В следующем году исполнится 130 лет со дня рождения Меира Абрамовича Зелигера. Почти все его ровесники забыты. Даже те, кто при жизни считался богатым и оставил существенное наследство, кого считали учёным или кто занимал большую должность и от него многое зависело. Их имена часто не могут вспомнить даже правнуки.

А Меира Абрамовича Зелигера помнят в Бобруйске (и не только в этом городе) и с уважением называют его имя. Он был хорошим часовым мастером, человеком с золотыми руками, но таких было немало; он неплохо зарабатывал и до войны, и после её окончания, это в Бобруйске много значило, но было неглавным. В памяти людей Меир Зелигер остался, потому что был Праведником. Глядя на него, пытаясь жить так, как живёт он, люди становились лучше.

В 1998 году, то есть спустя 20 лет после ухода Меира Абрамовича в мир иной, в газете «Вечерний Нью-Йорк» был опубликован очерк Самуила Гиля о Зелигере «Трагедия и подвиг».
«До сих пор старожилы Слуцка вспоминают: “Вот был у нас часовщик – золотые руки – Меир Зелигер. Любую марку часов починит. Нет запчастей – сам изготовит в своей мастерской. Но чтобы сказать “Не могу”… А какой благожелательный – душа человек, любую тайну ему доверишь…”»

В 1930 году началась недоброй памяти «золотуха» – невинных людей сажали в тюрьмы и не выпускали, пока семья заключённого не сдаст государству золотые монеты. В НКВД был вызван и Меир Зелигер. Следователь начал вежливо: «Товарищ Зелигер, Вы общаетесь со многими людьми и могли бы помочь нам, указав тех, кто имеет золото. Могли бы всегда помогать нам. Ведь люди с Вами откровенны»…

Вот так, напрямик, Меиру предложили стать стукачом. Отказавшись от этой «чести», Зелигер был осуждён пресловутой «тройкой» и отправлен на строительство Беломорско-Балтийского канала. Всю семью Меира сослали на вольное поселение в Вологду.

«Канал был построен на костях заключённых, – пишет автор статьи «Трагедия и подвиг». – Добавились бы к ним и кости Меира, да шла великая стройка к завершению, и через год и семь месяцев, надорвавшись на тяжёлых каменьях, он был освобождён из-под стражи. Вернуться в Слуцк ему запретили под предлогом, что город находится у самой границы (до 1939 года граница с Польшей – А. Ш.). И тогда Меир Зелигер со своей семьёй поселился в Бобруйске, где вновь занялся знакомым делом – ремонтом часов. По ним и наблюдал время до начала Второй мировой войны».

Я и раньше много слышал о Меире Зелигере, в Бобруйске на еврейском кладбище стоял у его могилы, но, прочитав эту статью, заинтересовался биографией Меира Абрамовича. Интересные факты нашёл в воспоминаниях его дочери Ревеки. «Из рассказов папы я запомнила, что он вырос в семье ремесленника. Очень рано, уже в 12 лет, уехал в Минск учиться часовому делу. У своего хозяина-учителя прошёл путь от мальчика на побегушках до квалифицированного мастера часового дела.
В детстве был очень подвижным, энергичным ребёнком, и ребе в хедере прозвал его «файер» (огонь – перевод с идиша). И это прозвище – Меир-Файер – закрепилось на всю его жизнь».
Меир с детства хорошо знал цену хлеба, умел постоять за себя. Но не озлобился, не стал агрессивным, с уважением относился к старшим и, когда требовалось, помогал сверстникам. Вырос добрым, чутким и отзывчивым человеком. Рано повзрослевшего парня ценили за ум, уважали за трудолюбие и любили за хороший характер. Все, кто знали Меира, говорили, что с ним легко и приятно находиться рядом.

«По натуре мой папа был истинным интеллигентом, – вспоминает Ревека Зелигер. – Не помню, чтобы он кого-нибудь обидел. Но зато всегда помогал людям, которые нуждались в его помощи. Никогда никому не завидовал и нас этому учил. Считал, что не всё счастье в деньгах, и легко их тратил. Никогда не повышал голос ни в своей семье, ни вне дома – с друзьями, с приятелями, с заказчиками. Папа был очень общительным человеком. Люди тянулись к нему. Приходили за советом и доверяли ему свои тайны».
