Шведские рассказы

Не могу сказать, что пламенно её любила. Многое меня в ней раздражало: её расчётливость, плавно переходящая в жадность, её разборки и придирки к обслуживающему её персоналу в доме для престарелых, где они с папой благополучно и комфортабельно жили последние годы своей жизни, занимая две двухкомнатные квартиры, её гонористость и самоуверенность в некоторых вопросах, её, как мне казалось, провинциальность. А может быть, в глубине души во мне таились некоторая ревность и обида за мою родную маму, которой я уже не могла дать всё то, чего она недополучила в своей жизни, и то, что за неё получала она – вторая жена моего папы.

Мне казалось даже, что мои дети любили её больше, чем свою родную бабушку, с которой они, живя в разных городах, виделись предельно редко, и которая была строга к ним так же, как она была всегда строга и ко мне. Все мы и почти всегда называли её Асенька, кроме тех случаев, когда приходилось отчитывать её за местечково-вельможное поведение по отношению к обслуживающему персоналу, который, кстати, её легко прощал и очень мило к ней относился.

Сейчас, когда я сама приближаюсь робко к её возрасту (до которого мне явно не приблизиться, – Асенька умерла в 103 года), я понимаю отчётливо, что она была весьма необычной и явно неординарной женщиной! Во-первых, она ухитрилась сохранить всю свежесть чувств и была безумно влюблена в моего папу. Не заметить этого было нельзя! Она просто боготворила его! Знала наизусть все сочиняемые им стихи и читала их вслух всем как при его жизни, так и после его смерти. Она потеряла своё зрение, перепечатывая на старенькой пишущей машинке диктуемые им мемуары. Можно сказать, что именно благодаря ей появилась книга папиных воспоминаний «Не так это просто, когда за девяносто». А как же она ревновала его ко всем встречаемым им женщинам! Мой папа был ещё тот женолюб! Он отчаянно флиртовал с огромной темнокожей красивой медсестрой, которая лучше всех попадала ему в вену. Можно сказать, что, находясь уже на смертном одре, он был способен нежно сказать некрасивой и смешной шведской санитарке: «Ах ты моя рыженькая!» И та, не понимая ни единого русского слова, могла оценить его интонацию и относиться нему с любовью и благодарностью. Особенно забавно было видеть, когда папа с закрытыми глазами гладил белую и полную руку домработницы Раи, а Ася, которая не могла переносить это спокойно, пыталась незаметно подменить её руку на свою.

Конечно, в появлении Асеньки в папиной жизни я сыграла свою роль. Когда умерла мама и мы оказались в Швеции, я поняла, что папе будет очень трудно одному. Он был совершенно не приспособлен ни к быту, ни к одиночеству. И я прикладывала все усилия к тому, чтобы познакомить его с какой-нибудь женщиной. Сначала в нашем доме появилась некая смазливая Роза-«душка» (так её называл предыдущий поклонник, у которого мой папа легко её увёл). Роза-«душка» пробыла с нашим папой пару недель, после которых, к нашему общему облегчению, исчезла в неизвестном направлении. Потом у папы появилась подруга – очень достойная дама, мама моей приятельницы, которая с удовольствием принимала папины ухаживания, но не хотела жить вместе с ним, понимая, что это потребует больших физических усилий. Разочаровавшись в русскоязычных дамах, мы решили познакомить папу с приличной шведской женщиной. Но на этом свидании, пока мы бодро болтали по-шведски с претенденткой на папину руку и сердце, наш папа благополучно глубоко и мирно уснул. Таким образом Ася – старинная знакомая нашей семьи, у которой ко времени нашего переезда умерли все близкие ей люди, была четвёртой попыткой. Улетая из Швеции в Белоруссию, папа сказал мне, что всё будет зависеть от первого поцелуя. Видимо, поцелуй прошёл хорошо, потому что обратно папа вернулся с Асей, и мы приняли её в свою семью. Ася была бодрой и деятельной. Она пошла на курсы шведского языка и, в отличие от моего ленивого папы, выучила некоторое количество слов и фраз, которыми она активно пользовалась, заставляя доброжелательных шведов понимать её и отвечать ей. Мы даже сыграли им свадьбу. Настоящую еврейскую, под хупой. И Ася потрясла своих «одноклассников», когда на занятиях, эта почти восьмидесятилетняя «школьница», рассказывая о себе, гордо заявила на «чисто шведском» языке: «Меня зовут Ася. Вчера я вышла замуж, и моего мужа зовут Соломон».

