Их было немало, тех, кто вопреки тяжёлым болезням, инвалидности или физическим недостаткам, лишившим их многих жизненных возможностей, сумели преодолеть неотвратимую судьбу и добились в жизни больших успехов.
После войны, примерно с конца сороковых и до середины шестидесятых годов, жил в Витебске Самуил Соломонович Молотников. Слепой после полученного ранения, он не смирился с судьбой и, в отличие от других инвалидов войны, не остался в стороне от нормальной жизни или даже на её обочине.
Не сломался, не сдался, а прожил все последующие годы активной и полноценной жизнью. Нашёл своё счастье, женился, воспитал двоих сыновей, вместе с женой закончили институты, и после преподавал в старших классах историю и научный атеизм.
Проделать такое одинокому человеку, оказавшемуся в его ситуации, скорее всего, невозможно. Но только рядом с ним и в повседневной жизни, и в работе, в особенности в том, что касалось учебных материалов и подготовки к урокам, всегда была его жена Ева, тоже учитель истории.
До войны они жили в Витебске, были одногодками, оба 1922 года рождения и знали друг друга с раннего детства. Жили на одной улице, которая в те годы называлась Канатной (сейчас улица Димитрова). Позже вместе ходили в среднюю школу № 27, десять лет проучились в одном классе и сидели за одной партой. Кстати, с ними в одном классе учился и лучший друг Самуила, будущий лётчик, Герой Советского Союза Василий Александрович Демидов. Школа эта до войны находилась на берегу Западной Двины, около моста, там, где сегодня расположена гостиница «Двина».
Сведений об их родителях почти не сохранилось. Известно, что Молотниковы были из Велижа. Самуила они отправили в Витебск ещё ребёнком – там он жил у кого-то из родственников.
Отец Евы – Екусиэль Беляйкин, вероятнее всего ещё в двадцатые годы перебрался в Витебск из Рудни, а мать была коренной витеблянкой, работала стоматологом. Кроме Евы у них в семье было ещё двое сыновей.
После окончания школы Ева поступила в ГИТИС, конкурс был двадцать семь человек на место, но она его успешно прошла. Самуил мечтал о строительстве новых железных дорог, о возведении вокзалов и станций. Он поступил в Новосибирский институт инженеров железнодорожного транспорта. Это было замечательное время, шёл пока ещё мирный сороковой год. Перед ребятами открывались новые перспективы, полные самых радужных надежд. И сегодня трудно себе представить, каким образом могла бы сложиться их дальнейшая судьба, если бы в неё не внесла свои коррективы ворвавшаяся в их жизнь война.
В первые же дни на фронт ушли оба Евиных брата. Мать, поскольку она была врачом, тоже была мобилизована и в результате оказалась в госпитале на Урале. Там ей пришлось сменить квалификацию и стать хирургом. Вскоре ушёл добровольцем на фронт и Самуил, а Ева вместе с больным отцом эвакуировалась в Магнитогорск.
В начале зимы 42-го, во время Ржевско-Вяземской наступательной операции, сапёрную часть 75-й стрелковой бригады, в которой служил Самуил, бросили на разминирование подступов к городу Белый. От разорвавшейся мины он получил тяжёлое осколочное ранение в голову, и в результате потерял зрение.
Неизвестно, сколько он пролежал после этого в снегу на морозе и сколько прошло времени, пока его вынесли с поля боя и переправили в санбат. Там у него обнаружили обмороженные пальцы на обеих ногах, которые пришлось ампутировать.
К началу наступления минные поля под Белым были расчищены, только после этого от их сапёрного взвода в живых осталось лишь несколько человек. Все они получили правительственные награды. Самуил тогда был награждён орденом Боевого Красного Знамени.
В Магнитогорске Ева поступила в горно-металлургический институт. Жили они с отцом практически впроголодь. Её стипендии и его пенсии едва хватало, чтобы сводить концы с концами.
С начала войны письма от Самуила приходили регулярно, а потом неожиданно прекратились. Что в это время с ним происходило, Ева не знала, а о плохом думать не хотелось. Но, видимо, не зря говорят, что беда не приходит одна – умерла на Урале от цирроза печени мать, а вскоре с фронта пришло извещение о гибели брата. Ева, насколько могла, держалась сама и всячески старалась поддержать больного стенокардией отца.
