Первой находкой стало письмо Марка Шагала мэру Тель-Авива г-ну Меиру Дизенгофу. Затем нашли второе письмо. Но архивариус и я надеялись обнаружить и ответы мэра. И они были найдены. Причём одно из них было адресовано мадам Шагал. Но впереди нас ждали ещё более удивительные находки.

Однажды, молодой репатриант, а во время нашего знакомства уже и докторант Иерусалимского университета Лев Кипнис как-то обмолвился, что изучал иврит в кибуцном ульпане на севере Израиля, и в местном архиве переписал в свой блокнотик текст письма Марка Шагала, хранившегося в местном архиве.

И через некоторое время мы отправились с ним в тот самый кибуц. В этом архиве кроме переписки Шагала по поводу создания гобеленов для здания кнессета, я обнаружили ещё автограф и рисунок Шагала.

Вернее, они были даже не в архиве, а в книге почётных гостей кибуца.

Совершенно неожиданно ко мне обратился известный исследователь творчества и жизни Шагала, некогда израильский литературовед, а ныне профессор Йельского университета (США) г-н Биньямин Харшав, прослышавший о том, что у меня хранятся копии неизвестных писем Шагала, и попросил предоставить ему возможность с ними ознакомиться. Я с удовольствием представили г-ну Харшаву такую возможность, а заодно побеседовали с ним о Шагале.

– Господин Харшав, как относился Марк Шагал к своему еврейству?

– Это очень сложный вопрос. Он всегда хотел быть русским художником. В самом начале своего творческого пути вдохновился пьесой Леонида Андреева «Жизнь человека» – а жизнь человека – это рождение, свадьба, смерть, – одним словом: жизнь. И стал рисовать картины на эти темы. Однако для разработки тем брал колорит еврейских местечек. Многим отношения Шагала к своему еврейству кажется неоднозначным, но такое мнение основано лишь на том, что он рисовал и церкви. Но в центре любого еврейского местечка всегда возвышалась церковь. Это центральный штрих и поэтому церковь присутствует в шагаловских работах. 

Из местечка с одной церковью в центре художник переехал в города со множеством церквей – в Петербург, затем – в Париж. Так что сам факт наличия церкви ничего не говорит.

Есть ещё одно соображение. В среде европейского еврейства начала века крест считался и символом страданий евреев. Поэт Ури Цви Гринберг даже опубликовал поэму, текст, который вписан в фигуру креста, а называется эта позма I.N.R.I. – аббревиатура издевательского титула, данного римлянами казненному: "Иисус Назареянин Царь Иудейский*. И в поэме Гринберга эти буквы как бы венчают крест. Так, что Шагал ничем в этом отношении не отличался от многих других еврейских интеллектуалов.

Но как бы ни хотел Шагал считаться русским художником, Россия не принимала его в этом качестве. И он готов был объявить себя французом.

В 1914 году у него проходила выставка в Берлине, в галерее Дер Штурм (Буря). На ней распространялся меморандум, где было написано: «Марк Шагал, Француз». Напомню, что выставку в Берлине организовал Герберт Вальден. Его настоящая фамилия – Певин. Вальден был редактором влиятельного журнала немецких экспрессионистов. Когда Гитлер пришел к власти, Вальден бежал в СССР, потому что разделял левые убеждения. В России его и расстреляли.

– А что провозглашалось в этом манифесте?

– Ну, в данном случае манифест – это не совсем точное определение. Речь идёт о листовках, написанных в духе манифеста. А в том, что это было опубликовано в журнале «Дер Штурм». Журнал издавали не коммунисты, а те, кого тогда называли «попутчиками». Среди них был Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Давид Гофштейн и другие. Это был очень хороший литературный журнал. И на его страницах появилось обращение Шагала. В нём автор рассказывал о том, как он жил в Париже в общежитии художников-иммигрантов, как писал картины и слышал споры о еврейском искусстве. В те годы многие художники мечтали создать особое еврейское искусство.

На это Шагал отвечает так: «К черту. Я пишу свои картины».

Он сторонился любых идеологий. Но было время, правда очень короткое, когда его увлекали еврейские темы. Он рисовал синагоги, религиозных евреев, создавал декорации для ГОСЕТа – еврейского театра в Москве. Однако, если смотреть на эти вещи более внимательно, становится ясно: Шагал только использовал еврейский материал, как позднее использовал русский и французский.

