С Майей Ефимовной Васюк я встречался несколько раз в 2013-2014 годах, когда готовил второе издание книги о Витебском гетто «Хроника страшных дней». Меня тогда заинтересовал её рассказ – что помнит 4-летний ребёнок о войне, что память сохраняет на всю жизнь, а что блокирует, чтобы не разрушить психику.
– Майя Ефимовна, вы сами из Витебска?
– Да, я родилась в Витебске в 1937 году.
–Значит, к началу войны вам было уже 4 года. Расскажите, кто были ваши родители?
– Папа был еврей, мама – русская. Папа – Басс Ефим Янкелевич. Родился он в Витебске, так написано в документах, которые я видела, родители его жили, сейчас это район Московского проспекта, наверное, в то время район Продольных улиц.
– А кто был папа по профессии?
– Он окончил какое-то учебное заведение по металлу.
– А мама?
– Мама моя работала на фабрики «ЗИ». Была спортсменкой, занималась парашютным спортом, коньками. Кутина Нина Петровна. Мама родилась в Астрахани. У маминых родителей было 12 детей. Мама была младшая, а старшая – Мария Петровна. Она была связисткой в Витебске. Они сюда видимо переехали.
– Вы были единственный ребёнок в семье?
– Когда они были в Витебске, я была одна.
– Когда началась война, вы помните что-нибудь об этом?
– Конечно, помню. На Московском проспекте, как он сейчас называется, стояли деревянные дома. За деревянными домами была колонка, хлебный магазин. Там работала жена моего старшего дяди Кутина. Её звали Раиса Петровна. А он был секретарь обкома партии. Сначала был на фабрике «КИМ» заместителем директора Галынчика, а потом направили в обком.
Первых немцев я увидела возле колонки, с засученными рукавами по локоть. На мотоциклах с колясками приехали к колонке, остановились, пили воду и смеялись. Это я запомнила.
На другой стороне Московского проспекта был аэродром.
Где сейчас пожарная служба с левой стороны за главпочтамтом, стояли три деревянных дома. Там жила моя вторая тётя Наташа. Она в войну была здесь. А после освобождения Витебска работала – распределяла по детским домам и воинским частям продукты.
– К началу войны отец был в Витебске?
– Он в Среднюю Азию в 1939 году уехал с мамой работать. Его направили туда.
– И вас они забрали?
– Меня оставили у бабушки, у папиной мамы. Там меня очень любили. Папина мама жила на Московском проспекте.
– В Средней Азии ещё кто-то родился у родителей?
– Родилась моя вторая сестра. Тоже Басс.
– Началась война. Отец с мамой не вернулись в Витебск?
– Папу забрали на фронт из Ленинабада. Это Таджикская ССР. Он погиб в 1942 году под Сталинградом. Станция Махкамовка. Маме прислали извещение в Среднюю Азию. Мама там работала на складе готовой продукции, отправляла на фронт посылки. И там, уже после того как пришла повестка о гибели отца, она познакомилась с отчимом Эйдельштейном Матусом Кушеровичем. Он шофёр, возил продукты. Мама была очень красивая, и он ей прохода не давал.
– Ваша судьба здесь? Вы живёте у еврейской бабушки. Что с ней произошло, что с дедушкой?
– Отдают меня к русской бабушке, потому что на евреев уже начались гонения. Русская бабушка была мать коммуниста. Мой дядька, секретарь обкома, не остался в подполье, а ушёл на фронт. И моя тётя связистка, ушла с воинской частью. Помню, в сторону Мазурино шли. Солдаты строем и тётя, они последние оставляли Витебск. Тётя эвакуировала своих двух дочерей в Ульяновск и сама на фронт.
– Еврейская бабушка погибла в Витебске?
– Её повесили около Каланчи.
– А дедушка?
– Дедушки я не помню.
– Как звали русскую бабушку?
– Не помню. Кутина.
– Она вас прятала? Кто-то знал, что вы еврейка наполовину?
– Не скажу этого, не знаю. Ну, близкие знали. Галынчик знал.
– Какова ваша дальнейшая судьба?
– Мамина мама жила на 2-й Ветреной. У них свой дом был. Там меня очень жалели. Еврейская бабушка переселилась к этой русской бабушке. Нас забрали вместе в концлагерь «5-й полк». Бабушку одну, другую и меня.
Там моя русская бабушка заболела тифом. Немцы боялись тифа, там же поголовный тиф был. И большое кладбище возле «5-го полка» было, хоронили там в низинке. Немцы нас с тифом отпустили в город всех троих. И мы пришли в бабушкин дом, снова на Песковатики. Я помню деревянный дом, стояла печка и за печкой мы были, стояла кровать железная. Бабушка с тифом умерла и её похоронили. Я с еврейской бабушкой прятались за печкой. На той стороне гетто было.