А после пришло письмо от Самуила. Написано оно было чьей-то незнакомой рукой, но явно под его диктовку. Из него Ева узнала, что Самуил лежит в госпитале в Уфе, слепой, из-за отсутствия пальцев на ногах учится, как ребёнок, ходить заново. От волнения дрожали руки, Ева раз за разом перечитывала письмо и не могла успокоиться. А после обратилась к отцу. Она попросила его побыть какое-то время одному, а её отпустить к Самуилу. Отец успокоил дочку – сказал ей, что он самостоятельный человек, вполне может побыть один, и ничего плохого с ним случиться не может, а Самуилу сейчас она, конечно же, нужней.
Пока она ехала в Уфу, внутри ещё теплилась какая-то надежда, что Самуил со временем сможет видеть, что всё будет хорошо, но после разговоров с врачами надежды начали таять. Кто-то посоветовал обратиться к известному профессору в Чкалове, но и там вынесли тот же неутешительный вердикт – зрение восстановить невозможно. Осколок, который сидел у него в голове, был около полутора сантиметров, и удалить его не представлялось возможным – уровень медицины в те времена был ещё не настолько высок. В конце концов, после всех этих абсолютно безрезультатных попыток и поисков, Ева с Самуилом вернулись в Магнитогорск. А там они сразу пошли в загс и расписались. В тот момент им обоим было по двадцать три года. Случилось это 22 июля 1943 года – это был день рождения Евы.
У молодой и, по общепринятым меркам, не совсем обычной семьи началась новая жизнь. В общежитии института, в котором училась Ева, им выделили комнату, помогли с мебелью. У них всегда было шумно и весело, однокурсники Евы заходили к ним, как к себе домой. Дети из соседней школы взяли над Самуилом шефство – помогали по хозяйству, гуляли с ним по городу. Кто-то из городского начальства привёз ему из Москвы книги для незрячих и доски Брайля – специальное приспособление для чтения и письма. Самуил достаточно быстро освоил эту технику. Ева тоже за две недели изучила её, правда, в отличие от мужа, визуально.
Участь инвалида и пожизненного пенсионера Самуила никаким образом не устраивала, и он решил пойти учиться. Технические специальности, в силу обстоятельств, для него были закрыты, так что восстанавливаться в Новосибирске не имело смысла. Он с детства увлекался историей и решил поступать в педагогический. Ева понимала: если они будут учиться в разных институтах, она вряд ли сможет ему чем-то помочь. Не задумываясь, она бросила свой горно-металлургический, и они вместе начали готовиться к поступлению.
В пединституте им снова пришлось сидеть за одной партой. Ева подробно записывала лекции, а потом дома по несколько раз перечитывала их мужу. Читала вслух материалы из учебников, а Самуил конспектировал их, пользуясь азбукой Брайля. После первого курса они перевелись в Ленинградский университет на исторический факультет, но и там долго не проучились – у Евы были слабые бронхи, а сырой балтийский климат лишь усиливал эту проблему. Через год они перевелись в Витебский пединститут и в 49-м успешно его закончили.
В послевоенные сороковые в разрушенном войной городе с жильём были большие проблемы, но Самуилу как инвалиду войны первой группы выделили квартиру в самом центре, сначала в четвёртом коммунальном, а после – в доме №23 по улице Суворова. Жили они там в квартире
№ 1, сейчас в ней находится «Стоматология».
После института их распределили в разные школы. Еву – в СШ № 1, Самуила – в СШ № 10 она была рядом с домом. И здесь возможно, впервые в жизни, их стали называть по имени отчеству – Самуил Соломонович и Ева Ефимовна. Почему Ефимовна? Не потому, что она, как кто-то может подумать, пыталась скрыть национальность, скрывать её было бесполезно, да и незачем. Просто отчество Екусиэлевна русскоговорящей аудиторией не слишком хорошо воспринимается на слух, особенно среди детей.
