C Ольгой Васильевной Кораго я впервые встретился в 2001 году, когда в Витебском горисполкоме посол Израиля в Беларуси вручал ей медаль «Праведника Народов Мира».
Помню, как тогда на прощание она сказала:
– Наградили и меня, и маму, но награда в большей степени её – Анны Карповны Кораго. Извините, не смогла она сама приехать, ей уже 98 лет. Захотите поговорить с ней, приезжайте к нам в Городок – память у неё хорошая.
Пока я собирался, откладывая поездку с недели на неделю, Анны Карповны не стало. Она умерла, не дожив одного года до своего столетия.
…Наша новая встреча с Ольгой Васильевной Кораго состоялась только спустя восемь лет. Ей уже самой шёл 85-й год.
Разговор начался с воспоминаний Ольги Васильевны о довоенных годах.
– Я родилась на Россонщине, в деревне Казимирово. Когда мне было девять лет, папу Василия Кораго направили в Городок на работу в леспромхоз. Назначили заведовать складом. Это был 1934 год. В Городке была всего одна грузовая машина. Папе дали её, чтобы перевезти вещи из Казимирова. По дороге машина сломалась, и мы переезжали целый день.
Отец работал в леспромхозе до самой войны. Мобилизовали его в конце июня 1941 года. Он провоевал три года. Уже Городок освободили, мы получали от него письма, ждали домой. А потом пришла похоронка.
Мама Анна Карповна до войны была домохозяйка, растила меня с братом. А когда папы не стало, пошла работать.
В 1941 году мне было 16 лет, маме – 38. Молодая женщина.
Мама была знакома с Фаней Турнянской. Фаня была хорошей портнихой. Она шила платья и для мамы, и для меня. Я хорошо знала Фанину дочку – Галю. И хотя она была на два года моложе меня, в юном возрасте это имеет большое значение, мы дружили.
С началом войны Фаня, её муж Яков и Галя как-то потерялись из виду. И хотя городок у нас небольшой, мы не знали, что с Турнянскими. Успели они уйти на восток или оказались в гетто.
Мы жили до войны по улице Карла Маркса. Считайте, вся улица была еврейской. Наша соседка тётя Соня, дружившая с мамой, когда её забирали в гетто, принесла нам полмешка муки и попросила: «Будете печь хлеб, сами ешьте и мне приносите». Я носила хлеб в гетто, передавала его. Кто хотел помочь евреям, делал это. Однажды увидела за проволокой Галю. Она сказала мне, что осталась одна, родители погибли. «Как быть?» – задала она мне вопрос. Что я могла ответить? Пришла домой и пересказала весь разговор маме. Мама у меня была очень доброй. Она сказала: «Пойдём туда вечером, может быть, как-нибудь сумеем её вывести».
– Мама знала, что за укрывательство евреев грозит расстрел? – спросил я.
– Конечно. И мама знала, и я. Любой ребёнок об этом знал. Листовки были расклеены по всему городу.
Дождались мы с мамой вечера, когда стало темнеть, и пошли в сторону гетто. Я взяла из дому пиджак, чтобы Галя сразу одела его, и не были видны жёлтые лоскуты на её одежде, которые обязаны были пришить к одежде все евреи.
Проволочное ограждение шло до самого ручья. Галя пролезла под проволокой. Сделала это быстро и незаметно. Мы пошли домой по другой дороге, той, что на Невель идёт.
Жила у нас Галя два месяца. Как только кто-то приближался к дому, а мы всё время смотрели за этим, Галя пряталась в погребе. Немцы и полицаи устраивали облавы. Мама, конечно, боялась, что Галю обнаружат. Она переживала, в первую очередь, за меня и брата.
В деревне Березники Войханского сельского совета у мамы жили хорошие знакомые Королёвы Егор и Екатерина. У них не было своих детей. И мама уговорила их: «Возьмите, будет вам как дочка. Она светленькая, на еврейку не похожа».
Месяц прожила Галя у Королёвых. На улицу не выходила, пряталась в чулане. Королёвы были связаны с партизанами. Они чувствовали, что над ними сгущаются тучи, что их подозревают немцы. Королёвы договорились с Евдокией Бодяло, рассказав ей всю правду, и взяв слово, что она возьмёт Галю к себе. Евдокия жила в деревне Бегуны того же Войханского сельского совета. У неё был маленький ребёнок. И она взяла Галю, как няньку для дочки Нины.
Только после войны Галина узнала, что Егора и Екатерину Королёвых фашисты казнили за связь с партизанами и укрывательство еврейской девушки. В знак благодарности к своим спасителям Галя взяла их фамилию и до замужества была Галиной Королёвой.