И ещё один показатель доброты человека отмечала его дочь: «Папа очень любил животных. Их у нас в доме было всегда достаточно много».
22 июня 1941 года немецко-фашистские войска напали на Советский Союз. Они стремительно продвигались на восток и к концу первой военной недели были уже в Бобруйске.
«В первые же дни войны город подвергся немецкой бомбардировке, и жители находились в неведении: что делать – уходить из города или переждать несколько дней в близлежащем лесу? – пишет в статье «Из истории гетто г. Бобруйска» историк, исследователь Инна Герасимова. – Многие были уверены, что за это время доблестная Красная Армия одержит победу… В городе в те годы не было крупных заводов, которые эвакуировались бы вместе со своими рабочими и служащими, поэтому всем, кто решил уйти из города, пришлось делать это самостоятельно. У некоторых были телеги с лошадьми, но в основном шли пешком».
Компанейский Меир Зелигер общался в Бобруйске со многими людьми, в том числе с беженцами из Польши. Они рассказывали ему о гонениях на евреев в оккупированной Польше и настоятельно советовали уходить на восток. И командиры Красной Армии, которые заходили к Меиру Абрамовичу в часовую мастерскую, говорили, что лучше его семье уйти из Бобруйска. В первые же дни войны Меир Зелигер сказал дома: «Собираем самое необходимое и уходим. Здесь оставаться нельзя». Дома колебались, уходить или нет. Но своей решительностью Меир Абрамович спас себя и свою семью. Испытав многочисленные трудности, не раз рискуя жизнью, Зелигеры всё же добрались до Красноярска, где обосновался с семьёй брат Меира – Эфраим. В крупнейший город Восточной Сибири он подался в тридцатые годы, чтобы вслед за братом не оказаться на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Эфраим во многом помог семье Меира, но освоиться на новом месте всё равно было трудно. Помогли золотые руки Меира. Хороший часовой мастер устроился на работу и смог прокормить семью. Его мастерская находилась напротив госпиталя. В нём лечились солдаты и командиры, получившие серьёзные ранения. Некоторые из них были ранены в голову, потеряли зрение.
«Они часто собирались у папы, – вспоминает дочь Меира Абрамовича, – рассказывали о своих фронтовых делах. Папа ремонтировал их часы, которые были дороги им как память. Денег никогда ни у кого из них не брал».
Накануне войны в Бобруйске проживало около 30 000 евреев. Под немецко-фашистской армией оставалось около половины из них. С первых дней оккупации началось преследование евреев.
Вот что пишет о том времени Инна Герасимова в статье «Из истории гетто г. Бобруйска»:
«1 августа 1941 года объявили о создании гетто. Приказали всем евреям надеть на рукав белые повязки с жёлтой звездой и переселяться. Гетто располагалось в западной части города в районе кондитерской фабрики, улиц Шоссейная (ныне Бахарева), Затуренская, Новые Планы.
…Уничтожение евреев Бобруйска началось ещё до создания гетто. По воспоминаниям очевидцев, евреи города уже в июле пережили четыре погрома. Видимо, это не были крупные акции, а локальные «прочёсывания» определённых районов города с целью выявления коммунистов и евреев. Так, в рапорте в Берлин айнзацгрупп от 29 августа 1941 года указывалось, что были проведены акции против официальных лиц, агентов, евреев, саботажников и грабителей, в частности, указывалось, что «евреи, которые агитировали против нас и распространяли слухи, были так же расстреляны“.
В один из июльских дней 1941 года в 7 часов утра на правой части Слуцкого шоссе у деревни Каменка, что в 5 км от города, расстреляли 250 евреев.
В сентябре-октябре в ходе трёх акций под различными предлогами отрядом айнзацкоманды-8 было расстреляно соответственно 407, 1380 и 418 евреев из гетто города и его окрестностей.
На рассвете 7 ноября 1941 года жители близлежащих улиц, расположенных в районе кондитерской фабрики, были разбужены криками, лаем собак, плачем: женщин, детей, стариков – всех их, полураздетых, поднятых прямо с постели, собрали в колонны и по Слуцкому шоссе погнали в Каменку. Там уже было всё приготовлено. Евреев ставили в ряды на краю вырытых траншей и расстреливали. Тех, кто ещё подавал признаки жизни, добивали прямо в траншеях. Матери закрывали собой детей, и если ребёнок оставался жив, то изверги хватали его и разбивали о стены ямы. В этот день, по докладу руководства айнзацгруппы, был уничтожен 5281 еврей и “город Бобруйск и его округа, таким образом, стали свободны от евреев”.