– Когда закончился «витебский» период Шагала?

– Марк Шагал посетил Витебск, увидел разорённое гражданской войной местечко, и на этом «витебский» период закончился. Того Витебска, который он рисовал, больше не существовало.

В 1930-1931 годах Шагал обратился к темам ТАНАХа. Всё началось с того, что он получил заказ от мецената и торговца картинами Воллара. С Волларом работали Пикассо, Матисс и сам Шагал. До этого Воллар уже заказывал Шагалу иллюстрации к «Мёртвым душам» Гоголя и к басням Лафонтена.

Но на этом всё застопорилось – выяснилось, что Шагалу для работы нужен был ТАНАХ на идиш. Он, хоть и учился в хедере, иврита не знал. На помощь пришёл его друг, еврейский писатель-романист Йосеф Опатошу (Опатовский). Он прислал ему из Москвы две первые части ТАНАХа, только-только переведённого на идиш. Перевод принадлежал перу крупного идишистского поэта-модерниста Иегоаша, жившего в Америке. Это была талантливая работа – Иегоаш органично сочетал архаизмы с неологизмами. И вот с таким материалом работал Марк Шагал.

Он сделал рисунки только к первой части. А к последующим частям вернулся уже в 50-е годы.

– Мы отвлеклись. Мне бы очень хотелось уточнить: в чем суть манифеста Шагала?

– Манифест был написан на идиш, и речь в нём шла о творческом потенциале еврейского народа. Шагал провозглашал: «Об этом неловко говорить вслух, но между собой-то мы знаем, что наш маленький народ может многое. Он дал миру Христа и христианство, Маркса и марксизм. И он может дать миру искусство». Тут он имеет в виду, конечно, себя. Но заметьте: он не говорит «дать миру еврейское искусство», он говорит об искусстве вообще.

На юге Франции есть музей Шагала. Там-хранятся его иллюстрации к ТАНАХу. Он даже вписывал в рисунки ивритские слова, но предназначались эти иллюстрации не для еврейского зрителя, а для всего человечества.

– Как относился Шагал к Эрец Исраэль?

– В Эрец Исраэл он побывал в 1931г, затем в 1951-м, потом, кажется, приезжал, когда в «Хадассе» были установлены его витражи, и ещё раз, когда в кнессет были доставлены его гобелены.

Первым его пригласил Меир Дизенгоф. Шагала очаровала эта земля. И, забегая вперёд, скажу, что с той поры краски Шагала стали солнечными. Как мне кажется, Шагал с детства находился под влиянием про-сионистских взглядов своего отца. На стенах родительского дома Марк Шагал рисовал царя Николая и Герцля. На одном из панно ГОСЕТа изображено пиршество. И на столе – вино фирмы «Кармель».

Кто тогда в России мог пить вино, производимое в Эрец Исраэль?! «Кармель» в данном случае – это просто символ сионизма. Есть и такой рисунок: кладбище в Витебске. На рисунке надпись: «Евреи вернутся в свою странy».

В 1943 году еврейский писатель Ицик Фефер и Соломон Михоэлс приехали в Нью-Йорк. На торжественной встрече Марк Шагал произнёс речь и сказал, в частности, следующее: чтобы спасти еврейский народ, надо сделать три вещи. Помочь Красной армии в её борьбе против Гитлера, создать еврейское государство в Эрец Исраэль, а самим евреям перестать ругаться друг с другом.

Это было сказано за несколько лет до речи Громыко в ООН.

Через много лет после этого выступления Марк Шагал написал прочувствованное письмо президенту Израиля. Это было во время Шестидневной войны. Художник писал, что если бы мог, то пошёл бы служить в израильскую армию.

Было ещё одно интересное письмо.

Как-то Марку Шагалу предложили оформить католическую церковь. И он посчитал нужным обратиться к президенту Хаиму Вейцману за советом, напомнив ему при этом, что было время, когда евреи ходили к раввину за советом. А теперь он обращается к президенту Еврейского государства.

Кстати, это перекликается с другим событием в жизни Шагала. Когда ему было 20 лет, он вместе с матерью пошёл к раввину узнать, что тот думает по поводу отъезда Марка на учёбу в Петербург. Ведь по еврейским законам изображать человека запрещено. Но ребе ушёл от ответа, сказав, что это дело самого Шагала.

