Как понять Тебя? Вначале Ты обещал мне, что благословишь моего сына и про
изойдут от него народы, потом взял своё обещание назад и повелел мне принести Исаака в жертву, теперь снова меняешь Свою волю и не велишь поднимать нож на отрока.
Авраам поднялся во весь рост и, запрокинув голову, смотрел в голубое, без единого облачка небо.
– Когда Я велел: возьми сына твоего и принеси его во всесожжение, Я лишь хотел, чтобы ты доказал мне свою любовь и преданность. Ты послушался и сделал всё, как Я велел. Теперь вы оба можете спуститься вниз.
– Это было бы понятно, – сказал Авраам с обидой, – если бы на Твоём месте, не приведи Господь, был бы человек. Человек может захотеть испытать своего друга, ибо не знает его мыслей. Но Ты как никто другой знаешь мою душу. Разве Тебе неизвестно без всяких испытаний, что я по-настоящему был готов принести Исаака в жертву?
– Известно, – прогремел Голос, – но Я хотел показать всему миру, почему среди множества народов Мой выбор пал именно на тебя…
Так или примерно так записали в далёкой древности мудрецы свою версию того, что происходило на горе Мориа почти за 2000 лет до нашей эры, версию того, что было названо последним, десятым по счёту, испытанием Авраама.
6
В Библии, правда, эта история заканчивается несколько по-иному.
«Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока, и не делай над ним ничего; ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня. И возвёл Авраам очи свои, и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими, Авраам пошёл, взял овна, и принёс его во всесожжение вместо (Исаака,) сына своего. И нарёк Авраам имя месту тому: Ягве-ире. Посему и нынче говорится: на горе Ягве усмотрится».
Предание утверждает, что именно на этом месте был воздвигнут впоследствии Иерусалимский Храм.
7
История жертвоприношения связана и с кончиной жены Авраама.
Вот как одна из легенд повествует об этом.
Несколько дней и ночей провела Сарра в томительном ожидании.
Мрачное предчувствие чего-то страшного переполняло её. Когда на шестой день она увидела показавшееся вдали облачко пыли, и фигурки людей начали медленно приближаться, она не выдержала и бросилась к ним навстречу.
Впереди, опираясь на посох, шёл улыбающийся Авраам, чуть отстав от него, приветливо махал рукой Исаак.
Счастье, что с ними ничего не случилось, было настолько велико, что её сердце просто не смогло вместить в себя это чувство целиком.
Сарра радостно засмеялась и тут же замертво упала на землю.
Ничего сверхъестественного.
Обычная житейская история.