Сегодняшний гость нашей программы «Дети войны вспоминают» Цыпкин Григорий Вениаминович.Он родился в 1929 году, или как сам подчеркивает в начале прошлого века, хотя это не такое уж начало, но не важно, Григорию Вениаминовичу 95 лет. Он коренной оршанец, помнящий свой довоенный город, а сегодня таких можно, буквально, по пальцам пересчитать. Его воспоминания записывают на видео, они имеют большую ценность и для историков, и для краеведов, а для нас в первую очередь приятный и интересный собеседник.

– Кто были Ваши родители? Расскажите подробнее про отца и мать, – мы начали разговор с семейной темы.

– Моя мама Цыпкина-Рытман Эмилия Исаевна.

Она работала в аптеке, фармацевт, в своё время она закончила Смоленский фармацевтический техникум. Мама – родом из Горок, это Могилёвская область, из мещан, как в то время называлось это сословие.

Отец, Цыпкин Вениамин Израильевич, работал в артели инвалидов «Коммунар», начальником отдела снабжения. Его родословная из Копыси. Это недалеко от Орши.

До войны мы жили вместе в Орше с дедушкой и бабушкой по линии мамы. Дедушка и бабушка говорили на идише и, когда общались с моими родителями тоже в основном преобладала еврейская речь.

Родители между собой говорили в основном на русском языке. Поскольку мы жили вместе с дедушкой и бабушкой, а дедушка был, я считаю человеком религиозным, все праздники, даже субботние дни по традиции соблюдались. К нему приходили его возраста знакомые, как мне помнится, бабушка пекла к шаббату леках.

В Орше была маца, её пекли мацу очевидно, я помню, как покупали её, приносили домой завернутую в простыню белую.

Следующая тема нашего разговора – детство, школа.

– Я учился в белорусской школе, и до войны закончил, наверное, пять классов.

Мой старший брат, он 1925 года рождения, он до 38-го года в Орше учился в еврейской школе.

Потом их закрыли. И в Орше, и по всей стране. Якобы по просьбе самих родителей. Но это было частью государственной политики. Также поступили и с синагогами. Государство «сворачивало» еврейскую национальную жизнь. До 1937-38 года в Орша была действующая синагога. Она находилась в районе теперешней улицы Советской, где-то посередине между костёлом и проспектом Текстильщиков в глубине дворов. Солидное, деревянное, высокое здание.

Потом дом перестроили под жилые квартиры. В этом доме до войны жили родители жены Григорий Цыпкина.

2-я средняя школа, в которой учился Григорий и сегодня действует. Здание перестраивали, модернизировали и сегодня это вполне современная школа, отвечающая всем требованиям.

Война разделила жизнь всей страны на «до» и «после» и жизнь всех семей, всех от малышей до стариков. И эта следующая тема нашего разговора.

– О войне я узнал по радио. Это был выходной день. Собирался ехать в пионерский лагерь. Мне уже родители подготовили маленький чемоданчик, необходимое, что с собой можно было взять и отец должен был меня отвезти на пункт сбора. Утром по радио, в каждом доме было проводное радио, было объявлено, что началась война. Отпала необходимость ехать в пионерлагерь.

Дома были разговоры о войне, тем более до войны в кинотеатре «Оршанский» демонстрировали фильм «Профессор Мамлок» и там показывали, как фашисты относятся к евреям. И в газетах об этом печаталось. Но какой-то тревожной обстановки не было. В 39-м году, когда германские войска вошли в Польшу, а с этой стороны армия Советского Союза освободила Западную Украину и Западную Белоруссию, Оршу наводнили беженцы из Польши. В основном это были евреи, польские поданные. Они рассказывали о том, что обстановка очень тревожная.

Дедушка читал газеты, слушал радио и мысли не допускал, что германский народ, который дал столько деятелей культуры, способен на такие зверства. Может быть, он считал, что это какая-то пропаганда и поэтому, когда мы в конце июня или в первых числах июля уезжали в эвакуацию, то дедушка и бабушка не поехали с нами, а остались здесь.

Все предприятия начали уже демонтировать оборудование. На станциях стояли эшелоны, в товарные вагоны грузилось имущество предприятий, пассажирские – телятники, люди садились и уезжали, и мы поехали. Я, брат мой, отец и мать.

Насколько мне известно, германские власти, установили правило на оккупированных территориях, что каждый должен вернуться на место своего рождения. И поэтому дедушка и бабушка уехали в Горки, это отсюда 40 километров. По приезду в Горки они поселились у бабушки. У неё жил в Горках брат Эли Гуревич. Девичья фамилия бабушки Гуревич. Дедушка погиб до того, как были уничтожены узники гетто, в том числе и моя бабушка, и её брат Эля Гуревич. У него было семеро взрослых детей, у которых были уже свои семьи. Все они погибли.

