29 января 1949 года в газете «Правда» появилась огромная редакционная статья «Об антипатриотической группе театральных критиков». Это был сигнал к борьбе с «безродными космополитами». В статье назывались их имена: Александр Борщаговский, Григорий Бояджиев, Яков Варшавский. Абрам Гурвич, Леонид Малюгин, Ефим Холодов, Иосиф Юзовский. Семь человек. Но за ними назовут и остальных…
В «правдинском» залпе по «безродным космополитам» ещё не были раскрыты их псевдонимы. Начало этому положила газета «Культура и жизнь», объявив, что театральный критик Ефим Холодов – это Меерович... А там уж – пошло-поехало по всему Союзу, большим и малым городам...
Борьба с космополитами началась с театра и перекинулась на все сферы жизни: кино, музыку, науку, образование и даже (трудно поверить!) архитектуру… Сегодня это уже далёкое прошлое кажется наваждением, бредом, виртуальной, как сейчас говорят, реальностью. Но в шабаше принимали участие именитые, известные в СССР и за его пределами люди. Они делали вид, а возможно, честно верили в то, что происходящее – в порядке вещей.
НА ЧУЖДЫХ ПОЗИЦИЯХ (фрагмент)
О происках антипатриотической группы театральных критиков («Культура и жизнь». 30 января 1949 года)
…Ни в одной другой стране литература и искусство не пользуются такой безграничной любовью и таким требовательным вниманием миллионов людей, как у нас. Пристально, с глубоким интересом следит наш народ за успехами советской литературы и искусства и радуется их достижениям, больно переживает всякую неудачу. Недаром каждое значительное произведение советской литературы и искусства сравнивается у нас с выигранным сражением или с крупной победой на хозяйственном фронте.
Только люди чуждые советскому обществу, безродные космополиты, лишённые священного чувства любви к Родине, к родной культуре, могут отрицать передовую роль и великое преобразовательное значение советской литературы и искусства. Вредоносные космополитические идейки людей такого рода нанося прямой ущерб интересам народа, интересам советской литературы и искусства.
Примером тому является «деятельность» группы театральных критиков, в которой объединились Ю. Юзовский, А. Гуревич, А. Борщаговский, И. Альтман, Е. Холодов (Меерович), Г. Бояджиев, Л. Малюгин, Я. Варшавский и др.
Этой группе безродных космополитов не дороги интересы родины, интересы советского народа. Зараженные упадочной идеологией буржуазного запада, раболепствуя перед иностранщиной, они отравляют здоровую творческую атмосферу советского искусства тлетворным духом буржуазного ура-космополитизма, эстетства и барского снобизма. Выступления этих эстетствующих анти-патриотов, людей без роду, без племени, направлены против всего нового, передового в советской драматургии и театре. Эстетство – по природе своей – антинародно, антипатриотично, антинационально.
СЛУЧАЙНЫЕ ЖЕРТВЫ
Припоминаю нашу беседу с Давидом Фудимом, солдатом, прошедшим Вторую мировую, и сразу же оказавшимся в пекле войны с космополитами. После войны, Давид вернулся в Одессу, но жить там негде было – всех его родственников (более 40 человек) убили немцы. И Давид переехал в Москву, к родной тёте Юдифь.
Мы встретились с ним уже в Иерусалиме, и там – рукой подать до Масличной горы, он рассказал мне (человеку послевоенного поколения), что первый залп по космополитам последовал в январе 1949 года. «Правда» и «Культура и жизнь» выстрелили по отщепенцам двумя передовыми статьями. За ними – «Литературная газета» и газеты калибром поменьше. Стреляли не только в центре, но и в республиках великой страны – Украине, Таджикистане… Стреляли по космополитам (читай, евреям) в театральном искусстве. В литературе. В кино, били по ним и в науке…». В основном, по людям с еврейскими фамилиями. Но «осколки» могли ранить и случайных граждан.
Как рассказал Давид Фудим, одной из жертв кампании стал человек, ошибочно принятый властями за еврея. Его звали Валентин Фердинандович Асмус. Это был крупнейший учёный в области философии и логики, автор популярных учебников. Асмус был немцем, Обличителей подвела его фамилия. Московские родственники Фудима, у которых он жил после войны, были с ним в добрых отношениях.