Так вот, в письме к Вейцману есть такая фраза: «Я не хочу рисовать только для нас. Христиане интересуются моей работой. Что ты думаешь по этому поводу?» И Вейцман ответил точно так же, как в своё время ребе из Витебска: «Это дело твоей совести!»

– Оформление церквей требует изображения Иисуса Христа. Каким его видел Шагал?

– Я уже сказал, что в литературе на идиш 20-х годов Христос был центральной фигурой. Его называли: «Наш страдающий брат, который две тысячи лет распят на всех дорогах Европы».

Шагал написал именно такого Христа – «нашего страдающего брата». А в само полотно вписал строки на иврите и на арамейском: «Иисус Христос, царь Иудейский». Как в уже упомянутом стихотворении сиониста и националиста Ури-Цви Гринберга, которое Шагал несомненно знал.

У Гринберга Христос ходит в талите. В талите он и у Шагала. Это – образ распятого еврейского народа.

Те, кто уличает обоих художников в пристрастии к христианским мотивам, так ничего и не поняли. Таковы символы и такова атмосфера идишистского импрессионизма 20-30-х годов. Немаловажен и тот факт, что на картине Шагала рядом с Христом помещены его еврейская семья, Вечный Жид и еврейское местечко. Местечко, кстати, – горящее. Тот, кто не понял одного символа, не заметил и другой: горящее местечко было символом надвигающейся Катастрофы. Шагал предвидел Катастрофу ещё в 1938 году.

– В одном из найденных мною писем Шагал пеняет на то, что евреи не покупают его картин.

– Слова любви он писал в официальных письмах. Например, в письме Этингеру: «Я люблю Россию». Но эти слова не шли от сердца. Шагал просто хотел, чтобы в России организовали выставку его работ. Вот и всё.

То же самое он писал и об Израиле. Но когда Тедди Колек, бывший мэр Иерусалима, решил построить музей Шагала в Израиле, то мэтр согласился дать в этот музей только восемь своих работ. Причём не витебского периода, а последнего. В то время он писал огромное количество работ на продажу. Они были очень сентиментальны. Люди, никогда не видевшие других картин Шагала, могли составить по этим поделкам очень нелестное представление о художнике и потому из всей этой затеи с музеем так ничего и не вышло – из-за восьми далеко не лучших картин не стоило огород городить.

А когда обсуждался проект Тель-авивского художественного музея, Шагал настаивал, чтобы в Тель-Авиве был создан не сугубо еврейский, а международный музей. Открытый для художников всего мира. Хотя в своё время у него были и другие взгляды на музейное дело...

Некогда он составил проект создания еврейского музея при научно-исследовательском идишистском институте – ЙИВО, который в те годы находился в Вильно. И такой музей, правда очень скромный, открылся в 1935 году. Надо думать, Шагал хотел, чтобы в диаспоре сохранялось именно еврейство, а сам Израиль был открыт мировой культуре.

– Почему с предложением о создании гобеленов для кнессета обратились именно к Шагалу – в мире много талантливых еврейских художников...

– Шагал был легендой, мифом. Причём уже в молодости. О нём писали газеты Франции, Германии. Он оформлял ГОСЕТ. Его считали величайшим еврейским художником. И до Второй мировой войны, и после.

Впрочем, таким же легендарным евреем был и Альберт Эйнштейн. Ему даже предложили пост президента Израиля. И надо сказать что Эйнштейн не сразу ответил отказом, он какое-то время взвешивал это предложение. Все знали, что Шагал говорит об Израиле как о «нашем» государстве. Он и на самом деле всегда так говорил.

Второй женой Шагала (с которой он жил, не оформляя брак семь лет) была англичанка Вирджиния Аград.

В своих письмах Шагал писал: «Хотя она и англичанка, но противится политике своего государства против нас».

А в другом письме он спрашивал: «Ну, что ты думаешь будет с нашей страной?»

– Великому физику предлагали президентское кресло, а что предлагали великому художнику?

– Его приглашали различные организации. Обещали квартиру в Хайфе, например. И, честно говоря, он колебался. В нём всегда жили страхи мальчика из черты оседлости. В своих воспоминаниях он писал, что самый страшный момент в его жизни – проход городового мимо окон.