О страшных днях, которые пережил город, о кровавых расправах над евреями, и не только над ними, Меир Абрамович узнал только в 1944 году, когда Бобруйск был освобождён, и он с семьей вернулся из Красноярска.
«Это было очень тяжёлое и тревожное время, – вспоминает Ревека Зелигер. – Вечером на улицу страшно было выходить. Евреев в городе не было. Фашистские оккупанты всех уничтожили. Нас называли “недорезанные”. Из рассказов сельских жителей, которые заходили в мастерскую, папа узнал, где и когда были уничтожены все евреи города».
Родственников у Меира Абрамовича в
Бобруйске не было. Но когда он узнал про страшные расправы над еврейским населением, уже не мог спокойно спать. И буквально назавтра сел на велосипед и поехал в Каменку.
То, что он увидел, повергло в ужас. На месте захоронения паслись коровы. Свиньи рыли землю, выбрасывали наружу останки людей. Меир Зелигер понимал, что необходимо увековечить память ни в чём не повинных жертв Катастрофы, понимал, что обязан взяться за это дело. Но даже представить себе не мог, какую титаническую работу взваливает на себя. Начинать надо было с нуля – первым делом огородить всю площадку, довольно больших размеров. Долгое время Меир обивал пороги различных учреждений, просил строительные материалы. Многие смотрели на него, как на ненормального. «Людям жить негде, надо думать в первую очередь о живых», – говорили ему. А он убеждал, что необходимо сохранить память, что это тоже нужно живым. Не всегда с первого раза, но всё же ему удавалось достучаться до понимания, до сердец людей, от которых зависело продолжение работ.
«Папа нанимал людей и каждому платил за участие. Уже позже, когда стали видны первые контуры работы, нашлись ещё энтузиасты, которые ему помогали. Но львиную долю работы он делал сам. Посадил саженцы, и каждый день на велосипеде прямо из мастерской ездил и поливал их, пока они не принялись. Этот ежедневный кропотливый труд описать непросто. Это надо было видеть. Много лет подряд в летнее время ежедневно после работы ездил он на кладбище и следил, чтобы там всё было в порядке», – вспоминает дочь Меира Абрамовича.
Вскоре у Зелигера появились помощники. Бобруйские евреи приходили на место расстрела, высаживали саженцы деревьев, очищали площадку от мусора.
Видя подвижнический труд Меира, с ним стали встречаться люди, которые пережили в Бобруйске оккупацию и были свидетелями страшных расправ не только над евреями, но и над военнопленными, мирными жителями. Они рассказывали ему о том, какие «чёрные дни» пережил город. В годы войны в Бобруйске располагалось несколько крупных концентрационных лагерей, в которые были заключены советские военнопленные.
Позднее были обнародованы документы, подтверждавшие кровавые преступления фашистов.
Из статьи Герасимовой Инны «Из истории гетто г. Бобруйска»:
«По донесениям, сохранившимся в документах Белорусского штаба партизанского движения, в городе были два филиала, восточный и западный, концлагеря «офлаг ХХI-А», также располагались «дулаг № 130» и «штадлаг № 373». Рядом с городом в деревнях Татарка, Ясень и Телуша находились ещё три филиала «офлага ХХI-А». Гитлеровцы держали военнопленных в нечеловеческих условиях – заставляли выполнять непосильные работы, морили голодом. Уничтожение их фашистами происходило также планомерно и регулярно, как и евреев. В один и тот же день, 7 ноября 1941 года, когда проходила акция в деревне Каменка, в концлагере, расположенном в бобруйской крепости, где в ужасных условиях содержалось около 60 000 человек, немцами был спровоцирован пожар, и по пытавшимся спастись от огня людям, прямо на территории крепости был открыт пулемётный огонь, уничтожено около 4 тысяч военнопленных.
В декабре 1941 года партия военнопленных из Бобруйска была отправлена в Минск на открытых платформах, несмотря на большой мороз. Около 3000 человек замёрзли прямо в дороге. Тысячами они умирали от голода и болезней. По признанию заместителя начальника бобруйского лагеря К. Лангута, за сутки там умирало от 800 до 1000 человек.