И Давиду хорошо запомнился тот январский день 1949 года, когда Асмус пришёл к ним с женой. Валентин Фердинандович пребывал в состоянии полного транса. Он рассказал, что только что был подвергнут беспощадной критике на научном судилище (оно состоялось в здании, что находилось где-то в районе Сретенских ворот, потому Асмус и забежал к Фудиму, в ближайшую квартиру своих знакомых). Асмус уселся в кресло-качалку, обескураженный всем происходящим. До конца жизни он не мог понять, чего же от него хотели на этом сборище. А обвиняли его в том, что в своих книгах по формальной логике он не упоминал и, главное, не предвидел, что в 1917 году произойдёт Октябрьская революция. Его обвиняли в космополитизме.
НАПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНОГО УДАРА
Но главной целью всё-таки были евреи. Юзовский, Гурвич и Борщаговский… Давид Фудим хорошо знал Борщаговского. Кстати, последний – единственный из «правдинской» группы «безродных», кто дожил до наших дней. В 2000-ом ему исполнилось 87 лет.
Когда началась война с космополитами, Борщаговского лишили всего. Он перестал быть членом редколлегии журналов «Новый мир» и «Театр», и – по воспоминаниям Давида – того уволили с должности заведующего литературной части театра Красной армии, более того, его – автора популярных критических статей, перестали печатать, тем самым лишив семью средств к существованию.
Средства «поддержки» тайно передавали два человека – Константин Симонов, сам яростно громивший космополитов, и удивительный писатель и человек Виктор Некрасов. Симонов передавал деньги через свою жену, которой в ту пору была актриса Валентина Серова. Она тайно встречалась с Валентиной Филипповной, или, как её называли близкие, Лялей – женой Борщаговского, и вручала ей деньги. Надо отметить, сказал Давид, что семья Борщаговского, когда пришло время, всё до копейки вернули Симонову. Что же касается Виктора Платоновича Некрасова, то он категорически отказался принять деньги обратно.
Во времена «войны с космополитами» окружающие старались их не замечать и избегать. Знакомые переставали звонить, друзья – встречаться, а вот навещать их, или не дай бог, помогать, считалось крайне опасным делом. Но находились смельчаки. К ним относился и Давид Фудим.
Борщаговский, к примеру, был лишён не только работы, но и квартиры. По всей видимости, он обитал до этого в ведомственном доме, и его оттуда выселили. Семья жила то у одного, то у другого знакомого. Но не каждый был настолько смел, чтобы надолго предоставлять им своё жилище, кроме того, не у каждого были необходимые условия, чтобы принять четверых: главу семьи – Александра Михайловича, или Шуру, как его называли близкие, его жену Валентину Филипповну, Свету – дочь жены от первого брака, и Алену – только родившуюся. Почти каждый день Давид помогал им переезжать с одной квартиры на другую – он переносил сумки – в них вещи и постельные принадлежности…
Мало того, у Шуры отняли читательский билет абонента библиотеки Ленина. Потому его друзья (читай, Фудим), брали для него необходимые книги, и он (Давид стоял рядом), пока Борщаговский, опираясь на подоконник, делал необходимые выписки для своего будущего сочинения.
Дело в том, что Борщаговский понимал, что надо зарабатывать деньги, кормить семью и, что для него немаловажно, отдавать долги. И он, никогда не пробовавший себя в художественной литературе, решил попробовать себя в роли исторического романиста. И задумал роман «Русский флаг» – именно для него и делал выписки. Это роман об обороне Петропавловска-Камчатского во время Крымской войны. Оказывается, во время Крымской войны 1853-1856 годов военные действия происходили не только в Крыму. Так вот, в 1854 году англо-французская эскадра атаковала Петропавловск-Камчатский. Борщаговский написал об этом роман и даже издал его.
БУРЖУАЗНЫЕ КОСМОПОЛИТЫ В МУЗЫКАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЕ (фрагмент)
Т. Хренников, В. Захаров («КУЛЬТУРА И ЖИЗНЬ». 20 февраля 1949 г.)
…Разоблачение в редакционных статьях газет «Правда» и «Культура и жизнь» антипатриотической группы театральных критиков привлекло глубокое внимание всей советской общественности. Эстетствующие космополиты формалисты нанесли немалый вред развитию советской театральной культуры. Представители безродного космополитизма подвизались и в области музыки. На участке музыкальной критики и музыковедения они в течении ряда лет вели борьбу против демократизма и реалистичности музыки.