Марк Шагал прятался от городового под кровать. Этот страх остался в нём на всю жизнь.

Однажды Шагал поехал в Амстердам на открытие своей выставки. О своих впечатлениях он сообщил другу Йосефу Опатошу: «Там был принц голландский и мэр Амстердама. Говорили обо мне, о моих картинах и о моем еврействе. И я испугался, что будет погром».

– Был ли Шагал общительным человеком?

– Он был очень конфликтным человеком. Если ему заказывали работу, то в конце концов обязательно возникал конфликт. Так было и в ГОСЕТе, так было и с витражами в «Хадассе». Так было всюду. Ему казалось, что его как художника обижают. Возьмем, к примеру, «Хадассу». Шагалу показалось, что его работы специально установили в маленьких проемах.

– А как Шагал относился к своим соплеменникам?

– Очень сокрушался, что евреи и еврейские организации не покупают его работ. Но они заказывали и покупали, правда, огромных сумм не платили. Это и огорчало большого мастера.

В одном из писем Йосефу Опатошу он сообщает: «Все мои картины будут выставлены в галерее Рейнгарда в Нью-Йорке. Но этот гой (отметим, что Рейнгард был немецким евреем) ничего не понимает».

И далее: «Напиши еврейскому народу, чтобы пришёл смотреть мои картины, но, чтобы пальцами не трогал».

Шагал часто обвинял евреев в некультурности. Даже Вирджиния в своих воспоминаниях говорит о том, что ей самой было неудобно, когда он высказывался о евреях. Шагал называл своих соплеменников «йидэлах», что переводится как «еврейчики». Он говорил, что есть большая еврейская литература, которая оказала на него влияние, но нет настоящего искусства. И в это же самое время обижался, что евреи не покупают его работ. Но его покупали именно евреи. Правда, в большинстве своём ассимилированные. А их Шагал евреями не считал. И хоть он и называл евреев «еврейчиками», но еврейский гений и Эрец Исраэль обожал.

– И где же, по мнению Шагала, находился его дом?

– Он даёт ответ и на этот вопрос. «Тебе хорошо, – писал он Опатошу, – а я никогда не чувствую себя дома. Только в Палестине и в Нью-Йорке, когда ходил по улицам (имелся в виду еврейский район города). А Россия? Что я знаю о России?! Несколько моих улиц в Витебске, несколько моих улиц в Петербурге. А Россию большую я не знаю. Там у меня дома нет. Вот купил новый дом во Франции, и там у меня дома нет».

– Родственники в России, потеряв с ним связь, только из американских газет узнали, что он жив. С кем всё-таки переписывался Марк Шагал?

– Несколько писем написал своему учителю, художнику Юрию (Йегуде) Пэну. У этого мастера учились многие еврейские художники. И сам Марк Шагал, и Эль Лисицкий. Но потом связь оборвалась. Последнее письмо Пэну недавно разыскала моя сотрудница.

Она работает в Москве и переслала копию в Нью-Йорк для публикации в книге писем Марка Шагала, которую мы намереваемся выпустить в ближайшее время. Так вот, это письмо было адресовано городскому начальству. Марк Шагал информировал их, что давно не получал писем от Пэна, и волнуется, как бы с ним чего не случилось. А в конце заявлял, что Пэн великий еврейский художник.

То было время репрессий. Письмо пришло из Франции. Этого письма Пэн никогда не прочёл. Он был зверски убит. Не дай Бог, чтобы я оказался прав, но боюсь, что это письмо сыграло роковую роль в жизни Пэна.

– Каковы были политические симпатии Шагала?

– Он был близок к левым. А вообще был очень наивным человеком.

– Мне удалось обнаружить переписку г-на Дизенгофа и Марка Шагала. Как складывались отношения между этими людьми?

– Я ещё не изучал этот вопрос. И вы, обнаружившие эти письма, знаете об этом больше, чем я.

Прощаясь, профессор Харшав спросил, правда ли, что г-жа Фурцева, бывший министр культуры СССР, отказала Марку Шагалу в просьбе об открытии его музея в России на основании того, что у него на картинах все люди летают, причём все – евреи. Ответить на этот вопрос я не смог. 

