На рассвете 3 июля их оглушил громкий стук по наглухо закрытым на ночь ставням.

– Адчыняй, – закричали и повторили потом. – Открывай!

Пока перепуганный Майзель шаркал подкашивающимися ногами к двери, полицаи её выбили. Вломились внутрь.

– На выход. Ничего с собой не брать. Надеть самое лучшее!

 

Родители Арика мгновенно оделись. Мать схватила крошечный узелок. Она всегда держала его наготове – фотография Арика в коляске, три иголки, два напильника и смена нательного белья.

Быстро одели сына и первыми – на улицу.Они разделились: Хайя с Ариком поспешили во второе гетто по берегу озера Дривяты, а отец – пошёл по улице Ленинской.

 

По берегу уже расставляли вооружённых винтовками полицаев. Ещё чуть-чуть и им бы не успеть!

– Следи, чтобы никто не взял лодку, – кричал главный пьяному полицаю, когда мать с сыном подходили к сараю на берегу – хранилищу рыболовных сетей. Заметив женщину с ребёнком, он гаркнул:

 – Стой! А ну, стой!

Хайя сделала вид, что не слышит. Она крепче сжала руку Арика. Завернув за угол сарая, обречённые мать с сыном бросились бежать к схрону, отрытому в десяти метрах за задней стенкой. Там уже стоял отец и ждал их у открытого лаза. По счастью отец с другом выбрали место для схрона так, что его не было видно со стороны озера, заслонял сарай. С противоположной стороны, с улицы, прикрывал дом. Отец с другом придумали прикрыть лаз в схрон большим мусорным ящиком и жители всех соседних домов за две последние недели набросали туда гору нечистот.

Когда Хайя с Ариком подбежали к схрону, лаз был открыт – отец сдвинул ящик в сторону. Как только они нырнули в дыру, отец прыгнул за ними следом. Потянув за верёвку, прикреплённую к ящику, он сумел установить помойку точно над лазом, оглушив зловонием притаившихся в схроне евреев.

Через мгновение они услышали крик:

– За угол баба с ребёнком шмыгнули! Наверное, забежали в дом. Пошли!

– Сейчас иду! – ответил второй голос.

Евреи услышали приближающиеся шаги. Сердца обречённых остановились. Вдруг полицай что-то заметит? Но тут они услышали звук журчащей воды – полицай справлял нужду прямо на их ящик с мусором. Капли мочи закапали на головы людей. Затем шаги начали удаляться. Тогда схрон тихонечко вздохнул.

Отец с другом отрыли яму на десятерых: для семей Арика, Могильника и друга. Когда началась облава, люди из ближайших домов бросились к схрону. Разве рытье укрытия скроешь? Даже если и рыли его глухими ночами. В яму набилось человек двадцать пять. Места на полу всем не хватило, люди сидели и лежали друг на друге. Схрон был невысок, в пол-роста человека. Стоящий на лазе мусорный ящик блокировал доступ воздуха. Дышать было нечем.

Прыгнув в схрон, Хайя с мужем и сыном приземлились на чьи-то ноги. В полной темноте расталкивая в стороны всё, что попадет, отец диким усилием высвободил пятачок пола. Кое-как примостившись, он подтянул к себе жену, усадил к себе на колени. Хайя держала на руках Арика. Скрюченные ноги всех троих уперлись в земляной свод.

Мальчик почувствовал, как беззвучно вздрагивает человек по соседству. Кто бы это мог быть? Ничего не разглядеть.

– Тётя Хайя, мама погибла, – прошептал хорошо знакомый девичий голосок. Арик узнал Гиту, дочь Могильника.

– Молчи, дочка, молчи, – взмолился схрон.

Хайя вытянула руку и обняла девочку, приложила палец к её губам:

– Тихо.

На поверхности земли совсем рядом раздавались крики, выстрелы, беготня.

Несчастные сидели, не двигаясь. Ноги и руки затекли. Они боялись и пошевелиться.

Арик застыл, как все. Но вот в его голове раздался шум, возле глаз замелькали фиолетовые точки. Скоро они стали жёлтыми и превратились в червей. В ушах теперь звонил колокол, звучащий всё яростнее. Мелькающие черви слились в единое пятно. Оно разгорелось ярким золотом, словно мальчик смотрел на солнце. Через мгновение тело Арика безвольно повисло, голова упала. Он потерял сознание.

Сколько времени прошло, никто не знал. Но вот до сознания мальчика стал пробиваться далёкий, знакомый голос.

– Алик, Алинька, да что с тобой?

Мама? Да, это мама, – подумал Арик. – Но, почему она, не останавливаясь, целует моё лицо?

