От заявления Павла Цитринеля, Заслуженного артиста РСФСР, театр Советской (ныне Российской) армии был в шоке. Павел и сам от себя не ожидал подобного: «Я уезжаю!». Он был любим в коллективе, считался актёром с высокой степенью проникновения в роль. И когда Павел выдохнул своё решение, театр вздрогнул, как от брошенного камня. Разошлись круги. Леонид Хейфец, тогдашний главный режиссёр, изумился: «Кто бы мог подумать?! Я не ожидал! Ну, хорошо. А вы, Павел, понимаете, что больше никогда не выйдете на сцену?!». Но у Цитринеля хватило ума, вернее, глупости ответить, что «я готов там делать всё, что угодно» – и ещё что-то в этом же духе, хотя потом он понял, как жестоко ошибался. Но коллектив уже пришёл в движение (было что обсуждать!), а кроме того, предстояло прощание.

Двойное прощание

По театральным меркам проводы Павла Цитринеля прошли при аншлаге. Им стал спектакль «Моя профессия – синьор из общества». В этой пьесе Цитринель играл главную роль. Отметим, что на «прощальный бал» заслуженный артист пригласил и своих будущих земляков – представителей израильского консульства, ибо израильское посольство в тогдашней Москве ещё не открыли, и представляло страну Голландское посольство.
На спектакль явилось десять дипломатов. Они понимали: это прощание. Знали об этом и актёры. В том числе и Алла Покровская, давняя партнерша Цитринеля по вышеназванному и другим спектаклям. И в тот вечер шутки и образы комической, по сути, пьесы приобрели горький и грустный оттенок. Тайну подобной метаморфозы понимали только посвящённые. Ничего не подозревавшие зрители смеялись до упаду, а Покровская на сцене едва удерживалась от слёз. Да и у Павла – комок в горле. А прежний финал прочитывался как дурное предзнаменование: тонкий луч прожектора проводил «синьора из общества» в тьму неизвестности.
Подобным финалом были ошеломлены и израильтяне. И только в Израиле Павел понял, отчего та растерянность. Он вспомнил, что между словами благодарности у дипломатов проскочило слово «ничего»… Почему «ничего»? Неужели это «ничего» из анекдота о сержанте, зачитывающем на поверке список личного состава:
– Иванов!
– Я!
– Петров!
– Я!
– Сидоров!
– Я!
– Рабинович!
– Я!
Сержант всмотрелся, затем утешающе произнёс: «Ну, ничего! Ничего!»

Вот и консульские работники, как сержант, жалели актёра Цитринеля, который ехал в страну, где в то время не было русского театра, другими словами, места работы для специалиста подобного уровня.

А после «ничего» был фуршет. И поздний разъезд по домам. А наутро казалось, что Павел простился уже навсегда. Но за два дня до отъезда в доме раздался звонок. Начальник (организация всё-таки армейская!) театра просил помочь: «Павел Наумович, дорогой! Я вас умоляю. Я перед вами даже не на коленях стою, я лежу перед вами пластом. Выручайте! Сегодня у нас спектакль «Боже, храни короля!», а Ледогоров застрял на съёмках».
Цитринель в ответ: «Рад бы. А как же успеть?» И в самом деле, до первого звонка – минут сорок. Но начальник (настоящий полковник!): «А мы уже за вами и машину выслали!»
Павел прибыл в театр с третьим звонком. Поднялся в гримерную – на этаже никого. Все на сцене. Переоделся в белый лёгкий костюм (спектакль – эффектный! Хейфец – режиссёр!) и направился – на сцену. А сцена в тот момент – английский теннисный корт, с изумительной верандой. И герой (после музыкального пролога) предстает перед актёрами и зрителями с теннисной ракеткой в руке. А теперь представьте себя на месте актёров – их никто не предупредил, что вместо Ледогорова (царство ему небесное, ныне его уже нет, умер в Новой Зеландии) на сцену выйдет Павел (весь в белом!), с которым они уже простились.

Актеры обомлели, а затем стали аплодировать. Зритель не понимал, в чём же дело. Но затем решил, что это режиссёрская находка. Хотя это было, можно сказать, второе прощание с коллегой.

Говоря о театре Советской армии, нельзя не сказать несколько слов о Владимире Зельдине. В то время ему было уже солидное количество лет. Отъезд Цитринеля он принял, как и многие в театре, с грустью. На прощание вручил Павлу экземпляр пьесы «Последний пылкий влюблённый», в котором он и Голубкина были заняты долгие, если не все советско-армейские годы, с дарственной надписью: «Паша, дарю с любовью! Если удастся сыграть…». По всей вероятности, Владимир Михайлович догадывался, что Цитринель мечтал сыграть в этой пьесе, но виду не подавал.

И только через четырнадцать лет после вручения подарка Павел Цитринель и Маша Мушкатина представили «последних пылко влюблённых» на сцене израильского театра «Шарабан». А вот репетировали в доме Павла. С репетиционным помещением были, надо сказать, большие трудности. От актёров отбояривались всеми способами. Но они не отступали. Однажды даже перелезли через высокий забор, чтобы попасть в захудалый бат-ямовский зал на репетицию. В пору подобных «приключений» Павел сфантазировал: «Снять бы скрытой камерой, как работают артисты!»