Вначале Самуил не получил даже полную ставку, ему выделили четырнадцать часов. Им даже пришлось съездить в Минск в Министерство образования чтобы ему дали восемнадцать часов – это в то время была ставка, на большее он претендовать не стал. Историю вёл только в старших классах, чтобы отличать мужские голоса от женских, слышал, когда кто-то пытался читать по учебникам, и сразу это пресекал. Позже на комсомольском собрании ребята приняли решение не подглядывать на его уроках в учебники и не пользоваться шпаргалками. И, надо сказать, в дальнейшем они строго этого придерживались.
Вообще-то ученики Самуила не только уважали, но и любили, на его уроках всегда стояла тишина, что в те неспокойные пятидесятые было редкостью. Готовиться к урокам ему помогала Ева. Она составляла для него учебные планы, ей приходилось перечитывать вслух целые тома учебников и вспомогательной литературы, а он в это время записывал необходимое для себя шрифтом Брайля. В школу, и не только в школу, его обычно сопровождал Евин отец, иногда за ним заходили ученики, собакой-поводырём он не пользовался, в те годы это ещё было редким явлением. Кроме основной работы Самуил какое-то время возглавлял на общественных началах территориальную первичную организацию Общества слепых по Витебску и Витебскому району.
Все эти годы их не покидала надежда на возможную операцию и хотя бы частичное восстановление зрения. Они дважды ездили в Одессу в институт Филатова, но это никаких результатов не дало.
В пятидесятом у них родился их старший сын Юра, а в шестидесятом – младший Герман. В их доме по соседству жила семья Народного артиста СССР Александра Константиновича Ильинского, они дружили с Молотниковыми, вместе отмечали праздники, а часто просто собирались и беседовали за чашкой чая или рюмкой настойки. Говорили о жизни, об искусстве, иногда и о высоких материях. В их семьях дружили не только взрослые, но и дети.
В домашних делах Самуил, насколько мог, принимал посильное участие. Рубил во дворе дрова, а после топил в ванной титан и мыл детей. Но, конечно, уборка, стирка, готовка – это всё лежало на плечах Евы.
8 апреля 1964 года умер отец Евы Ефимовны. Они с её мужем были очень привязаны друг к другу, и Самуил Соломонович слёг после этого с инфарктом. Но он довольно быстро восстановился, съездил подлечиться в санаторий и вышел на работу. Второй инфаркт, который он уже не перенёс, случился через два года. Вызвали «скорую», но пока она ехала, он умер на руках у старшего сына. Ева Ефимовна в это время была на работе. Когда это произошло, ему было всего-навсего сорок четыре года.
Интересно, что спустя полчаса к ним зашла участковый врач и принесла закрытый больничный. Закрыла она его, по её словам, на основании расшифровки электрокардиограммы. Находившаяся в это время в их квартире старшая дочь Ильинского Кира Александровна, тоже врач, выгнала её из дома.
Ева Ефимовна до 1968 года преподавала историю в СШ № 1. Когда в городе открылась новая СШ № 31, Еву Ефимовну как одного из лучших преподавателей пригласили туда на работу. В СШ № 31 она проработала до пенсии. Ева Ефимовна была председателем Витебской секции историков при пединституте, читала лекции. Её дважды выдвигали на присвоение звания «Заслуженного учителя», но поскольку она не была членом партии, звание каждый раз получали другие педагоги. Но Ева Ефимовна по этому поводу не переживала – для неё лучшей наградой всегда были успехи её учеников.
О семье Молотниковых не раз писали газеты. Впервые статья о них вышла в 45-м году в «Комсомольской правде», называлась она «Дружба». Автор её – будущая писательница, а тогда собкор «Комсомолки» Мария Верниковская. В 49-м году в «Витебском рабочем» вышла статья Владимира Хазанского. А в 2002 году в своей книге «Улица Суворова, 23» о них написал Аркадий Подлипский.
Такая история семьи, которая на своём примере показала, как надо жить, чтобы жить правильно. Когда заботишься не только о себе, но и о том, кто с тобой рядом, о близком человеке, тогда решаются многие жизненные проблемы, а иногда случаются чудеса, когда возможным становится совсем, казалось бы, невозможное.
Семён ШОЙХЕТ
