Любители истории в эти дни вспоминают годовщину знакового события из советского прошлого: 70 лет назад, 28 января 1949 г., в «Правде» была напечатана программная статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков».
Термин «программная» означает, что таким образом был дан старт массированной, энергичной, охватившей все сферы общественной жизни (а как могло быть иначе в тоталитарном государстве?) кампании по преследованию «космополитов».
В Советском Союзе плановый характер носила не только экономика. Идеологические кампании также тщательно планировались и готовились. Борьба с космополитами не стала исключением. Но длительность подготовительного периода зависела в основном не от масштаба и сложности задач (поскольку ресурсы государственной машины были не ограничены), а от развития событий, чаще — на международной арене.
Артиллерийской подготовкой к будущей кампании борьбы с космополитами можно считать разоблачительное постановление 1946 г. о литературных журналах, последующие постановления о репертуаре театров и т.д. Непосредственно для борьбы с «низкопоклонством» в науке были созданы т.н. «Суды чести» 1947 г. (Рекомендуем посмотреть одноименный советский фильм, снятый в те годы). Затем ставки повышались, когда в 1948 г. под удар попала еврейская культура. И здесь, кажется, открылась удивительная вещь: велика была любовь советских людей к представителям еврейской творческой интеллигенции, искренним было их сопереживание во время похорон Михоэлса. Но много крат сильнее был потенциал сплочения народа против тех же деятелей культуры, когда они были объявлены носителями чуждого сознания, проводниками западного влияния, а, в конечном счете, — иностранными агентами, в прямом смысле этого выражения.
Термин «безродные космополиты» уже прошёл обкатку к началу 1949 г. За год до этого его ввёл в оборот в своём выступлении Жданов. А в передовице «Правды», которой исполняется 70 лет (и которую редактировал сам Сталин) космополитизм назван оголтелым, что повысило уровень ожесточения — не только в оценке космополитов, но и в масштабах борьбы.
Историки, изучавшие архивы, проследили, как попали определения «оголтелый и безродный космополитизм» от Сталина — через Маленкова — к главному редактору «Правды» Поспелову. А непосредственную задачу написания статьи выполнил одиозный критик Давид Заславский — нетронутый по понятной в этом контексте причине участник арестованного Еврейского антифашистского комитета, имевший в жанре разоблачительной журналистики большой, причём разнообразный опыт. В 1917 году он яростно обличал в фельетонах большевиков и «немецкого шпиона» Ленина, который в ответ называл его негодяем. Но после гражданской Заславский перешёл на партийные позиции. В конце 20-х он был автором погромных, совершенно оскорбительных фельетонов на Мандельштама, в 30-е писал для «Правды» статьи «Сумбур вместо музыки», «О художниках-пачкунах». Суть его «творчества» отразила эпиграмма «В борьбе с врагом любого вида сверкает острый меч Давида». А в 1949 г. он по заданию партии буквально поставил на поток разоблачительные статьи против «недостаточно патриотичных» представителей творческой интеллигенции.
Но главное в статье 28 января 1949 г. — это её не декларативный, а практический характер: ставится конкретная задача по разоблачению преступного явления.
В вертикально организованном обществе это практически как приказ в армии. В данном случае — особая разновидность приказа: он зачитан перед строем, а не только передан штабным офицерам. Он предполагает полную вовлеченность всего личного состава. Неисполнение его, попытки «отсидеться» в тылу, не услышать — исключены.
Вот почему из всего арсенала публичных средств «идеологической работы» была выбрана именно передовица «Правды», а не просто «рядовое» постановление ЦК ВКП(б).
Что касается фактуры частного конфликта в среде творческой интеллигенции, ставшего поводом к статье — там много интересных деталей, подчас даже поучительных. Подробно они были описаны в работах историка Г. Костырченко, а здесь попытаемся лишь дать им оценку с высоты современной политологии. Условно это явление можно назвать проявлением «борьбы башен» во властной вертикали.
Объединение критиков при Всероссийском театральном обществе, которое подверглось расправе по указанию Сталина, действительно отличалось еврейским набором фамилий: статья в «Правде» клеймит Юзовского, Борщаговского, Варшавского, Гурвича, Холодова…
Тема процентного состава представителей еврейской интеллигенции в отдельных областях общественной жизни — не нова. Как, впрочем, и примеры спекуляции на этой теме. Но в начале конфликта никто, кажется, на эту сторону вопроса внимания не обращал.
