Семья Волхонских была известной в Витебске сто лет назад. Впрочем, тогда в сравнительно небольшом городе многие знали друг друга.

Родители Веры Яковлевны Волхонской жили по улице 1-я Колхозная, тогда она называлась Тригубская. Её отец Яков (среди своих его называли Макс) работал кассиром-инкассатором.

«Отец был остроумный, интересный, с ним было приятно разговаривать, его все любили, – вспоминает дочь. – Знакомые искали с ним встреч. Обычно встречались они в клубе “Профинтерн”, это недалеко от нынешнего Дома кино по Ленинской улице, угловое здание. На втором этаже была библиотека, а на третьем – в шахматы играли. А я сидела в библиотеке, меня там знали, давали интересные книги, и мы вдвоём с папой ходили в этот клуб».

Яков Беркович (это отчество фигурирует в справке Витебского райвоенкомата, направленной начальнику Центрального архива вооружённых сил СНГ в 1992 году) Волхонский в первые же дни войны, 4 июля 1941 года был призван в армию и ушёл на фронт. Рядовой Волхонский пропал без вести в одном из первых боёв, или просто говоря погиб в «кровавой мясорубке» лета 1941 года.

Его жена, мама Веры Яковлевны, Анна Ефимовна (девичья фамилия Розина) работала в оргмассовом отделе Витебского горисполкома. Жили Волхонские с родителями Анны Ефимовны – Иерухимом и Зельдой Розиными. Частично этот дом сохранился, хотя несколько раз перестраивался, менял хозяев, которые ни к Волхонским, ни к Розиным отношения не имели. В доме с того времени сохранилась печка. В ней евреи улицы Тригубской выпекали мацу. Делали это, как и было заведено в то время, подрядами – своеобразный бригадный метод.

Об этом рассказала Вера Яковлевна. Ей 97 лет. Мы беседовали с ней вместе с патронажным работником Екатериной Осипенко. Она работает с Верой Яковлевной уже четвертый год и во многом помогала нашей беседе.

«Все соседи собирались у нас дома, особенно на Пасху. Приносили муку. У нас была русская печка. Был человек, который выпекал мацу. Все рассказывали разные анекдоты, майсы. Это были очень интересные дни. Пеклась маца с утра до вечера. И люди потом в простынях уносили уже готовую выпечку. У кого три килограмма, у кого – пять».

«Она часто рассказывала мне про этот дом. Хотела туда попасть, – говорит Екатерина Осипенко. – Он напротив витебского Хэсэда стоит. Долго я не могла достучаться, потом женщина мне открыла. Она приехала с Казахстана. – Я попросила, чтобы нас пустили. Женщина вначале испугалась. “Что вы хотите?” Я рассказала. Нас пустили. Осталась печка, в которой пекли мацу. И комнату свою Вера Яковлевна узнала.

«Всё моё детство прошло на этой улице, – рассказывает Вера Яковлевна. – Обычно мальчики и девочки играли в волейбол, натягивали сетку, а я сидела и читала, не играла ни в какие подвижные игры».

В семье Волхонских выросли известный художник Афроим Волхонский, и московский театральный артист Александр (Семён) Волконский. Одну букву в фамилии он изменил. Они были родные братья отца Веры Яковлевны – Якова (Макса) Волхонского.

«Дедушку по отцу звали Борис (Берка) Волхонский. В семье про него говорили “раввин”», – рассказала Вера Яковлевна.

Судя по семейной фотографии: благообразный, пожилой мужчина с окладистой седой бородой напоминает «классический» образ раввина. Но в архивных документах раввина с фамилией Волхонский в конце XIX – начале XX века в Витебске найти не смогли. Скорее всего, он имел отношение к синагоге не только как прихожанин, был заметной личностью, например, меламедом (учителем) в хедере или ешиве. Возможно, преподавал в Талмуд-Торе, и дома его уважительно называли «раввин».

«“Раввин” Волхонский жил недалеко от Розиных, – продолжает рассказ Вера Яковлевна. – В районе нынешнего Смоленского рынка (улица Пологая, 12/19, ныне 2-я Краснобригадная). Иногда они приходили в гости, но чаще мы ходили в гости к Волхонским».