В деревне Бегуны было всего шесть домов, но немцы и полицаи частенько наведывались туда, во время операций против партизан. Бегуны были одним из центров партизанской зоны.
Рядом с Евдокией жила её родственница София Прищепова. И у неё было двое маленьких детей. И за ними надо было присмотреть, пока мама работала в поле или по хозяйству. Так Галя стала нянчить сразу троих детей – маленький детский садик времён войны. А двум женщинам было легче прокормить девушку. Когда в деревню приходили каратели, Галю прятали в замаскированном окопе.
До декабря 1943 года, до самого освобождения Городокского района, Галя Турнянская прожила у Евдокии Бодяло и Софии Прищеповой.
16-летняя девушка вернулась в Городок и пришла в исполком с вопросом: «Как жить дальше? Нет дома, нет работы, не за что кушать». Ей предложили идти на службу в воинскую часть, которая дислоцировалась в Городке.
Я слышал о сыновьях полка. А вот о дочери полка услышал впервые. Галина два года прослужила в воинской части № 2448 сорок третьей армии и дошла с ней до Берлина.
Ольга Васильевна Кораго показала мне документы, фотографии, переписку с Галей, теперь её фамилия Алпатова. Сейчас живёт в США. У неё две дочери, внуки, внучка, правнуки.
– Как сложилась Ваша судьба? – спрасил я у Ольги Кораго.
– 6 августа 1943 года мне было уже 18 лет, я попала в облаву, и меня угнали в Германию. Нас разместили в Восточной Пруссии, в фанерных бараках. Мы строили оборонительные сооружения, тяжёло работали. В 1944 году нас освободила Советская Армия. Я попала в воинскую часть и служила в ней до конца войны. Потом вернулась домой, в Городок.
Ни я, ни мама никому не рассказывали, что прятали Галю во время войны. А Галя после войны разыскивала своих спасителей. Встречаю как-то Стеру Ирмановну, нашу знакомую, она говорит, что из Риги приехала Галя и ищёт, кто её прятал. А я отвечаю: «Так это же мы её спасали».
Мы переписываемся с Галиной Алпатовой, она к нам в гости не раз приезжала. Благодаря её хлопотам всем нам: маме, мне, Егору и Екатерине Королёвым, Софье Прищеповой и Евдокии Бодяло присвоено в 2001 году звание «Праведник Народов Мира». Правда, не все дожили до этого времени…
Этот рассказ вошёл в мою книгу «Следы на земле», которая была издана в 2009 году. (Минск, изд-во «Медисонт»).
Прошло ещё девять лет. Однажды к нам в редакцию журнала «Мишпоха» пришла молодая красивая женщина и представилась, что она Мария Репникова, ассистент профессора по глобальным коммуникациям в университете штата Джорджия и директор Центра глобальных информационных исследований. Готовила научный проект в Пенсильванском университете. Получила докторскую степень в области политики в Оксфордском университете. Специалист в области российско-китайских отношений, много времени проводит в научных экспедициях по всему миру. Название всемирно известных научных центров говорит само за себя. Гостей в нашей редакции много, но не каждый может похвастаться таким послужным списком.
Мария рассказала, что приехала ко мне из Городка, встречалась с внуками и правнуками людей, которые спасали её бабушку в годы войны. Я, естественно, поинтересовался, кто же её бабушка. Она сказала – Галина Турнянская. Я стал прокручивать в голове свои встречи. Вроде на память не жалуюсь.
– Я не встречался с Вашей бабушкой, хотя фамилия знакомая.
– Её спасали в годы войны, – и Мария стала перечислять. – Софья Прищепова, Егор и Екатерина Королёвы, Евдокия Бодяло, Анна Кораго и её дочь Ольга.
Услышав про Ольгу Кораго, я подошёл к книжной полке и достал книгу «Следы на земле».
Мы договорились с Марией, что вернувшись в США, она запишет воспоминания бабушки Галина Алпатовой (Турнянской) и пришлет видеозапись в редакцию.
Галина рассказала о начале войны, о родителях, о городокском гетто и страшной участи узников гетто, о своих спасителях, о том, как стала «дочкой полка» и дошла с советской армией до Берлина. Конечно, некоторые фрагменты биографии я уже знал от Ольги Кораго. Но мы решили воспроизвести видеоинтервью полностью.
Рассказывает Галина Алпатова (Турнянская):
«Я помню, было воскресенье. И было очень жарко. Было много беженцев из Польши. И я помню разговоры родителей. Они говорили, ну, зачем нам бросать свой дом, что мы плохого немцам сделали, почему мы должны уезжать.