Просто одна из «башен власти» — отдел агитации и пропаганды при ЦК партии — посчитала своевременным потеснить с поста генерального секретаря Союза писателей злоупотреблявшего алкоголем и отличавшегося высокомерным поведением Фадеева. Считается, что в основе его «независимости» от отдела ЦК лежала возможность найти более короткий, прямой ход к Сталину. Альтернатива, второй человек в Союзе писателей, Константин Симонов, вероятно, на самом деле был более достойным кандидатом на пост руководителя — и в творческом, и в нравственном отношении. Но аппаратная комбинация, которую затеял глава Агитпропа Шепилов, привела к непредсказуемому результату.
Критические статьи и высказывания подконтрольного Шепилову ВТО в отношении писателей — личных друзей и подчинённых Фадеева, привели к ответным действиям, ещё более эффективным. Писательский генсек нашёл возможность донести свою информацию до Сталина, тот вынес вердикт: «Типичная антипатриотическая атака на члена ЦК товарища Фадеева», и после этого дальнейшая критика главы советских писателей потеряла всякий смысл, и даже стала смертельно опасной.
Перед нами — пример того, как одна из группировок, «башен», в аппаратной борьбе не рассчитала силы, ошиблась в «угадывании» настроений вождя, и теперь была посрамлена. Она была вынуждена начинать стремительный разворот — обрушиться с уничтожающей критикой на ту самую группу «антипатриотичных» театральных критиков.
Под эту задачу «подверстали» два обстоятельства.
Одно из них — это специфика обсуждавшихся литературных произведений: друзей и подчинённых Фадеева (среди них — Софронов, Вирта, Корнейчук…), которых можно было считать, пользуясь современным языком, писателями-почвенниками. К тому же они были увенчаны лаврами лауреатов Сталинской премии. Нетрудно представить, на какую орбиту могло выйти обвинение тех, кто фактически «покушался» на верховенство государственной власти в оценке произведений культуры.
Второе обстоятельство отражается в «Правде» словами «гнусный поклёп на русского, советского человека». Педалируя национальный аспект, статья не только дотошно перечисляет еврейские фамилии фигурантов разноса, но даже использует эти фамилии во множественном числе: «давно обанкротившиеся Юзовские и Гурвичи...» (Помним также, что в это время на другом, негласном фронте уже шли аресты, и уже подвергались избиениям и пыткам члены Еврейского антифашистского комитета. Помним, что следователи госбезопасности уже хранили в ящиках столов письма Лидии Тимашук, которым через 4 года дадут ход после расстрела ЕАК, во время «Дела врачей»).
Безусловно, такая постановка вопроса в передовице «Правды» могла трактоваться однозначно — как команда «фас» в поиске аналогичных фамилий во всех сферах общественной жизни. Вот почему именно конец января 1949 можно считать рубежной датой в начале общегосударственной (и антисемитской по сути) кампании против космополитов.
Но обратим внимание и на одну характерную деталь. Обрушиваясь на еврейскую интеллигенцию, власть не могла допустить обвинения себя в открытом антисемитизме. Характерна в этом отношении публикация карикатуры «Беспачпортный бродяга» на обложке мартовского номера «Крокодила» — она воплощала идеи статьи 28 января. На чемодане писателя-космополита изображены наклейки с именами нескольких зарубежных писателей и философов. Среди них — «АНДРЕ ЖИД». Капслок мы использовали здесь не для того, чтобы выделить имя французского писателя, Нобелевского лауреата, запрещённого в СССР, но чтобы показать, как это было в первоисточнике. Тонко, на уровне подсознания, многомиллионной (и часто — наименее образованной) аудитории самого массового сатирического журнала внушалась связь разоблачаемого персонажа-космополита со словом «жид» — именно со словом, а не с фамилией, которая обычно начинается с прописной буквы.
Поиск повода к обвинению любого деятеля науки или культуры в антипатриотизме совсем не представлял труда в «королевстве кривых зеркал». Поэтому встречающиеся иногда утверждения о том, что обвиняемые якобы сами давали основание — не только несостоятельны, но, может быть, даже аморальны. Они чем-то напоминают рассуждения о том, что и жертвы системы ГУЛАГа в некоторой степени ответственны за то, что стали объектом репрессий.
Поскольку человеку 21 века нелегко представить, как может выглядеть повод к обвинению в парадигме авторитарного государства, приведём пример одного из «разносов», последовавших в рамках описываемой кампании.
Саратовской писательской организацией руководил абсолютно лояльный власти Юлий Чепурин — фронтовик, участник Сталинградской битвы, первым описавший подвиг защитников дома Павлова… Но в эти дни выяснилось, что он состоит в дружеских связях с одним из московских писателей-«космополитов». И вот его дело разбирается на заседании, посвящённом поднятой «Правдой» теме:
«В пьесе Чепурина даже командир дивизии Климов проявляет преклонение перед иностранным. В третьем акте есть место, когда Климов и начальник штаба дивизии говорят о предстоящей встрече с американцами.