Расстрелы военнопленных проводились фашистами часто в тех же местах, где уничтожали и евреев, с разницей лишь по времени. Например, в деревне Каменка, где евреи были расстреляны осенью 1941 года, военнопленных расстреливали в течение 1942 – 1943 годов. В районе деревни Еловики, в урочище Лысая Гора и в районе еврейских кладбищ, по показаниям свидетелей, регулярно происходило уничтожение евреев, а затем военнопленных. Летом 1944 года после освобождения города от фашистов в этом месте было обнаружено свыше 40 ям – могил длиной от 4 до 30 метров. По некоторым данным в Бобруйске было уничтожено около 44 000 военнопленных».
Общая боль сближает людей. Меир Зелигер предложил поставить памятник всем жертвам фашизма – евреям и военнопленным.
Из статьи Самуила Гиля «Трагедия и подвиг»:
«Помогли родственники покоящихся в огромной могиле жертв: собирали деньги, приходили работать. Когда памятник-пирамида был окончен, по бокам его сложили обугленные человеческие кости».
Пытаюсь себе представить этот памятник – страшная картина. Это место стало, по выражению дочери Меира Абрамовича «…как бы второй жизнью моего отца». Каждый день он приезжал сюда, и каждый день погибал вместе с расстрелянными, сожжёнными. Потому что привыкнуть к этому невозможно.
Вспоминает Ревека Зелигер:
«Каждый год в День Победы папа организовывал у памятника Митинг памяти. И всегда неподалёку стояли легковые машины с представителями госбезопасности. Они следили, чтобы не упоминалось слово “евреи”. Следовало говорить: “Здесь лежат замученные фашистами советские граждане”. К 9 Мая папа чистил территорию кладбища. Председатель сельсовета Богданов договорился, чтобы отцу помогали военнослужащие и ученики школы, которая находилась на территории деревни Каменка».
По-разному относились люди к деятельности Меира Зелигера. Были те, кто буквально боготворили его: и евреи, и неевреи. А были те, кто открыто говорил антисемитские слова. В то время в стране раскручивалась сталинская антисемитская вакханалия. Газеты писали о том, что евреи – космополиты, иностранные шпионы, врачи-отравители. Наслушавшись этих бредней, однажды завуч школы вышла к ученикам и сказала им: «Не ходите туда, там лежат жиды-предатели».
«Папа рассказывал нам это и плакал от обиды», – вспоминала Ревека Зелигер.
Когда в Бобруйске начали строить шинный комбинат, экскаваторы выбрасывали наружу останки расстрелянных евреев. Меиру рассказали об этом. Он каждый день на велосипеде стал ездить на строительную площадку, собирал в мешки кости и отвозил их для перезахоронения на еврейское кладбище. Там же стали перезахоранивать останки своих родственников из близлежащих к городу деревень, в которых евреи больше не жили. Ставили памятники, собирая для этого деньги. Договаривались с властями, и они по многим вопросам шли навстречу. Конечно, такую большую работу Меир Абрамович не мог выполнить один. Ему активно помогали Гельфанд Лейба, Малый Мендл, Каплан Абрам, Баркалайка Ефим, Левин Коля, Хавкин Исаак,
Вольфсон Лейба, Левин Давид, Раскин Эля.
И снова я обращаюсь к воспоминаниям дочери Меира Зелигера – Ревеке:
«Проделанная моим отцом работа должна оставить след на земле. Он очень торопился всё успеть. Не считался ни с преклонным возрастом, ни со своим здоровьем. Мечтал поменять памятник в Каменке на более красивый, но здоровье подвело. Когда он почувствовал, что ему уже не успеть, попросил Марию Яковлевну Минц, бывшую партизанку, узницу гетто, чтобы она завершила его задумку. Мария Яковлевна волю папы выполнила».
Мария Минц уехала в Израиль, долгое время жила там, но каждый год приезжала в
Бобруйск и в первый же день навещала Каменку, приходила на то место, где были расстреляны её родные, узники Бобруйского гетто и военнопленные. Двенадцать лет назад Мария Яковлевна ушла от нас. Ей, как и Меиру Зелигеру, люди благодарны за то, что она передала эстафету сохранения памяти следующим поколениям.