– Это 1941 год…
– Помню, лодка туда ходила. А потом была облава. Приезжала чёрная немецкая машина и забрала бабушку и меня. На ту сторону. Нас поместили в гетто. Я помню, кто-то приносил нам еду. Подпольщики нас из гетто спасли с бабушкой. Потом мы с бабушкой прятались в землянке на берегу Двины.
– Как долго прятались в этой землянке?
– Не помню.
– До зимы были в землянке?
– До зимы и зимой были в землянке.
– Потом вы попали в новую облаву?
– Потом попали в новую облаву и бабушку повесили после облавы.
Помню, что какая-то девушка Вера Иванова ещё в «5-м полку» взяла меня на свою фамилию. Молодежь с концлагеря отправляли на работу в Германию. И она дала мне свою фамилию – Иванова.
Вероятно, Иванова выдала Майю за свою дочку, чтобы её не отправили в Германию. Понятно, что четырёхлетний ребёнок, попавший в такую страшную ситуацию, помнит далеко не всё. В память врезались только какие-то наиболее яркие фрагменты детской жизни.
Следующие воспоминания касаются 1944 года, когда Красная Армия освобождала Витебскую область. Как Майя Ефимовна оказалась в партизанском отряде она не помнит. Эта история снова каким-то образом связана с витебскими подпольщиками, с врачом Бекиш, с Верой Ивановой.
– Советские войска освободили вас под Богушевском?
– Да, под Богушевском.
– Вы находились в детском доме, в партизанском отряде?
– В партизанском отряде. Нас вывозили из леса партизаны на телегах.
– Вы тогда увидели, что вас освободила Красная Армия?
– Я тогда плакала, я ничего не видела. Помню женщину, ей оторвало ногу по колено, когда выходили из леса. Бомбили, обстреливали нас. Когда я уже стала взрослая, я эту женщину встретила в Витебске.
– Что было дальше?
– Сюда пришли в свою землянку. С этой Верой Ивановой, которая дала мне свою фамилию.
После войны у Смоленского рынка, где пожарная служба была, немцы в годы войны сделали конюшню. После войны конюшню загородили и там немцы сидели в лагере.
Когда мы сидели в «5-м полку» немцы нам кидали огурцы, и мы бросались как собаки за едой, есть то хотелось нам, а они смеялись. А когда нас освободили, тогда мы уже здесь им кидали еду.
Были на Песковатиках огороды, и я старую картошку искала, перекапывала. Мы жили в этой землянке. А потом я уже терпеть не могла, кушать было нечего. Вера Иванова меня заставляла за водой ходить, я шла и плакала. Я от неё ушла, ходила по Витебску. Больше её не видела. Пришла в милицию и сказала, что мамы с папой у меня нет, и я – одна. Кто меня спас во время войны, как я осталась цела – не помню. Я всё время плакала.
Меня определили в детский дом на Марковщине. Тётя Наташа, она распределяла продукты по детским домам и воинским частям, меня в детском доме встретила.
– Какая у вас фамилия была?
– В детском доме Иванова.
– Тётя вас узнала?
– Да. Она написала моей маме: «Нина, я видела твою дочку в детдоме. Но она Иванова, может это не твоя?» Мама взяла отпуск. Она приехала сюда с отчимом. Пришли в детдом. Ей меня не отдают. Тогда уже подтвердил Галынчик, бывший директор фабрики «КИМ», меня отдали.
Они опять уехали в Среднюю Азию и меня забрали. Воинским эшелоном мы ехали.
– Жизнь вас трепала с детства, как следует.
– Так трепала, что до сих пор плачу.
– Как в дальнейшем судьба сложилась?
– Сначала мы поехали в Среднюю Азию, а потом в Польшу с отчимом. Он же польский еврей.
– Мама решила вернуться обратно. Где вы пошли в школу?
– В Средней Азии.
– Как долго вы учились в Средней Азии?
– Окончила 7 классов, училась хорошо. Поступила экстерном в медицинский техникум. В 1954 году я вернулась в Витебск.
– Куда вы пошли работать?
– На фабрику «ЗИ».
– Вы всё время в цеху работали?
– Всё время. Работала и училась. Окончила техникум. Вышла замуж, уехали в Донбасс. В Донбассе родился старший сын, и мы вернулись в Витебск.
Майя Ефимовна давно на пенсии. У неё два сына и четверо внуков. Жизнь нелегкая, но Майя Ефимовна достойно её живёт.
Пытается найти родственников отца Ефима Янкелевича Басса. Мы опубликовали объявления в журнале «Мишпоха», в интернете – пока результатов нет. Но надежда остается.
Аркадий ШУЛЬМАН