Мамин отец Иерухим был извозчиком, у него была лошадь, бричка, и он занимался извозом. Его нанимали, и он ехал по заказу».

Вере Яковлевне к началу войны было 14 лет.

– Расскажите, как вы узнали о войне, как попали в эвакуацию? – спросил я.

– Был выходной день и вдруг из всех репродукторов, такие были радиоточки-тарелки в домах, объявили, что ночью напали немцы, хотя был мирный договор заключён, и началась война.

Спустя несколько дней, уже перед рассветом, я лежала на кровати и увидела, как летит самолёт на бреющем полёте, низко над домами. Песковатики, где мы жили, не был военным объектом, его не бомбили.

Всех мужчин взяли в армию, в том числе и моего отца. Мы остались с мамой. Люди понимали, что надо уходить. Оставаться в Витебске нельзя. Евреев будут убивать. Друг моих родителей Ароник Самуил Маркович был начальник печатного цеха Витебской типографии. Им для эвакуации дали два вагона. Уже пследний эшелон уходил. В одном вагоне было оборудование типографское, а в другом – работники типографии, их родители.

Самуил Маркович привёл нас к этим вагонам, а там уже было битком, и нас с мамой не хотели пускать. Кое как мы пробились. Поехали. В углу вагона стояло ведро помойное. И в это ведро все отправлялись. Поезд не останавливался на каждой станции. Спасть ложились на полу и помещалось там всего восемь человек в полный рост. Засекали время, по очереди спали, четыре или пять часов должны были спать, потом должны были освободить место.

Привезли нас в город Бугуруслан. Отсюда началась наша жизнь в тылу страны. Нас распределили по колхозам. Население в основном: мордва, чуваши и татары. Дали нам машину грузовую. Повезли с нашего вагона в колхоз всех, у кого не было родных в Бугуруслане. На сельском совете висело объявление – собраться, чтобы взяли на квартиру».

«Насторожено к вам относились?» – спросила Екатерина Осипенко

«Очень насторожено, – ответила Вера Яковлевна. – Нас к себе взял председатель сельского совета. Он выбрал самую малочисленную семью, меня с мамой. Стали работать на полях колхоза имени Ворошилова. Жили в селе Ворошилова. Это большое село. Наверное, 200 домов. В 35 километрах от Бугуруслана.

Я работала, и мама работала. Была жатва. Приходили пустые грузовые машины, насыпали полный кузов зерна и увозили.

Моя мама заболела, стала кашлять, ей плохо было. На одной из машин её отправили в Бугуруслан в больницу. Там поставили нехороший диагноз – туберкулез. Оказывается, болел туберкулезом председатель сельского совета. И мама заразилась от него. Я осталась одна в этом колхозе.

Мы не умели вязать снопы, у нас получалась некачественная работа. Никому не было до этого дела. Нам давали по 30 соток земли, надо было вязать снопы.

Давали по шесть килограммов муки на семью эвакуированных. Из этой муки в русской печке нас хозяйка научила печь хлеб. И я стала этим заниматься. Человек быстро становится самостоятельным, когда заставляют обстоятельства.

Прошло время. Осень. Мама в Бугуруслане. Я стала думать, что мне делать дальше. В Витебске я закончила шесть классов школы, в эвакуации – седьмой, выпускной класс.

Пошла к маме в Бугуруслан. Пешком 35 километров. Пришла в туберкулезную больницу. Санитарка стала кричать: “Розина, к вам дочка приехала из Ворошилово”.

Я подошла к маме обниматься. Она говорит: “Я заразная, у меня открытый туберкулёз”.

Потом у неё, кроме лёгочного туберкулёза, обнаружили костный туберкулёз. Специалистов по этому заболеванию там не было. Решили маму отправить в Куйбышев.

Мама пошла в райком, до войны всё же работала ответственным работником, мне дали бесплатный билет, чтобы я прибыла в Куйбышев.

Приехала. Жить негде. Меня взяла одна женщина, эвакуированная из Витебска, поселила на веранде. Я получала я 400 грамм хлеба. Всё время думала, что делать дальше? Как жить?

Решила, что поступлю учиться на агронома или другого специалиста сельского хозяйства, и голодать не буду.