Ещё год назад в постановлении «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели от 10 февраля 1948 года ЦК ВКП (б) констатировал нетерпимое состояние советской музыкальной критики, «которая перестала выражать мнение советской общественности, мнение народа и превратилась в рупор отдельных композиторов».
Тогда же на собраниях и в печати советская музыкальная общественность заклеймила деятельность группы музыковедов и критиков – Л. Мазеля, Д. Житомирского, С. Шлифштейна, И. Мартынова, Г. Шнеерсона, И. Бэлзы, А. Оголевца, Ю. Вайнкопа и некоторых других поборников формализма.
Однако вредная деятельность этих критиков не была разоблачена до конца. Недостаточно были раскрыты анти-патриотизм, безродный космополитизм этих критиков, стремление «воспеть» «современные» «общемировые» произведения композиторов-формалистов. Разоблачение партийной печатью антипатриотической группы театральных критиков помогло глубже осознать и пороки такого рода музыкальной критики.
…Раболепствуя перед модернисткой, больной, сумбурной музыкой Мазель, Житомирский, Шлифштейн и другие эстетствующие космополиты снобистски относились к массовым музыкальным жанрам.
«Присяжными» рецензентами журнала «Советская музыка» были до недавнего времени критики Г. Коган и И. Ямпольский. Их статьи и брошюры, посвящённые советским пианистам и скрипачам, проникнуты духом групповщины и пренебрежительное отношения к талантливым советским исполнителям.
…Секретариат и музыковедческая комиссия Союза советских композиторов несут прямую ответственность за то, что до сих пор не вскрыты и не разгромлены до конца антипатриотические настроения в музыкальной критике и науке, не дан должный отпор их носителям и пропагандистам. Только на основе полного разоблачения и разгрома враждебных групп в советском музыкознании, только на основе выдвижения молодых сил советские музыковеды и критики смогут сплотиться в борьбе за высокоидейную, реалистическую советскую музыку.
ДВОЙСТВЕННОСТЬ ПРОВОДНИКОВ
Пик борьбы с космополитами пришёлся на январь, февраль, март – 48 года. Потом, когда к концу войны, всё было разгромлено: еврейские театры закрыты, музеи еврейской истории и культуры аннулированы, еврейское (на идиш) радио замолкло, газеты и журналы перестали выходить, повисла мёртвая тишина. Никто не знал, в какой следующей бойне придётся принимать участие: и какая роль ему уготовлена. Палача или жертвы?!
Но в данной войне, следует отметить двойственное положение «проводников линии партии». Ведь среди них были и талантливые люди. В то время они старались оправдать себя тем, что «вынуждены были выполнять волю руководства». И не только в то время…
Однажды в телепрограмме «Большие родители» выступал сын писателя Александра Фадеева и актрисы Ангелины Степановой. Он пытался как-то смягчить, оправдать то, что сделал отец. О Фадееве известно, например, что он громил Бориса Пастернака – официально, а вечером в ресторане «Арагви» поднимал тост за лучшего советского поэта. Симонов же громил «космополитов» (прочтите, что он говорил о «безродном» Борщаговском!) – и в то же время, по утверждению Давида Фудима, (и я склонен этому верить) тайно поддерживал его семью.
«КОСМОПОЛИТ №3»
Некоторые даже утверждали, что за космополитизм не сажали. Только гнобили! Но Давид Фудим парировал: в этом нет никакой разницы. Цель – отнять жизнь. Ему был известен случай, когда человека посадили за «космополитизм» (правда, добавив для верность ещё какую-то статью). Этим «космополитом» был писатель Александр Исбах, (откроем псевдоним – Бахрах).
Когда Фудим учился в московском пединституте, Исбах преподавал там западную литературу. Потом – во времена борьбы с инородцами – исчез. Года через два вновь появился. Он был в жутком состоянии. Лицо искривлено: парез – результат инсульта. Он пережил очень много, хотя отсидел всего несколько лет. Но он не был главным.
На роль «главных отщепенцев СССР» выдвигались другие. Борщаговский был одним из первых. Фудим называл его «Космополит №3» – по аналогии с космонавтами: «Космонавт №1», «Космонавт №2» и так далее. Дело в том, что Борщаговский значился (по списку «Правды») под №3.
