Юлия Драбкина родилась в г. Гомель в 1977 году. Окончила филологический факультет Гомельского государственного университета. В 2000 году переехала с семьей в Израиль. Преподает английский язык в средних и старших классах общеобразовательной школы. Автор нескольких десятков публикаций в печатных и интернет-журналах. Лауреат международного поэтического конкурса «Ветер странствий» (Рим, 2010) и конкурса имени Иосифа Бродского «Критерии свободы» (СПб, 2014).
Автор поэтической книги «Сквозь вешалку пальто» (изд. «Водолей», 2016)

***

Загляни между строчек в мои письмена
и, быть может, увидишь, как трудно весна
сквозь печаль пробивает дорогу.
Там, в условиях вечной душевной пурги
мне такая судьба – начищать сапоги
по пустыне идущему Богу.

Там, свернувшись на груде вонючих вещей,
спит в обнимку с котом бомжеватый кощей, 
беззащитные тонкие ноги…
Очутившийся в плотном базарном кольце,
с выражением счастья на пьяном лице
что-то дикое пляшет убогий.

Там на странном наречии реки шумят.
Там ничейная девочка – задник замят 
восхитительно розовой пяткой,
но пространство на время легло набекрень,
и – пока незнакомая – взрослая тень 
провожает девчонку украдкой.

Там колеблется стрелка: пора – не пора…
Там следы после нас подметают ветра,
погоняемы строгим Эолом.
Там, прикрывшись на миг занавескою век,
в человеке себя узнаёт человек –
в уязвимом, израненном, голом.

Там беззвучно мои существуют слова,
о которых не знают ни Бог, ни молва,
ни болтливое племя сорочье.
Загляни между делом в мои письмена
и увидишь, как бьётся живая весна
в не написанном мной междустрочье.

***

В пустотелой ночи распрямляет волну полиграф,
запелёнат рассвет колокольным серебряным плачем
по тебе, означая, что ты или жив или прав,
или день твой дарёный потерей рассудка оплачен.

Забродившая горечь тому загустевшей виной
или время с пространством вслепую сошлись асинхронно?
Музыкант в переходе из этого мира в иной
вопреки ожиданиям так не похож на Харона.

Пересыпан ледовой сурьмой, расступается лес,
обернулся дорогой случайно прочерченный вектор,
на Эантовом поясе тащит судьбу Ахиллес.
Отпусти ее, мёртвую. Мёртвый на что тебе Гектор?

Кто бы ни был ты там, хоть толику нектара налей...
Упустивший случайно последние капли амброзий,
потеряв равновесие, я, акробат «Дю Солей»,
застываю под куполом неба на первом морозе.

Видно, осень на кромке беды не дано уберечь:
подступает безбожной зимы молодая триада
и срывает ее венценосную голову с плеч,
покрывается льдом кровеносное русло разлада.

***

Время стекает с вымени молоком
неба кормящего, злого в своём величье.
Ты с меня будешь спрашивать на каком?
Я понимаю лучше всего на птичьем.

Хищным цветком смыкающее края, 
бурой водой взрывающее границы,
дай ледяную стеночку бытия –
крыльями обожжёнными прислониться.

Не торопись завязывать рукава
кающимся, бормочущим carpediem. 
С тонкой стрелы срывается тетива,
перебивая осень тахикардией.

Через прореху неба вползает дрожь,
плоть прожигая, плавится день вощёный.
Сколько шагов неискренних ты пройдёшь,
выцветший, неотпущенный, непрощённый?

Скоро ли Ариадна обронит нить,
скрученную божественными волшбами?
Сколько ещё нам выпало говорить
горечью этой, сросшимися губами?

***

А что, если всё это снится, а время сгорело в котле?
Проснёшься – несёт колесница и лошадь «цок-цок» по земле
копытом, летит не взирая, что ветер в припадке хрипат,
что даже зима умирает, успев породить снегопад.

А что, если боль раневая, в затылок войдя, ослепит, 
и будешь дрожать, подвывая, у страхов своих на цепи?
А что, если век на пределе ты будешь, разбившись о край, 
бродить по лугам асфоделей, не принятый в ад или в рай?

А если, спастись не умея, свой призрачный меч-кладенец
сломаешь о голову змея? Кем станешь ты, если Отец,
свое проверяя всесилье, смахнет нас с планеты долой?
Я – бабочкой-рваные крылья, приколотой к небу иглой,

а может, душой конокрада, его искупающей грех,
густых облаков анфиладой, роняющей ливень на всех, 
я стану кровавою брагой за выслугу лет палачу,
пускай только стерпит бумага всё то, что доверить хочу...

***

Медноногий сентябрь в полинялом костюмчике твидовом
прислонился к земле, подпоясанный лентой дождя,
истекающий век наступившему дню позавидовал 
и пути отходные поджёг за собой, уходя.

Видишь, тает земля, огневым поцелуем ужалена,
будто сходит с ума, над собою теряя контроль.
Это кто там смеется, играя лицом каторжанина?
Это чем притворившись, кривляется старая боль?

Узнаёшь эту горечь, в знакомое переодетую?
Это я еженощно к твоей прижимаюсь груди.
Видишь, тонкий веревочный мост перекинут над Летою?
По нему, под собою не глядя, на свет проходи.

Это время дискретно, а значит, и неиссякаемо,
это просто развилка, но нет у развилки дорог, 
эта странная осень, где нет ни Иуды, ни Каина,
только Бог, посмотри, только Бог.

***

Нам по жребию выпал удел декабря:
замыкать, заметать, хорохориться зря,
проноситься как вихрь, успевая везде,
застывать ледяною корой на воде,
рассыпаться, как сыплется снег-купорос,
босиком из похмелья ступать на мороз.

Нам по жребию выдан счастливый билет:
потакать скоростному течению лет,
подставляться легко под свистящую плеть,
ради редких минут живота не жалеть,
находиться задаром, точнее, взаймы
на пиру Валтасара во время чумы.

Нам всегда достается такая тюрьма,
что дай бог не сойти в «одиночке» с ума,
что гадай-не гадай по дрожащей руке –
всё равно пропадать от любви вдалеке.
Говоришь, это всё перебродит внутри?
Я не верю… Но ты говори, говори…

Нам в смешенье религий, в скрещенье эпох
освещает дорогу слияние трёх:
эта жёлтая звездочка – символ беды,
эта радость от ёлочной красной звезды,
эта в небе звезда, что сгорит до зари –
так обычно кончаются все декабри.

Юлия ДРАБКИНА