– Алинька, вернись, вернись, – молила мама.

И мальчик пошёл на этот зов. Сначала он увидел расплавленное золото. Вскоре оно распалось на множество жёлтых, быстро движущихся червей. Потом они превратились в жёлтые точки. Арик заставлял себя спешить к зовущей его матери. И вот жёлтые точки стали фиолетовыми. Он пошевельнулся.

– Алинька, как ты напугал меня, – почти без звука прошептала мама.

– Мама, я здесь, с тобой. Что-то с головой. Жёлтые черви.

– Ты был без сознания. Воздуха не хватает, – пояснил отец.

Арик прислушался. По-прежнему с разных сторон долетали сюда звуки выстрелов, душераздирающие крики. Рядом беззвучно плакала Гита. Остро воняло помойкой.

И вот опять перед глазами запрыгали фиолетовые точки.

– Мам, опять, – Арик заставил себя предупредить мать.

– Алик, Алинька, потерпи, будь со мной, – молила мать.

Слов матери ребёнок уже не услышал. Хайе показалось, в этот раз Арик был без сознания намного дольше.

И всё это время мать продолжала умолять сына вернуться. И опять Арик услышал мать и поспешил назад, к ней.

Когда во второй раз мальчик пришёл в себя, его руки тряслись, ослабшая шея не могла держать голову.

– Алинька, родной, потерпи. Потерпи ещё, немного осталось, ну не может же это продолжаться вечность, – просила мать.

– Я попробую, – прошелестел мальчик. Силы покидали его.

Борясь с собой, он пытался не поддаваться фиолетовым точкам, снова начавшим прыгать перед его глазами. Но они были сильнее. Их становилось больше и больше. И вот уже жёлтые червяки извиваются перед его взором. Звон колокола долбит голову. Арик в третий раз потерял сознание.

Как ни молила его мать, он больше её не слышал. Прошло минут тридцать, потом ещё тридцать, а может час и два, мальчик всё не возвращался. И мать решилась:

– Приоткройте лаз, я выйду с сыном, – сказала она мужу.

Схрон замер.

– Нет, нельзя открывать, полицаи заметят, – раздалось за их спинами.

– Арик умрёт здесь, я должна, – настаивала мать.

– Нет, Хайя, ты его не спасёшь, а себя погубишь, – наконец произнёс отец  надтреснувшим голосом, сердце его разрывалось от горя.

– Если Алик умрёт, я всё равно жить не буду, – сказала мать и в её голосе зазвенел метал. – Открывай!

Что делать? Отец прислушался. Вроде бы крики и выстрелы отдалились. Но кто его знает, может полицаи сидят во дворе и сразу их увидят?

Несчастный мужчина осторожно потянул верёвку на себя, почувствовал, как ящик медленно сдвинулся с места. Пока всё было тихо. Он потянул ещё. И вот показалась маленькая, узкая светлая полоска. Ни выстрелов, ни криков. Ещё усилие и отверженные увидели яркий свет летнего полдня. В схрон ворвался прогретый воздух жаркого июльского дня. Запахи отбросов крепче ударили в ноздри. Хорошо, что евреи сидели – убийственная вонь могла сбить с ног и лошадь. И всё равно люди, как рыбы, выброшенные из воды, открывали рты и полной грудью жадно хватали этот драгоценный воздух.

С трудом приподнявшись на затекших ногах, Хайя с Ариком на руках поползла по лазу наверх. Выбралась на поверхность, быстро охватила взглядом двор. Никого. Но она чувствовала, опасность была рядом.

– Закрывай, – бросила она мужу.

Согнувшись пополам, Хайя с ребёнком быстро пересекла двор и забежала в дом. И сразу вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. Нашла дверку, прикрывающую узенькую, хлипкую лесенку на чердак.

Прижала неподвижное тело сына к третьей снизу ступеньке. Придерживая Арика, приподнялась на одну ступеньку. Напрягая руки, передвинула сына вверх на одну ступеньку. Поднялась на одну ступень сама. Опять передвинула Арика. И так покуда не достигла дверцы чердака. Поддерживая Арика одной рукой, Хайя головой и второй рукой приподняла дверцу. От неимоверного усилия её сердце с силой било по ребрам, грозя их проломить.

– Не сметь думать о себе, – приказала себе мать, – не сметь! 

Она протиснула безжизненное тело в приоткрывшуюся щель. Затем, используя обе руки, полностью открыла небольшую дверь и, придерживая её, на четвереньках вползла на чердак.

Здесь, до облавы, видимо, жили люди. Их искали. Сейчас все было перевернуто, скомкано, разбито. В этот хлам Хайя и пристроила сына.

– Алинька, Алик, вернись, – просила она.