Выйти на сцену хотелось немедленно, но Цитринель, не обращая внимания на заборы, настаивал: «Маша, как бы то ни было, пока мы не отшлифуем спектакль, на сцену не выйдем!» (Он ведь не только актёр, но и режиссёр данного спектакля!) На что Маша с грустью призналась: «Но хотелось бы всё-таки успеть поиграть!» – «Ты это о чём?» И Маша, спустившись (в прямом и переносном смысле) на землю, призналась, что находится в положении. А когда это станет ясно зрителям, играть не сможет: всё-таки они представляют историю пылко, а не лихо влюблённого. Забегая вперед, скажу, что спектакль отыграли семь раз. До тех пор, пока удавалось «спрятать» Машин живот.

Интуиция – конек Цитринеля. Мало того, что с её помощью он «проникает» в роли. Павел ещё предсказывает судьбу пьесы. Например, «Саду» (Беэр-Шевский театр) он напророчил тринадцать (как в контракте) спектаклей, хотя актёрам обещали золотые горы: «Объедем весь Израиль!»

Два захода в «Габиму»

Актёрская интуиция и в Израиле не подвела.
Однажды Павел Цитринель проходил мимо «Габимы». Афиши извещали что в ближайшее время на суд зрителей будет представлен спектакль «Смерть коммивояжера» по пьесе Артура Миллера Павел был занят в нём ещё в театре Советской армии. Чутье подсказало; «А почему бы не зайти в «Габиму»?»
И Цитринель сразу же очутился в своей тарелке: атмосфера, запах кулис – ещё не забытое прошлое. Павел обратился к секретарше директора (он же художественный руководитель): «Не мог бы он меня принять?»  Секретарша доложила шефу, а тот согласился встретиться с новым репатриантом. Директор вышел из-за стола пожал руку похвалил иврит, хотя, как вспоминал Павел, после двух произнесенных им слов можно было бы и распрощаться с таким как он посетителем до лучших (с языковой точки зрения) времён. Но директор видел Цитринеля в одном из спектаклей театра «Сифрия», в котором тот был занят в то время. И похвалил спектакль и игру актёра. Встреча окрылила Павла; на прощание директор «Габимы» сказал, что с удовольствием взял бы Цитринеля в штат, но пока всё занято, к тому же не он, директор, распределяет роли. Однако, если что-то подвёрнется, обязательно посоветует…
Павел вышел из «Габимы» счастливый от того, что решился на подобный шаг, что не осталось неприятного осадка от встречи с директором, что беседа, если произошедшее можно называть беседой, сложилась.
Интуиция не подвела: через две недели раздался звонок из «Габимы». Заведующий труппы сказал, что «директор рекомендовал обратиться, ибо на носу премьера спектакля «Смерть коммивояжера» (буквально через две недели!), а Моше, исполнитель роли брата главного героя (всего несколько сцен!), уезжает на три месяца в Канаду». В конце монолога поинтересовался: «Ты сможешь его заменить?». На что Цитринель ответил положительно.
Ему вручили текст роли, который он, для лучшего запоминания переписал кириллицей. Надо отметить, что спектакль ставил венгерский режиссёр, объясняющийся с израильтянами на английском, которого Павел не знал – слова режиссёра переводили ему на иврит. Но актёр остаётся актёром, даже если не знает язык. Актёр, если он настоящий, всегда полон идеями. И обязан ими поделиться.
В нашем случае – с венгерским режиссёром. И Цитринель стал подыскивать слова на иврите, но через некоторое время венгр остановил его: «Лютше по-руску». Оказывается, режиссёр изучал русский в своём социалистическом детстве.
Через две недели состоялся ввод Павла Цитринеля в израильский спектакль. Предполагалось, что он отыграет семь раз – до возвращения Моше. Но ему пришлось играть и в восьмом спектакле. Причём, самом ответственном, ибо в зале присутствовал сам (!!!) Артур Миллер, члены правительства, телевидение… А также собственная жена и сын.
Обычно Павел любит гримироваться позже всех, а тут пришёл пораньше (всё-таки мандраж!), наложил грим, усики, виски – остались последние, но важные штрихи. И вдруг замечает в зеркале, как открывается дверь, в проёме возникает Моше с сигаретой. Всё! Но первая мысль не о том, что у него отберут сейчас роль, а беспокойство о жене и сыне: ведь они, не обнаружив Павла на сцене, начнут сходить с ума: что происходит с ним за кулисами? А сам спектакль без участия Цитринеля им, если честно сказать, не очень-то и нужен.
Повернувшись к Моше – хозяину роли, Цитринель произнес: «И что?». А тот, глядя на уже загримированного коллегу, махнул рукой: «А! Всё в порядке. Поработай ещё и сегодня».
На следующий день были рукопожатия и всяческие добрые слова. И возвращение в маленький театр «Сифрия» откуда он пришёл, как я уже говорил, в «Габиму». Пришёл, а не перешёл, ибо продолжал играть и в спектаклях этого ивритского театра.
Только за первый год пребывания в Израиле Павел Цитринель сыграл в четырёх серьёзных постановках израильских театров. Среди них «Старший сын» Александра Вампилова, «Смерть коммивояжера» Артура Миллера…. И то, честно говоря, не зная языка, заучивая при помощи кириллицы, ивритские тексты. Было неимоверно трудно, но был азарт, обострённый интерес, элемент новизны… Помогали друзья, партнёры, учителя, которые занимались его произношением. Была, как говорят режиссёры, сверхзадача: на сцене говорить без акцента.
Руководитель театра «Сифрия» убеждал Павла: «Тебе не нужен «Гешер», – имея ввиду, что это репатриантский, русский театр. – Ты – израильский актёр. Я в этом уверен. Талант, индивидуальность опыт, возраст – всё на твоей стороне». И на первых порах он оказался прав: пошла, как говорится, карта, а это придавало уверенность и окрыляло Цитринеля.

