Однажды, восхитившись в Фэйсбуке стихотворением Гершона Трестмана, ответил ему своим. Так началась и продолжилась, с другими поэтами тоже, своеобразная стихотворная перекличка.

Конечно, не будь глубочайшей философской лирики Гершона Трестмана, берущей за душу поэзии светлой памяти Константина Северинца, пронзительной трепетно-ностальгической ноты в стихах Аллы Левиной, «Стихо-сложения» вряд ли появились бы на свет. На этих страницах представлена лишь малая их толика.

Осталось сказать «спасибо!» моим дорогим друзьям, пояснить читателю, что некоторые их стихи приведены полностью, а некоторые частично, теми строфами, которые соединились во мне чувством и мыслью. И добавить, что цикл «Стихо-сложения» вошёл в книгу «Праз межы Часу», изданную в Минске, в издательстве «Кнігазбор» в начале 2022 года. Стихи, очерки и эссе, составившие книгу, непосредственно или косвенно отражают события, общественные настроения от 40-х годов прошедшего века и до наших дней. Это и стихотворные циклы «Нарачанскі сшытак», «Быць альбо не быць», «ХХ век: семейный альбом», прозаические «Аднойчы ў СССР» («Однажды в СССР»), «Дом застаўшыхся ў жывых» («Дом оставшихся в живых»), «Святло знікаючага свету» («Свет исчезающего мира»), «Шматкроп’і», («Многоточия»).

с Гершоном Трестманом

О книгах

Все откровенья наши – бред,
и скудоумны все решенья.
Свободы не было и нет,
но существует искушенье.
Предупреждал нас Жид Андре:
искусство гибнет от свободы.
Поэт живёт в своей норе,
слагая свой закон природы.
Ах, сочинитель, охолонь!
Знай: мы последние на свете.
И книги наши ждёт огонь,
в костёр их бросят наши дети.

Зачем беречь случайные созданья?
Ты прав, им уготован путь в огонь.
Но ведь огонь – дыханье мирозданья.
Его душа. Попробуй только тронь.
И если Книга обратится в пепел,
(А в пепел – значит, тленья убежит),
Хотя б на миг наш мир пребудет светел,
Что б ни сказал Андре, который Жид...
Пусть мы всегда последние на свете,
И книги наши брошены в костёр,
И Молох всех земных тысячелетий
В пыль даже наши имена растёр,
А всё ж и от последнего листочка
В костре высоком будет некий прок,
Когда едва заметной тёплой точкой
Вздохнёт в ночи сгоревший уголёк.

Про камешек

…Нырните в интонацию ручья,
в мелодию, которая ничья,
в кристальное дыхание октавы,
где камешек бесчинствует картавый…

Что ж, даже в имени Gerchon
Воды кристальной слышу звон
В ручье, бегущем ниоткуда
И в никуда...
Какое чудо –
Услышать песню вешних вод!
Пусть даже дальних вод нездешних –
Холодных, чистых и безгрешных...
Но кто б услышал, Боже правый,
Когда б не камешек картавый?!

О пустоте

…И наше откровенье только в том,
что наша жизнь –
лишь знаки препинанья,
что Пустота – наш изначальный дом
и, значит, сущность нашего сознанья...

У Пустоты, конечно, нету стен,
Хоть ты её своим считаешь домом.
И крыши нет.
Её минует тлен.
Нет ничего, что было нам знакомым...
Но в парадоксе, что рисуешь ты,
Один изъян наличествует всё же:
У Пустоты нет даже пустоты.
Зато есть стих.
И шёпот есть: «О, Боже!»

с Константином Северинцем

О политике

«…– Ты за левых?
– Ты за правых?
– Определись, пока не пробил час...
А я пасу Коня у переправы
И жду парома с надписью “Парнас”…»

Политика, конечно, дребедень.
Кажись, что толку в этой дребедени.
Проснёшься утром, вроде ясен день.
Да и Пегас готов тащить из лени…
И глада нет, и не нужна сума,
И Бог ещё не дал сойти с ума,
И стихотворчества не иссякает краник…
И вдруг – протёр глаза, – дымит Майданек…
И стонет ледяная Колыма…

О затяжке

Словно звёздочка,
Вспыхнула спичка.
Потянуло дымком-табаком.
И во тьме мирозданья частичкой
Сигаретка мигнёт огоньком…

Весной ли, летом ли, зимой
Или глухой порой осенней
Давай закурим по одной.
Кто знает, может быть, последней...
Легко ли на душе, иль тяжко,
Но загудит в сосудах ток,
Когда с глубокою затяжкой
Вновь разгорится огонёк.
Искрит, мигает, тихо светит
На самом краешке Земли.
И, может, кто-нибудь заметит
Его в неведомой дали...

О неповторимости

К финалу близятся гастроли,
Пора и занавес давать:
На сцене сыграны все роли,
И зал готов рукоплескать…
…Ещё чуть-чуть, и ты – без грима.
Оркестру – плакать, не звенеть.
Как жаль, что жизнь неповторима.
А впрочем, что теперь жалеть…»

Всё в этой жизни повторимо.
Всё сказано.
Отплакано навзрыд.
Всё так же вечно и неутомимо
Звезда с звездою тихо говорит…
Всё то же, как всегда, над нами небо,
И солнце то же, и в морях вода…
Не потому ли то, что было – не было,
А только лишь казалось иногда?
И тот фонарь.
Аптека тоже та же –
Твоей душе ниспосланный приют…
И то дитя, которое однажды
Твоим же именем случайно назовут…
И в час любви, и в полудённой дрёме
Трудов завещанных в последний горький час –
Всё в этой жизни повторимо, кроме
Её самой.
Ну и, возможно, нас.

с Аллой Левиной

О сердце стиха

Это будет весна или лето,
Листопад или снег за окном,
Но уже не услышит привета
Моего мной покинутый дом…

…И последний закат, догорая,
На исходе последнего дня
Не шепнёт мне, и я не узнаю,
Что случится уже без меня.

Дорогая, что б ни приключилось
В белом свете, живущем без нас,
Наша жизнь, говорят, Божья милость,
И обитель – высокий Парнас.

Пусть могила – пристанище тела,
Комнатушечка в Доме Земли.
Но что, кажется, вмиг пролетело,
Не затеряно в звёздной пыли.

Пусть не будет ни зренья, ни слуха.
Но живыми мы будем, пока
По веленью бессмертного Духа
Бьётся теплое сердце стиха...

О напасти

Поэт – отверженная каста.
Коль скоро ты и впрямь поэт,
ты угодил в тюрьму лет на сто,
и на спасенье шанса нет.

И в мире нет такой темницы,
где б не нашла тебя беда.
От смерти можно защититься,
а вот от Слова – никогда.

Что ж за напасть такая – Слово?!
Чтоб в этом мире не пропасть,
Оно то нежно, то сурово
Готово на тебя напасть.

То схватит горло мёртвой хваткой,
То сердце ласково прижмет.
То в душу забредёт украдкой,
То пулей намертво прошьёт.

И нету от него защиты
В течении бессмертных лет...
Со Словом лишь пииты квиты.
Со Словом гибнет лишь Поэт!