ПЕРЕПИСКА г-на Меира Дизенгофа и Марка Шагала

17 сентября 1933

Дорогой Мэтр. Члены комиссии нашего музея с болью узнали, что в Манхеттене обезумевшая толпа нацистов замарала и публично уничтожила вашу картину.

К счастью, это аутодафе не подчинит себе ни дух ваших произведений, ни ваш гений: полотно сожжено, но Шагал у нас остался как один из великих мастеров нынешнего времени, который так величественно отражает жизнь, веру и надежду нашего народа.

Мы выражаем вам наши соболезнования по поводу того, что случилось с вашим «Раввином», но в то же время поздравляем вас с этим крещением огнём, которое ставит вас в ряд великих еврейских художников, которые приобрели право на бессмертие.

На пути к расширению нашего музея мы оставляем за собой право основать «Зал Шагала», где мы соберём все произведения великого мастера.

Здесь, в музее Тель-Авива, ваши произведения будут защищены от всех святотатств и будут продолжать служить идеалу истины и красоты до тех пор, пока будут существовать народ Израиля и город Тель-Авив.

Искренне Ваш Меир Дизенгоф
(Пер. с французского)

17 сентября 1933

Дорогой Мэтр.

господин Бецалель Шац, сын покойного проф. Бориса Шаца, скоро приедет в Париж.

Он известен как талантливый художник и хочет стажироваться у проф. Андрэ Лота в Париже.

Я буду Вам очень признателен, если бы Вы были столь любезны и согласились сделать всё, что возможно, чтобы облегчить его пребывание там и помочь ему. Я уверен, что Бецалель Шац достоин Вашего внимания и уважения.

Преданный Вам Меир Дизенгоф
(Пер. с французского)

Тель-Авив 17.9.33

Глубокоуважаемая г-жа Шагал!

Ваше стремление встретить в Париже мастеров музыки, которых мы могли бы принимать у себя, очень меня заинтересовало.

Я присоединяюсь к Вашему предложению собрать группу музыкантов в надежде на то, что данная группа послужит основой Филармонии и оперного оркестра.

Я отсылаю Вам соответствующий меморандум, составленный гг. Фридлендером и Йозефом Фридлендером, и прошу Вас ознакомить с ним заинтересованных лиц в Париже.

Преданный Вам, Меир Дизенгоф
(Пер. с немецкого)

Дорогой Мирон Яковлевич.

Мы Вам писали месяца два тому назад.

Получили это письмо? У нас хлопот, конечно, полон рот, а Вам не до письма. Мы даже не знаем, в Тель-Авиве ли Вы или в Праге. И пишем Вам на всякий случай, всё в связи с немецкими музыкальными силами, которых забросило во Францию и которые могли бы найти применение своим силам именно в Палестине. Вам Розовский, как он Вам пишет, обо всём рассказал.

Он пишет, что Вы близко стоите к Филологическому о-ву, возглавляемому одним молодым дирижёром. Мы его не знаем, может быть, он человек талантливый, но, наверное, хотя бы уже по своей молодости, не такой опытный, как Oskar Fried. Последний всё равно хочет ехать в Палестину. Мы его очень уговариваем. Ему хоть 60 лет, но он ещё в расцвете сил, которые он рвётся отдать Палестине.

И, право, было бы хорошо, если бы Палестина воспользовалась бы такой крупной силой. Хорошо – и в смысле организации оркестров, и в смысле пропаганды его концертов, которые во всём мире имели большой успех.

Нам приходится иногда довольствоваться, что у нас есть под рукой, но почему не с самого начала созидания Филармонического о-ва не воспользоваться крупной силой, которая хочет ехать в Палестину, но, конечно, он был бы более ободрён, если бы знал, что едет не напрасно. Что останется ему, Фриду, делать в Палестине, если он найдёт на своё место молодого дирижера.

Достаточно, что музыканты будут молодые, организовывать их должна более опытная рука. От силы и таланта дирижёра-руководителя зависит весь успех и заслуги нашего музыкального о-ва, которое нам, художникам, издавна тоже дорого.

Улучите минутку, дорогой Мирон Яковлевич, и напишите нам по этому поводу. Мы Вас целуем крепко, крепко.

Марк Шагал, Bella Шагал
Paris, 1 мая 1935 года

Ян ТОПОРОВСКИЙ,
Израиль