В 1992 году еврейская община Бобруйска установила новый памятник в Каменке на месте расстрела 7 ноября 1941 года.
В 2005 году памятник был реконструирован и создан Мемориальный комплекс, где отмечены памятными знаками места гибели евреев и людей других национальностей, расстрелянных здесь же. Инициатором реконструкции стал в то время председатель Совета Бобруйской городской еврейской общины Леонид Аронович Рубинштейн, и позднее к этому делу активно подключился раввин Бобруйской синагоги Шауль Хабабо.
К Мемориальному комплексу приходят родственники и потомки погибших, приезжают делегации из разных городов и стран. В памятные дни здесь проходят митинги-реквиемы. Звучит поминальная молитва «Кадиш». И всякий раз произносят имя Праведника Меира Зелигера.
«Папа любил свой народ, любил родной наш язык и нас, детей, отдал в еврейскую школу. Он научил нас любить свой язык, свою культуру, традиции, – вспоминала Ревека Зелигер. – Я бесконечно благодарна ему за это. В доме мы с мужем общаемся на идиш. Я вспоминаю, что папа любил читать нам на идиш рассказы Шолом-Алейхема. Это был его любимый писатель. Папа мечтал посмотреть Израиль. Он любил своих детей. У него шесть внуков и четыре правнука. Все они живут в США.
Ещё хочется отметить человека, большого друга нашей семьи, Розу Григорьевну Шабашевич – учительницу истории, которая сделала альбом о папиной деятельности. Она погибла в США через месяц после приезда. Пусть пухом ей будет земля».
Умер Меир Абрамович Зелигер 30 августа 1978 года в возрасте 85 лет. В газете «Бабруйскае жыццё» был помещён некролог под заголовком «Человеческий подвиг». Вот несколько строк из него: «Во время похорон Меира Зелигера с чистого неба вдруг пошёл дождь. Его струи смешивались со слезами провожающих. Казалось, всё земное оплакивает этого человека. О таких говорят в народе: “Умер праведник”».
Помнят Меира Абрамовича в Бобруйске. Вот показательный пример. Однажды в одной из средних школ учащиеся 10 класса получили задание написать историю о выдающихся людях Бобруйска, об их вкладе в жизнь города. Кузьменкова Катя просматривала газетные статьи в поисках материала и наткнулась на статью о Меире Зелигере. Информации было мало. Но сильное впечатление на ученицу произвело то, как Меир Зелигер собирал останки погибших людей, перезахоранивал их, увековечивая память о жертвах войны.
Эта стало началом исследовательской работы о трагической странице в истории Бобруйска; о людях, которые помогали спасти евреев во время войны; о Меире Зелигере, который сохранял память о погибших.
Кузьменкова Катя и её руководитель, учитель Савкова Елена, изучили весь доступный им материал, провели в школе беседы о Меире Зелигере, представили свою работу на конференцию.
Помнят о Праведнике Зелигере, о своём земляке в Бобруйской еврейской общине, и, конечно, помнят в семье.
Нет уже среди нас его дочери Ревеки Меировны Зелигер. В 2016 году в Бобруйск приехали его родные племянницы: Римма Натановна из Израиля, Лиля Рудольфовна из Германии, Нелли Натановна и её сын Ян из России. Они побывали на еврейском кладбище, поклонились праху Меира Абрамовича и его жены Фейги-Ривы Зеликовны, приехали в Каменку – отдали дань памяти погибшим евреям Бобруйска и ещё раз вспомнили Зелигера и его подвиг.
Внучатый племянник Меира Абрамовича – Лев Логинов, живущий в Великобритании, и племянница Нелля Зелигер организовали в Лондоне Фонд Зелигера. В течение шести лет Фонд помогает Бобруйской синагоге, оказывал помощь Слуцкой еврейской общине, помог Могилёвскому областному драматическому театру им. Дунина-Марцинкевича
(г. Бобруйск) в постановке спектакля «Песя и Янко», спонсирует другие проекты.
Меир Абрамович Зелигер, не жалея времени и сил, приложил много усилий, чтобы сохранить память о безвинно погибших людях.
Наш долг сохранить память о нём – Праведнике Меире Зелигере.

Автор благодарен Майе Казакевич за помощь в написании статьи о Меире Зелигере.