И чем закончилась? Что их живыми закопали, даже не расстреливали.
…Когда согнали нас в гетто, никаких условий абсолютно не было. Воды горячей не было, готовить негде было, какое-то общежитие большое было и все наповал на полу лежали и спасли. И если кто-то не работал. Никакой похлебки, даже грамма никакого питания не было. Если кто-то работал, железную банку какой-то бурды наливали. Это весь был обед.
…А меня знакомые, которые жили рядом, белорусы, с которыми я общалась, потому что моя мама была портниха и девочка постарше меня заказывала, и мама шила ей. Эти соседи, когда нас согнали в гетто, вывели меня из гетто под проволокой. Она не была под током, только охрана была. И вывели, забрали к себе. И больше я родителей не видела.
…Обовшивели все, страшно было, какие-то вши ползали по мне, когда меня уже семья забрала из гетто, когда я перелезла через проволоку, и стали меня вычесывать, из меня, как горох вши сыпались.
…Сначала был расстрел мужчин. Потом живыми закапывали детей. Стариков и женщин. Это я уже узнала от очевидцев в деревне, где я находилась.
Ольга Кораго и мама Анна меня два месяца продержали у себя, конечно, прятали. И когда уже надо было от них уходить, они к своим знакомым меня перевели в деревню, подальше от города, где меньше населения, меньше немецких частей. И там я находилась какое-то время. Меня приняли, как родную. Детей у них не было. Они очень рады были, что у них девочка появилась. И они были связаны с партизанами. Им передали, что за ними началась слежка. Они должны срочно куда-то уйти из дома. Но не успели они уйти. Меня они переправили в другую деревню поближе к лесу. Подальше от шоссейных дорог, где меньше было всякого движения. Передали к своим знакомым, там меня приняли. В двух семьях я жила, нянчила троих детей. Мужья этих женщин были в партизанах.
…Хочу добавить, что те люди, которые мне во время войны помогли, которые меня приняли к себе, шесть человек, имеют звания Праведников Народов мира. В Иерусалиме на досках мраморных их фамилии высечены. И я летала туда, ходила, знакомилась с этими мраморными досками. Мне очень приятно, что мои дорогие спасители – их фамилии на этих досках.
…Из всех шести моих спасителей никого уже нет в живых. В 2007 году последняя из них, Ольга Кораго умерла. Теперь я общаюсь с их детьми и внуками. И есть правнук Ванечка. И вот моя внученька летала туда, со всеми познакомилась, была в этой деревеньке, была в Витебске, встречалась со многими моими знакомыми. Очень было приятно. Её так хорошо там встретили, очень дружелюбно. Съездила она, где на Воробьевых горах похоронены мои родители. На памятнике нет ни одного слова, что здесь погибли тысячи евреев, просто написано, что здесь погибли советские люди.
…В моей деревне Бегуны Городокского района Витебской области колхоз имени Крупской всего шесть домиков. Никто меня не выдал, никто не показал пальцем, когда были всякие проверки. И вот я осталась жива и живу до сих пор.
…В оккупации мне пришлось все три года пробыть, пока не освободили советские войска Белоруссию. За три года было много-много страшного. Немцы цепью шли раза три-четыре на партизан и всё через наше село. Обстреливали. Это были жуткие времена.
…Когда немцы шли цепью на партизан, простреливали все места, чердаки, сараи с сеном, все абсолютно, подвалы, везде строчили из пулемётов.
И в одном сарае партизаны сделали подземный ход. Они ночью делали диверсионные дела, подрывали железные дороги, а днем прятались в этих сараях.
Было два родных брата, которые находились недалеко от своих родителей, и когда немцы строчили из автоматов, одного смертельно ранили, и он захрапел и его обнаружили. И добили, расстреляли, раздели догола. Не давали хоронить. А родителей избили до полусмерти и увезли в районный центр и там добили. И мы с их сестричкой дружили, и всё видели, как их избивали. Страшно было. Всё пережито.
…Советские разведчики спрашивали у нас, у детей, где немецкие части, где немецкие войска стоят? И мы что знали, всё рассказывали. И через какой-то маленький промежуток ехали наши танки уже и освобождали нашу территорию.
Однажды навстречу нам шёл староста, который чуть нас всех не погубил. Он увидел, что едут танки, не понял чьи, когда разобрался, его догнали, вывели на горку, население его на куски растерзало, много злости сделал людям.
Когда уже прошло какое-то время и началось наступление на Витебск, население всё эвакуировали, чтобы не было гибели людей гражданских. Там уже была советская власть, куда нас перевезли. И меня как круглую сироту, училищ не было, детдомов не было, все было кругом разбито. И меня направили как дочь полка в воинскую часть.