«Жилин: ...Нам теперь едва ли успеть подготовиться к встрече с союзниками.
Климов: Американцы любят точность. Надо успеть, Николай Иванович. Надо успеть».
Советскому драматургу, изображающему советского генерала, следовало написать «Мы любим точность» и т.д. А получается, что только американцы любят точность, а мы, советские люди, её не любим. Автор призывает к уважению американской точности».
Итак, если с нахождением «фактуры» в условиях той фантасмагории проблем не возникало, то с определением круга обвиняемых определённые сложности могли иметь место. Поскольку основной духовной «скрепой» наряду с интересами социализма должна была стать идеология национализма (не в смысле национального превосходства, а в свете противостояния Западу), оппоненты типа Чепурина интереса не представляли (и он вскоре снова устремился вверх по карьерной лестнице).
Но требовалось фокусировать огонь на деятелях культуры, имевших еврейское происхождение.
И в этот момент всплыл «казус» Холодова — одного из названных фигурантов статьи в «Правде».
Рядовой, массовый читатель, от таёжной Сибири до пограничного Калининграда, не мог из этого текста понять, что на самом деле речь шла о Ефиме Мееровиче. И поэтому вскоре фамилия Холодова везде упоминается только с расшифровкой в скобках (Меерович), а затем разворачивается целая дискуссия, отразившаяся в статье «Комсомолки»: «Нужны ли сейчас литературные псевдонимы?», где автор сетует: «московский поэт Лидес стал Лиходеевым, Файнберг — Северцевым, Рамбах — Гребневым».
Признаем: эта тема благополучно пережила «своё время», и сегодня поиск еврейских корней в именах и фамилиях популярных людей — излюбленная забава антисемитов. Опровергать её аналогичными контр-примерами, конечно, не имеет смысла. Но на один аспект всё же обратим внимание.
Изменение или редактирование фамилий под принятый в данной стране и в данное время стандарт — абсолютно понятная и распространенная практика, и в ней нет ни конспирологии, ни чего-то предосудительного. Например, никому не приходит в голову упрекать или, наоборот, восхвалять популярных артистов советской эпохи за то, что Андрей Менакер со временем поменял фамилию на мамину и стал Мироновым, а Александр Розенбаум, наоборот, отказался от предложения заменить фамилию на творческий псевдоним.
Но вот что интересно: кампания по разоблачению псевдонимов теряет всякий смысл, если обладатели их становятся значимым символом величия государства, её достижений в идеологически важных областях.
Приведём в качестве примера статьи о создателе самого совершенного советского истребителя времен войны — того, на котором совершали свои подвиги Маресьев, Кожедуб… Описывая непростые условия дореволюционного детства, авторы обычно пишут: «Денег в семье Лавочкиных было мало...»
Анекдотичность этой фразы, кочующей из одного издания в другое, понятна: такой семьи в дореволюционном Смоленске не существовало, и отец будущего авиаконструктора, учитель-меламед, носил, как и его дети, фамилию Магазинер.
Когда после революции юноша уходил в Красную Армию, родители изменили ему ФИО «по всем законам жанра» — фактически сохранив профессиональный признак происхождения семейного клана. Поэтому развеем заблуждение: их сын носил фамилию, связанную вовсе не с предметом, на котором принято сидеть. Но установление личности Шлёмы Айзековича Магазинера в прославленном авиаконструкторе, генерале, дважды Герое — вряд ли заинтересует патриотически настроенных поборников разоблачения псевдонимов. Как отмечалось выше, всё же националистические мотивы в советском обществе, как правило, играли лишь вспомогательную роль и были целиком подчинены общеполитическим задачам и интересам.
Итак, мы видим, что многие приёмы, использованные в идеологической кампании борьбы с космополитами, провозглашенной в 1949 г., имеет смысл анализировать для понимания общих закономерностей идеологии ненависти, основанной на сплочения народа против объявленного в настоящий момент врага — внутреннего или внешнего.
«Весь мир — театр» — утверждал в 17 веке Шекспир, превознося значение своей музы — Мельпомены.
Но не будем забывать и об уроках другой музы — Клио, чтобы мир из театра не превращался порой в «Театральное дело», в частности — образца 1949 года.
Александр ЭНГЕЛЬС
Александр Энгельс — педагог, историк. Работал учителем, директором школы, в том числе Московской еврейской школы «Мигдаль-Ор». Руководил работой Музея еврейского наследия и Холокоста в Мемориальной синагоге на Поклонной горе. Редактор книги по истории евреев Российской империи «Черта. 1791-1917».