РАЗГРОМИТЬ БУРЖУАЗНЫЙ КОСМОПОЛИТИЗМ В ИСКУССТВЕ (фрагмент)
И. Пырьев («Литературная газета». 02. 03. 1949)
В эти дни во всех областях искусства и литературы происходит очищение от анти-патриотов, людей сторонних, самовлюблённых и равнодушных ко всякому народному, национальному, советскому. Партия требует от нашего искусства дальнейшего и неуклонного движения вперёд, а буржуазные космополиты мешают этому движению, тормозят его.
Так же, как в области театра, у нас в кино тоже есть называющие себя критиками космополиты, проповедующие свои враждебные взгляды на искусство. Никакое истинно народно произведение никогда не взволнует таких «критиков». Прочтя хороший сценарий или посмотрев прекрасную советскую картину, они не обрадуются успехам родного искусства, удачам автора…
…юзовские, борщаговские, левины, малюгины и прочие, работая многие годы в нашем искусстве в качестве редакторов сценарных отделов киностудий, членов редколлегий, членов художественного совета Министерства кинематографии и даже сценаристов, ни разу не выступили со статьями о советской кинематографии вообще и с критикой каких-либо картин в частности.
В продолжение десятка лет они сознательно игнорировали и замалчивали успехи и победы нашего кино, не замечали его силы, его огромного значения, его боевой партийности и подлинной народности.
Особенно активно развернули свою деятельность космополиты в Ленинграде, под руководством ярого врага советского искусства Л. Трауберга…
СТАЛИНСКИЕ ПРЕМИИ ЛИТРАБАМ
Фудим видел всё, что происходит, не снаружи, а изнутри. Он видел, как война с «безродными» привела к уничтожению творческих людей, а всякие ничтожества выдвинулись на первый план. «Великими» стали, например, Анатолий Сафронов и Анатолий Суров – его никто до этого не знал, а он получил за свои три пьесы (в их числе «Зелёная улица») – три Сталинские премии. Он был абсолютно бездарным человеком, более того, никогда ничего не писал – все эти пьесы создавали уволенные со своих должностей «космополиты». По утверждению Давида, два известных кинодраматурга – Леонид Трауберг, который вместе с Козинцевым создавал «Трилогию о Максиме», и «космополит» Блейман написали всё за Сурова. Получалось, что Сталинская премия вручена не Сурову, а «космополитам» – в данном случае литрабам. Кстати, это тот самый Суров, о котором Эммануил Казакевич написал свой знаменитый сонет, который передавался из уст в уста! Мне его переcказала Лариса Казакевич, дочь писателя:
Суровый Суров не любил евреев.
Он к ним враждою вечною пылал,
За что его не жаловал Фадеев
И А. Сурков не очень одобрял.
Когда же Суров, мрак души развеяв.
На них кидаться чуть поменьше стал.
М. Бубенов, насилие содеяв.
Его столовой мебелью долбал.
Певец берёзы в ж-пу драматурга
С великой злобой, словно в Эренбурга,
Столовое вонзает серебро.
Но следуя традициям привычным.
Лишь как конфликт хорошего с отличным
Рассматривает это партбюро.
Правды ради, следует отметить, что трижды лауреат Сталинской премии Суров обошёлся со своими литрабами почти порядочно – отдал половину гонорара. А были и такие, что использовали труд «безродных» и даже денег за работу не отдавали.
Но, как результат этой войны – началась эпоха «всего своего»: подлинного и мнимого. А не «инородного» или «безродного». Всё, что могли, стали переписывать и подгонять: паровую машину, например, сконструировал не Джеймс Уатт, а Иван Ползунов, первый паровоз не Стефенсон, а отец и сын Черепановы, радиотелеграф – не Маркони, а Попов – и так далее. И на карте Антарктиды были заменены иностранные названия. Переименование произошло и в быту. В Ленинграде знаменитая кондитерская «Норд» на Невском была переименована в «Север», а «Французская булка» стала «Городской», гостиница «Лондонская» в Одессе – стала «Одессой»…
НА ЧУЖДЫХ ПОЗИЦИЯХ (фрагмент)
О происках антипатриотической группы театральных критиков («Культура и жизнь». 30 января 1949 года)
Факты показывают, что излюбленным приёмом этой группы критиков является двурушничество. Понимая, что никто не позволит им отрыто проповедовать свои антипатриотические взгляды, они прикрываются маской радетелей за высокое художественное качество советского искусства.