В воинской части я пробыла больше двух лет и дошла до Берлина, победу в Данциге (Гданьске) встречали.
Много тоже всего было. Много страшного было. Но всё пережили. Когда я уже жила во Фрунзе 35 лет, уже дети были, я ездила несколько раз на экскурсии и приезжала в родную деревеньку. Меня встречали, как родную и до сих пор я с ними держу связь, помогаю, и с ними у меня очень тёплые отношения. Буквально недавно моя внучка летала в командировку и заезжала на мои места белорусские.
…Когда я попала в воинскую часть, там меня очень полюбили, я всё помогала делать. На территории Германии немцы на чердаках прятали снайперов, и они убивали наших солдат, которым по необходимости надо было, куда-то идти по городу. И наше руководство, наши офицеры такой сделали шаг. Нашли велосипед, научили меня на велосипеде кататься, одели, как немецкую девочку, в немецкое платьице и ни один снайпер не мог подумал, что я везу такие важные, секретные документы в воинские части, в штаб полка, большим офицерам надо было вручить всякие документы. Я это делал безо всякого страха, чтобы не было потерь наших бойцов. Наши офицеры говорили, что стольких людей ты сумела спасти, и никто не мог тебя заподозрить, что ты такие секретные поручения выполняешь.
Два с половиной года я была в воинской части, пока не расформировалась наша воинская часть. Это был армейский продовольственный полевой склад № 2498 3-го Белорусского фронта.
– Расскажите, кто на этих фотографиях?
– Я даже фамилии могу назвать. Это у меня моя военная память. Начальник нашего склада майор Сергей Калабин из города Коломна Московской области. Хотел меня удочерить, но как-то не получилось. Старший лейтенант Галактионов из города Горького и после войны я с ним встречалась. У него такого же возраста дочь, и он меня очень любил, будто я его дочь. Здесь тоже он и капитан Смирнов. Здесь два украинца: Герасименко и забыла фамилию. Два шофера наших. Если бы нашла чьих-то родственников. Был бы приятно кого-то встретить.
…Огромное спасибо всем, кто это помнит и продолжает своим детям рассказывать о событиях тех страшных дней».
Аркадий ШУЛЬМАН
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Городокское гетто
Перед началом Великой Отечественной войны в Городке проживало около 2,5 тысяч евреев. Немецкие войска заняли город 9 июля 1941 г., и оккупация продлилась до 24 декабря 1943 г.
Первое массовое убийство евреев было организовано захватчиками в начале августа 1941 года. Ещё до того, как согнать евреев в гетто, немцы и полицаи собрали молодых евреев-мужчин и часть молодых женщин, увели их под предлогом, что отправляют на работы, и расстреляли около деревни Березовка, лишив, таким образом, еврейскую общину тех, кто мог возглавить сопротивление.
В скором времени (также в августе 1941 г.) на окраине города было создано гетто, в которое согнали оставшихся в живых евреев Городка. Для этих целей был отведён квартал между улицами Красноармейской и имени Галицкого. Со стороны города гетто было огорожено колючей проволокой, также естественной преградой служила река. Узников разместили в здании старой бани, нескольких строениях рядом с ней и в недостроенной новой бане. По примерным подсчётам, всего в Городокском гетто содержалось около 2 тысяч человек.
Все узники страдали от голода, им приходилось питаться лишь тем, что они смогли захватить с собой, и тем немногим, что тайком передавали некоторые местные жители.
Вплоть до окончательного уничтожения евреев гоняли на принудительные работы, и часто под видом этого уводили на расстрел.
В течение первых двух месяцев существования гетто узники вывозились группами в урочище Воробьевы Горы (до войны – любимое место отдыха жителей Городка), где их расстреливали. Согласно воспоминаниям, во время казней на Воробьёвых Горах не было попыток сопротивления или бегства.
В середине октября 1941 г. гетто было уничтожено полностью.
В конце декабря 1943 г., после освобождения Городка, комиссия из представителей районных властей, 11-й гвардейской армии и жителей города обследовала место массовых убийств на Воробьевых Горах. Могила имела длину 12 м, ширину и глубину 4 м. Большинство жертв были убиты выстрелом в затылок, у других голова была разбита тупым предметом, а многие дети были закопаны живыми – их скелеты не имели никаких повреждений.
Память об убитых узниках гетто была увековечена в середине 1970-х годов, у лесной дороги, ведущей к месту расстрела, было установлено два бетонных столба с металлической аркой, а в начале 1980-х гг. здесь установили памятник из чёрного гранита.
Константин КАРПЕКИН