В этот начальный период мы все жили рядом в ближайшем пригороде Стокгольма. Папе и Ася выделили маленький домик с садиком, где Ася пыталась выращивать разные насаждения, в том числе и клубнику. Помню, как впервые она пошла самостоятельно в соседний магазинчик, не дождавшись меня. Она хотела купить говяжий язык и преспокойно справилась с этим заданием, показав продавцу язык и замычав «му-у-у-у»! Когда на следующий день я пришла к ним и узнала, что она ушла покупать удобрения для своего садика, я лихорадочно побежала за ней, с ужасом представляя, что она будет показывать на сей раз!

Асенька была ребячливой и оптимистичной! Никогда не забуду, как на тенерифском пляже, куда мы привезли их с папой на отдых. она легко подбежала к двум незнакомым мужчинам и, подхватив их под руки, начала резво прыгать на волнах. Несмотря на мои уговоры и объяснения шведского менталитета, она пугала шведских мамаш, когда начинала сюсюкать с их маленькими детьми и даже трогать их руками. Помню, как поразилась наша гостья Тамара Петкевич, когда, проходя мимо спальни, она увидела Асю, уснувшую с большим плюшевым медведем в руках. В свои неполные 80 лет она полетела со мной в Канаду и всю дорогу, не понимая ни одного слова, вела оживлённую беседу с англоязычным соседом по креслу, пытаясь настойчиво убедить его, что он летит в неправильную сторону. И всё потому, что тот имел несчастье обронить название штата Онтарио, а Ася-то летела в Торонто.

Ася не любила рассказывать про свою личную жизнь, но всё-таки иногда я удостаивалась рассказов с эротическим уклоном. Так было, например, когда, вернувшись из поездки в Турцию, я подарила папе красную феску. Подкравшись к Асе, невинно читающей книжку, папа похлопал её по плечу, и, обернувшись, она увидела обнажённого «Аполлона» с красной феской на голове и красным галстуком, довольно прочно примостившимся на причинном месте. Так что вы уже поняли, что папа и Ася были не вполне обычной парой и очень подходили друг другу. Мы весело и бурно отмечали их дни рождения! Папа считал, что в их возрасте каждый день рождения должен отмечаться как юбилей. И я, забывая о собственном дне рождения, который был на пару дней раньше папиного, снимала для них большое помещение, приглашала много гостей, и мы придумывали разные весёлые сценарии праздников. К нам приезжали гости из других стран, звучала музыка, часто в исполнении моего бывшего однокурсника и сына закадычной Асиной подружки Бэллы Миши Казиника. Ася танцевала самозабвенно! К столетию она получила (по шведской традиции) поздравительную телеграмму от шведских короля и королевы. Папы уже не было к тому времени в живых… Он ушёл от нас прямо в новогоднюю ночь. С тех пор Ася возненавидела празднование Нового года. Мы периодически возили её на кладбище, где она забронировала себе место рядом с папой. Но ещё за пару лет до её смерти ко мне обратился, сидя за столом в Асиной квартире, один шведский старичок – её сосед по дому, который весьма значительно сказал мне, что ему необходимо поговорить со мной очень серьёзно об их с Асей будущем. При этом сама Асенька только хихикала. Уходила Ася из жизни тоже, по моим представлениям, не вполне обычно. Она как всегда неплохо позавтракала, а потом уснула. Через некоторое время нам позвонила её домработница и сказала, что Ася не дышит. Вызвали немедленно «Скорую помощь» и выехали к ней. По дороге нам позвонили из «Скорой» и сказали, что дыхание восстановилось и её везут в больницу. Мы поехали напрямик в больницу. Ася была без сознания, но ещё дышала. Надо было видеть и чувствовать, как врачи боролись за жизнь этой 103-летней женщины. И когда стало понятно, что сделать уже ничего нельзя, нас пригласили в палату и посадили прямо у её кровати. Я взяла её за руку. Кругом висела аппаратура и в гробовой тишине отсчитывались последние минуты Асиной жизни. Когда сердце перестало биться, я оглянулась. Вокруг меня и чуть сзади стояли люди в белых халатах, не менее семи-восьми человек – вся медицинская бригада провожала Асю в последний путь. Ничего подобного я в своей жизни не видела.

На Южном Еврейском кладбище Стокгольма стоит большая стела с вырубленным на ней театральным занавесом и двумя фамилиями. Папиной и Асенькиной. А внизу скромная приписка: Памяти Сарры Казимировской. Не могла сделать иначе.

Наталья Казимировская

Об авторе:

Наталья Казимировская. Журналист, писатель, переводчик. Переводы шведской драматургии, в том числе Ингмара Бергмана. (Постановка во МХАТЕ «После репетиции» с Юрским и Теняковой, в театре имени Комиссаржевской и в других.) Живёт в Стокгольме.