А затем случился второй заход в «Габиму». Человек, который убеждал Цитринеля, что тот настоящий израильский актёр, был назначен директором «Габимы». И он, естественно, перенёс на её сцену два спектакля из своей «Сифрии». Вместе с актёрами.

Боязнь «чужака»

Вначале местные артисты, как и остальные жители Израиля, были в эйфории от этого «нашествия» репатриантов. Они отдавали (так и хочется сказать – последнее!) одежду, утварь мебель вновь прибывшим. Актёр Цитринель испытал на себе их доброту и благородство. После его первого выхода на сцену театра «Сифрия» один из израильских актёров прислал букет с запиской: он покорен исполнением роли и просит прощения за свои давние неделикатные высказывания по его, Павла, поводу. Кстати, текст был написан по-русски: израильский актёр попросил кого-то из репатриантов перевести его извинения на понятный Цитринелю язык.
Но боязнь «чужака» течёт по венам, как кровь. Один из актёров «Габимы», который делил грим-уборную с Цитринелем, и вначале заявлявший: «Разве можно сказать, что этот человек без году в стране?! Послушайте, как он разговаривает на иврите! А ведь он, в сущности, не знает языка. Но как он купается в роли!», – вдруг изменил свое мнение. Цитринель и раньше замечал, что в душе соседа что-то вскипает. И вот прорвалось, когда актёр-сосед поинтересовался у Цитринеля: «Слушай, парень, а почему ты не в «Гешере»? Тут всё-таки национальный театр! А твой иврит оставляет желать лучшего. Понимаешь? Это в «Гешере» можно говорить с акцентом. Можно и в Беэр-Шевском театре. Но не здесь, в национальном». На подобную речь Цитринель среагировал коротко: «Я здесь именно потому, что не в «Гешере».
Может, на месте этого человека, он, Павел, думал бы так же?! Вот и в театре Советской армии работал актёр-армянин, у которого был едва уловимый акцент. Окружающие подтрунивали над ним. И, честно говоря, думали: «Надо же! На русской сцене – и с акцентом!»

Здесь, видимо, и следует поставить точку в рассказе о замечательно актёре Цитринеле, но боюсь, что провиснет (по всей видимости, интуитивный!) вопрос местного лицедея: «А почему ты не в «Гешере»?» Кстати, почему?

Открытая сцена

Переезд семьи Павла Цитринеля в Израиль был согласован с группой, которая задумывала театр «Гешер». Руководство будущего театра всё время форсировало события. Оно дозванивалось до Цитринеля в Москву, подгоняло, требовало бросить всё, как можно быстрее: «Надо быть в Израиле 12 декабря! Начинается презентация!» И Павел объявил о своём отъезде в театре Советской армии. И помчался сломя голову. Но в презентационные концерты Цитринеля не включили. Он смотрел выступления своих коллег из зала. А для актёра, которого сорвали с места, нет ничего обиднее, чем сидеть в зрительном зале…
И теперь, по прошествии времени, стоит откровенно сказать, что участие Павла Цитринеля, заслуженного артиста России, в презентационных выступлениях, было бы украшением последних. Ему приходилось (и не случайно, а в меру таланта!) работать и на эстраде, принимать участие в гала-представлениях со звёздами первой величины, такими, например, как Клавдия Шульженко, Миров и Новицкий, Пугачева и Хазанов…
За почти два десятилетия проживания в Израиле (затем семья переехала к сыну в Канаду, где актёр и скончался в 2016 году) Павел Цитринель работал во многих ивритоязычных театрах: «Сифрия», «Габима», Беэр-шевский театр, «Бейт Лесин», Молодёжный (для детей и юношества)… А также в русскоязычных: «Ковчег», «Шарабан», «Какаду», «Цилиндр»… Не говоря уже о съёмках в телепередачах и фильмах – в Израиле и в Канаде…
Пусть играл в этих театрах и короткий срок, но на полную катушку и с высокой степенью проникновения в роль. Как может только последний пылко влюблённый в театр.

Ян ТОПОРОВСКИЙ