На словах они готовы признать принципы социалистического реализма, на деле опорочивают эти принципы. Прикрывая свое духовное убожество демагогической болтовней о «художественном мастерстве», они протаскивают старые, реакционные теории «чистого искусства», «искусства для искусства». Яростно ополчаясь против новых произведений советской драматургии, раскрывающих благородные черты людей нашей современности, они стремятся принизить и опошлить их идейное содержание…
…Люди, входящие в эту группу, проникли в некоторые научно-исследовательские учебные заведения и театры (Бояджиев, Борщаговский, Малюгин и др.). Они влияют на направление подготовки кадров театроведов и критиков, прививают им свои буржуазно-эстетские, снобистские взгляды и вкусы. Кадры театроведов и критиков должны воспитываться в духе большевистской партийности. Необходимо готовить работников. Умеющих горячо и принципиально бороться за реалистическое направление в искусстве, поддерживать новое, прогрессивное, коммунистическое. Людям, стоящим на чуждых, антипатриотических позициях, нельзя доверять ответственное дело воспитания кадров…
УПРЯЖКА, СНАРЯЖЕННАЯ «ПРАВДОЙ»
…В «Записках баловня судьбы» Александра Борщаговского рассказал, как сложилась судьба «безродных» после того, как война с космополитами сошла на нет: «Выпущенный из тюрьмы, навсегда сломленный Иоганн Альтман (редактор журнала «Театр». – Я.Т.) умер вдруг от разрыва аорты. Когда застрелился Александр Фадеев, в сообщении о его самоубийстве говорилось о тяжком недуге – алкоголизме. Это правда, но только малая её часть, краешек правды, следствие, а не причина. Причина в нагнетавшемся и пригибавшем чувстве вины перед его погибшими товарищами. И, может быть, последним, не имеющим оправдания грехом Фадеева было то, как отдал он чёрной клевете и тюрьме своего друга Альтмана, отдал не посреди безумия и апокалипсиса в 1937, а двенадцать лет спустя.
Умер старейший из нас – Гурвич. Мудрый, несуетный человек, он искал причины случившегося в 1949 году в себе, просил и меня думать о своих ошибках и работать, работать, двигаться мыслью и сердцем к истине. Сказано было кем-то, кажется, Гейне: «Это было тогда, когда не все ещё думали, что живая собака лучше мёртвого льва!».
А Гурвич и был львом – красавец, превосходный оратор, критик, снискавший уважение писателей от Шолохова и Фадеева до Олеши и Паустовского, чтимый и теми, о ком писал сурово, строго, порой несправедливо; партнёр Маяковского по схваткам на бильярде, известный шахматный композитор – он умирал, как в клетке, в своей квартирке на Красной Пресне. Судьба отнимала у него всё: деятельность, возможность печататься, Лялю Левыкину, жену, – актрису Ю. Завадскую, прелестную, верную подругу жизни, а после – это было уже не трудно – и саму жизнь.
Малюгин и Юзовский умерли от рака, если долгое изощрённое истязание нервов может служить причиной или ускорителем рака, то нетрудно понять, как пришла к этим весёлым, жизнелюбивым, талантливым людям смертная беда.
Утонул в Москве-реке такой мирный Фима Холодов.
Я оставался один изо всей упряжки семериком, снаряжённой «Правдой».
Надо отметить, что такие «упряжки» были снаряжены сотнями и тысячами по всему СССР. И не только «Правдой», но и иными (областными и городскими) газетами, союзами творческой интеллигенции, рабочими собраниями, митингами, беспокойной общественностью, партийными ячейками, и просто добровольными помощниками...
И могил «запряжённых» не сосчитать.
ПОСЛЕДНИЙ СВИДЕТЕЛЬ
Во время этой нашей беседы, Давид Фудим (на тот момент житель Иерусалима) обмолвился, что в Израиль, возможно, приедет съёмочная группа режиссёра Алексея Германа-старшего, а с ним и его жена, сценаристка Светлана Кармалита. И он, Давид, с нетерпением ждёт их приезда. И если такое случится, он увидит Светлану и напомнит ей дни, когда он брёл с семьей Борщаговских в очередную квартиру, а с ними, держась за руку, шла девочка – белобрысая Света, которой тогда было совсем мало лет.
Состоялась ли их встреча, мне неизвестно. Да и спросить уже не у кого. Давид Фудим покинул Иерусалим, Александр Борщаговский простился с Москвой, а Светлана Кармалита и её муж Алексей Герман-старший – Санкт-Петербург.
Осталась только запись нашего разговора с Фудимом.
Ян Топоровский