Он не шевелился. Его лицо было серым, без единой кровинки. Губы синие. Если он и дышал, то так слабо, мать, прижимая ухо к маленькой груди, не могла услышать его дыхания.

Хайя не сдавалась. Она гладила руки Арика, целовала его щеки.

– Очнись, не оставляй меня. Очнись.

Так продолжалось долго. Вечность.

– Вернись, – молила Хайя. В её голосе – отчаяние.

Но вот левое веко Арика дернулось. Кожа начала постепенно розоветь. Дыхание стало ощутимым. Скоро он приоткрыл глаза.

– Мама, – шепнули мальчишеские губы. – Мама.

– Я здесь! С тобой, – Хайя целовала руки сына.

– Где мы?

– На чердаке. Тихо, Алинька. Полицаи где-то рядом.

– Пить!

– Воды нету. Алинька, потерпи.

Руки мальчика дрожали, он не мог приподнять голову.

– Пить!

Они не пили со вчерашнего дня. Без капли воды на раскалённом солнцем чердаке, Арик опять потерял сознание. Тогда мать решилась. Оставив безжизненное тело сына, она выглянула из слухового окошка. Никого. Хайя откинула чердачную дверцу, повернулась спиной к лестнице и, опираясь на пол чердака, осторожно поставила ногу на верхнюю ступеньку. Шаг. Ещё шаг. Пока тихо. Так женщина добралась до второго этажа. Осторожно глянула в окно. Никого. Тогда она спустилась на первый этаж. На кухне нашла ведро с водой. Схватив первую попавшуюся кастрюлю с печи, мятую и закопчённую, Хайя налила в неё воды и сразу отпила почти половину, ведь она тоже умирала от жажды. Затем на цыпочках побежала по лестнице вверх.

Когда она вернулась на чердак, мальчик по-прежнему лежал без сознания. Мать стала смачивать водой его безжизненные губы. И о чудо, он пришёл в себя. Хайя приподняла его голову, положила себе на колени. Набирала горстью воду и подносила к губам сына. С каждым глотком жизнь возвращалась к Арику. Щеки ребёнка начали розоветь, дыхание углубилось.

– А где папа? – спросил мальчик.

– Там же, в схроне. Посидим здесь немного, Алинька. Потерпи.

Так просидели они ещё какое-то время. И вот до них донеслось какое-то шарканье, затем грозные окрики. Звуки доносились со стороны улицы.

Мать подобралась к слуховому окну. По улице ползла колонна людей. Женщины, подростки, мужчины, старики и старухи. Обречённые. По краям колонну сопровождали вооружённые полицаи. Если кто-то в колонне оступался, его огревали по голове палкой. Хайя увидела друга мужа, с которым они копали схрон. Значит, не успели. Дальше плёлся учитель математики. Даже сегодня он не расстался с «Математикой» Магницкого и нёс её в руке. Через пару рядов от него Хайя разглядела Майзеля и его жену Хавале. Если бы не муж, Хава не смогла бы идти. Он тащил её, ухватив под мышками. Но где же Женечка и красавица Гесенька? Только сейчас Хайя заметила, в колонне не было маленьких детей.

Окаменев, она стояла, пока последние люди не скрылись из виду. Стало тихо.

– Мама, что там? – спросил её Арик, когда Хайя вернулась в его угол.

– Ничего, сынок. Успокойся.

– Мам, что?

– Немцы повели колонну людей.

– Куда?

– Не знаю, сынок.

– А когда мы выйдем?

– Посидим до темноты, тогда и выйдем.

Этот проклятый день никак не кончался. Уже в сумерках они вдруг услушали крики на идише:

– Идн, гей арус. Дер погром шенке эндикт (Евреи, выходите. Погром уже закончился).

Хайя подошла к окошку. По двору бегал немолодой косматый еврей и призывал прячущихся собратьев выходить. Какая-то старуха выползла из укрытия и направилась в дом. Её тут же расстреляли полицаи. Они, видимо, прятались за домом, ожидая тех, кто появится на заверяющие крики провокатора.

Покончив со старой женщиной, полицаи поставили к стенке и косматого еврея.

– Вы же обещали, – причитал мужчина, растирая слёзы.

Молодой полицай засмеялся:

– Ишь, ты, и впрямь поверил.

Не прекращая смеяться, каратель нацелил винтовку на ползущему к нему на коленях еврея. Выстрел. Дело закончено. Браславское гетто ликвидировано.

Нина ОРЛОВА

Об авторе: Сибирячка. В детстве жила на Украине, в Туркмении и Казахстане. С 1980 года – в  Беларуси. Сейчас живёт и работает в США. Программист.