В какие-то годы, ещё жива была моя мама, приехала одна из дочерей, она уцелела, этого Эли Гуревича. Она была замужем за преподавателем Горецкой академии, кажется фамилия Певзнер, а ему поручили эвакуировать племенное стадо этой академии в Россию. Поэтому они спаслись. Она приехала в Оршу, и они поехали с моей мамой в Горки и там узнали, когда дедушка погиб, его похоронили в саду частного дома.

В Орше из наших родственников оставалась семья Дорфмана. Он был начальником пожарной охраны города. Когда началась война пожарная служба была переведена на военное положение. Он уцелел, видно на машинах куда-то уезжали, а его жена и двое детей остались здесь, и погибли. Он вернулся после войны, был секретарем нашего горисполкома.

Мы поехали в телятнике. Ехали очень долго. Сначала вышли из этого поезда в Пензе. Местные евреи стояли на вокзале и звали к себе. И нас тоже позвала одна еврейка. Мы пришли к ней, начали обустраиваться, а потом появился её муж и он был полнейший антипод своей жены. «Зачем нам они нужны», – и тому подобное. И отец, и мать, видя такое, опять пошли на вокзал, ещё наш эшелон стоял, опять сели в вагон и решили покуда будет ехать, никуда не будем выходить. Приехали в Узбекистан, станция Коган возле Бухары, узловая станция. Из Когана в Бухару. Бухарские евреи тоже на вокзале людей ждали, видно было объявлено, что приедет эшелон, и звали к себе.

Местное, коренное население очень радушное, но Бухара – это место ссылки, там были корейцы, которых в своё время с Дальнего Востока убрали, там были раскулаченные. Так вот эти кулаки, у них было антисемитское отношение. А местное население очень радушное.

Мама сразу пошла на работу в аптеку. Отец был инвалид, он не попал под мобилизацию, устроился на обувную фабрику, потом он стал там техноруком, это как главный инженер. Брат тоже пошёл работать на обувную фабрику, я пошёл учиться в школу. Русская школа, но там преподавали и узбекский язык.

Я отучился 7 классов. Это был 44-й год и пошёл работать тоже на обувную фабрику фрезеровщиком. Мне ещё не было 15 лет.

Брат, он с 25-го года, был призван. В 43-м году пошёл в армию. Воевал на Украинском фронте, был ранен и после госпиталя его не признали годным к военной службе и демобилизовали.

Потом 45-й год. День Победы. Какое настроение, что делалось? Это трудно передать словами.

Нас уговаривали, чтобы мы не ехали назад, остались. Куда вы поедите, там всё разбито? Куда на пепелище? Вы здесь работаете.

«Нет, – отец говорит. – Поедем на белорусскую бульбу».

Как раз шёл поезд-госпиталь в Россию пустым. Приехали в Оршу в 45-м году.

Наш дом – всё сгорело. Пепелище и негде жить. Сначала где-то пристроились, немножко пожили. Потом я пошёл на льнокомбинат работать. Там нам дали комнатку.

Отец опять пошёл в артель инвалидов «Коммунар», она начала возрождаться.

Мама пошла в аптеку.

Следующая тема нашего продолжительного разговора, была связана с антисемитскими процессами начала 50-х годов.

– В это время я служил на военной службе. Сейчас окидывая взглядом прошлое, хочу сказать, что на нашем корабле офицеры флотские в своём большинстве, были более интеллигентны и более критически относились к этому явлению. Конечно, на политзанятиях читали обо всём. Нам преподносили, кого врачи-отравители хотели отравить, кто был этими врачами. О других процессах в стране рассказывали. Я понимаю непростое отношение к людям с пятой группой крови. Оно порой чувствуется и теперь, но я должен сказать, что на моей памяти, каких-то таких ущемлений к моим родителям, ко мне, явных не было. Хотя, когда меня назначал генеральный директор льнокомбината своими заместителем, он сказал, что горком тебя не утверждать не станет, но ты не обращай внимания, работай дальше.

После флотской службы я закончил Минский политехнический техникум заочно, а потом Институт патентоведения. И сорок пять лет отработал на Оршанском льнокомбинате. Дослужились до заместителя генерального директора. Вёл общие вопросы: транспорт, материально-техническое обеспечение, реализации продукции.

– А Хэсэд помогает Вам? – спросил я в конце нашего разговора.

– Два патронажных работника у нас. Женщина, приходит уборку делает. Ризой Леонид Абрамович подвозит, куда надо поехать. Мы вдвоём с женой. Ей 93 года.

– Дай Бог вам на двоих 240 лет.

Каждый шаббат, когда собирается Оршанская еврейская община, Григорий Вениаминович Цыпкин, центральная фигура. Он, правда на русском языке, читает главу Торы.

И сегодня в Орше, наверное, именно он главный хранитель еврейской памяти и еврейских традиций.

Аркадий Шульман