Поступила на аграрное отделение индустриального техникума. Над нашей группой шефствовала воинская часть.  Они начали с того, что стали объяснять устройство парашюта: как кольца вытаскивать, как садиться, как прыгать, чтобы не относило ветром в сторону, в лес. Словом, целая наука, как нас готовили к прыжкам. Двадцать четыре человека помещалось в самолёт. Ждали, чтобы погода была хорошая, ветер определённый. Первый раз я не боялась, прыгнула и всё прошло правильно, а второй раз я не могла выпрыгнуть и меня вытолкнули из самолёта. Но я приземлилась по всем правилам, и самостоятельно сложила парашют.

Мама Веры Яковлевны лежала в Куйбышевской больнице довольно долго. Когда освободили Витебск она отправила документы и просьбу: разрешить возвращение домой. Вскоре пришёл вызов.

«Когда мы приехали в Витебск, это был ужас, – сказала Вера Яковлевна и впервые за весь разговор заплакала. Вероятно, эти воспоминания были для неё очень тяжёлыми. А спустя паузу, продолжила. – Надо было жить где-то. Маму с поезда забрали в туберкулезную больницу. Она мне сказала: “Иди в гороно, тебя возьмут работать в детский дом”.

Было сорок детских домов в Витебской области. Самый близкий к Витебску – Великолетчанский. Я приехала, пришла к этому зданию, бывшая усадьба помещика. На скамейке сидел парень.

“Здрасьте”, – говорю. “Здрасьте”, – он мне отвечает. “Меня сюда прислали на работу”. Он засмеялся: “Кем?”

Сколько мне лет было? Неполных восемнадцать. Он говорит: “Сейчас приедут ребята, увидете”. Мы с ним сидели, говорили. Он позвал завхоза, занесли алюминиевую кровать, поставили между двумя комнатами. Дали мешок, который я должна была набить соломой, подушку – сеном, я сделала себе матрац и села возле кровати.

Назавтра говорю: “Я их боюсь, боюсь с ними оставаться”. Он говорит: “Ты не волнуйся. Я сделаю так, что они тебя полюбят”.

У него были ботинки разного цвета. Его старшая сестра собрала деньги, чтобы купить обувь. Он вместо обуви, купил гармошку, и стал первым гармонистом в селе. Раз в неделю были танцы. Они под гармошку танцевали. Потом мы стали с ним встречаться. Долго гуляли.

Я осталась там работать.

«Они с воспитанниками ходили в лес есть малину, – рассказывает Екатерина Осипенко. – Она не ела малину, в лопух собирала. Кто-то из детей спросил, почему вы не едите малину? Вера Яковлевна стала рассказывать, что у неё мама лежит в больнице, и она хочет ей собрать. Тогда дети насобирали ей ведро малины, и отправили в Витебск с этой малиной в больницу. Попутные машины не хотели останавливаться, они перегородили дорогу, кого-то остановили, посадили её в кабину.

После того случая Вера Яковлевна полюбила детдомовских ребят.

Она осталась работать воспитателем в этом интернате. Молодой человек, который её встречал на скамейке, когда она только приехала, ухаживал за ней. Они встречались и потом она за него вышла замуж и осталась жить в этой деревне. Там родился ребёнок.

«После Великолетчанского детского дома я работала в облоно, – вспоминает Вера Яковлевна. – Но не могла сидеть целый день в комнате и переписывать бумаги: кто прибыл, кто убыл. Бумажная работа была не по мне. И решила перейти на другую работу, с детьми. И после облоно попала в Лужеснянский интернат.

В Лужесно Вера Яковлевна работала воспитателем, заместителем директора по воспитательной работе. Она сумела найти контакт с воспитанниками интерната. А ребята там с непростыми судьбами, со сложными характерами. Коллеги прислушивались к её словам, уважали Веру Яковлевну.

Практически около 40 лет она отработала в Лужеснянском интернате.

Вере Яковлевне 97 лет. У неё двое детей, двое внуков, трое правнуков. Её большая семья живёт в Беларуси, Израиле, Германии, России.

Давайте все вместе пожелаем им крепкого здоровья и до 120!

Аркадий ШУЛЬМАН