Я, Гуревич Вера Владимировна, родилась 27 марта 1936 года в г. Ленинграде. С трёх месяцев до начала войны меня нянчила няня. В 1944 году после возвращения из эвакуации поступила в школу, окончила в 1954 году. После окончания школы поступила в Ленинградский газотопливный техникум на отделение КИП (контрольно-измерительные приборы) и автоматика. Это был набор только с аттестатом зрелости. Окончила в 1957 году. Работала инженером в НИИ. В 1961 году вышла замуж, взяла фамилию мужа – Яковлева. В 1968 году родилась дочь Ольга. В 1991 году вышла на пенсию.
Бабушка двух внуков: Дениса и Марьяны.
С 2001 года дочь, зять и внуки живут в Германии. В 2006 году умер муж.
Люблю читать, посещаю выставки и музеи. Люблю цветы.
Война. Эвакуация.
22 июня 1941 года в воскресный солнечный день мама1 со мной поехала в гости к своему брату2 в Лесное. Это был зелёный район, когда-то дачный. Мы гуляли на улице, когда из репродуктора, расположенного высоко на столбе, мужской голос сообщил… Сообщение это теперь известно всем. Началась война. Люди расходились не сразу, стояли молча. Мамин брат просил её ещё остаться, но она засобиралась домой. Мы шли на трамвайную остановку молча. Мама держала меня за руку. В моей жизни пока ещё ничего не изменилось. Мама ходила на работу, старшая сестра Римма3 (окончила в 41 г. 8-ой класс) проводила время с друзьями, а я гуляла с няней. Единственное, что я увидела новое, это аэростаты. Они расположились возле Греческой церкви. Сейчас на этом месте концертный зал «Октябрьский». Ребята постарше пытались на них залезть, но их отгоняли прохожие. В один из дней к нам пришли две женщины забирать радиоприёмник. Его поставили на стул посреди комнаты. Одна из женщин обвязывала его толстой верёвкой, другая – выдала бумажку и сказала, что война скоро закончится, и мы по этой бумажке получим приёмник обратно. Когда его выносили я не смотрела. Мне было жалко с ним расставаться.
Началась организованная эвакуация. Мамин брат, как специалист, имел бронь. Он был эвакуирован в Кировскую область на Кордяжскую бумажную фабрику, а мамина сестра – в Свердловскую область. С ней эвакуировались и бабушка с дедушкой.
Мы эвакуировались самостоятельно. Хорошо помню наш выход из дома впятером: мама, сестра, бабушка и дедушка (папины родители), и я на руках у дедушки. Бабушку4 с дедушкой5 я больше никогда не видела. Они умерли в блокадном Ленинграде, дедушка в феврале 42 г., бабушка в марте.
В эвакуацию мы поехали в Кировскую область к маминому брату. С нами ехали мама с двумя мальчиками из нашего дома и их знакомая с сыном. Подробности поездки не помню. Помню только, что вагон был товарный. Я спала на полу на чемодане. От станции ехали на подводе с нашими же попутчиками. К дому дяди приехали уже ночью. Его не оказалось на месте – отсутствовал по рабочим делам. В одном из домов поблизости горел свет. Нас всех впустили переночевать. На следующий день нас поселили в деревенский дом. На кухне было радио. Мама, когда могла, слушала по радио сводки с фронта. Когда хозяин был дома, он велел маме выключать радио, а чаще сам выдергивал шнур из розетки. Хочется думать, что это делал для того, чтобы мы побыстрее освободили его дом от своего присутствия. Вскоре мы уехали в Свердловскую область, в город Туринск к бабушке6 с дедушкой7 и тёте Розе, маминой сестре. Я там ходила в детский сад, сестра училась и работала на полевых работах. Труд оплачивали овощами, чаще всего турнепсом (это кормовая репа). Я турнепс очень любила. В Туринске нам выделили участок земли для огорода под железнодорожной насыпью. Мы все вместе его обрабатывали. Картошку сажали «глазками», так называли проростки. Разрезали картошину на столько частей сколько этих «глазков». Так из одной картошины получалось несколько кустов. В одну лунку с картошкой кидали горох. Это делалось для того, чтобы, когда горох будет расти цеплялся за картофельную зелень. С огородов воровали все. Помидоры снимали зелёными. Мне поручалось очень ответственная работа. Надо было каждый помидорчик завернуть в бумажку, потом сложить их в валенки. Валенки убирались под кровать. Периодически помидоры вынимались и созревшие шли в еду.
Зима на Урале холодная, но дети гуляют в мороз. Я вышла погулять возле дома. Там гуляли мальчишки. Двое постарше меня подошли ко мне, спросили откуда я. Ленинград знали все и относились к нам хорошо. Мальчишки предложили мне лизнуть металлическую ручку входной двери. Я сказала, что она грязная и поэтому не лизну. Один мальчик сказал: «Что слабо?» и я только дотронулась языком до металла, отдернула язык, и на ручке остался кусочек кожи. Было очень больно. Я сильно плакала. Больше даже не от боли, а от обиды.
Моя сестра Римма окончила школу с отличием и поехала поступать в Москву в институт. К этому времени мамин брат и сестра были в Москве. Это было уже лето 1943 года. Я с мамой вместе переехали в Тавду тоже Свердловской области. Причину переезда не знаю. Мы занимали комнату в двухкомнатной квартире. Во второй комнате жил мальчик Шурик (помнится, что его звали так) с мамой. Он учился в третьем или четвёртом классе. Я ходила в детский сад. Бывало иногда так, что я оставалась с Шуриком вдвоём. У нас на кухне была плита. Если она нам оставалась горячей, то Шурик резал тонкими пластиночками картошину, а я посыпала её солью. Выкладывали на горячую плиту и получалось что-то похожее на современные чипсы. Очень вкусно!
В детском саду были музыкальные занятия. Их проводила воспитательница вместе с музыкантом скрипачом. Мы танцевали, разыгрывали сценки, разучивали песни. Вот одна из них:
Есть на Севере хороший городок,
Он в лесах суровых северных залёг.
Белая метелица там кружит, поёт.
Там моя подруженька душенька живёт.
Письмоносец к ней в окошко постучит
И письмо её заветное вручит:
Принимайте весточку с дальней стороны,
С поля битвы жаркого, с Мировой войны.
Жаль, что не знаю авторов.
К праздникам мы делали бумажные цветы. Я помню красные, жёлтые и синие астры и маки.
Через наш город проезжала школа военного собаководства. Собаки были запряжены в санки. Одна собака отстала или её как-то потеряли. Помню, что она лежала у нас на лестничной площадке. Это была овчарка с очень печальными глазами. Она ничего не ела и не пила. Жильцы сообщили в милицию. За собакой приехал солдат. Он был ей знаком. При нём она поела, и они уехали догонять остальных.
На наших глазах загорелся военный самолёт. Было очень высокое яркое пламя, а потом чёрный дым. Мы, дети, бежали смотреть. Нам казалось, что это произошло где-то близко. Экипаж погиб. Говорили, что самолёт низко летел и задел провода. Захоронение останков было со всеми воинскими почестями. Оркестр играл траурный марш, который я с тех пор не могу слышать.
Шёл уже 1944 год. Ленинград был полностью освобождён от блокады, и мы ждали вызова домой.
Дождались! Едем домой пассажирским поездом через Москву.
Гуревич (Машарская) Анна (Хана) Михайловна (Менделевна) родилась 30 августа 1906 г. в м. Яновичи, умерла 3 июля 1969 г. Похоронена на кладбище жертв 9 Января Ленинграда.- Машарский Иосиф Михайлович (Менделевич) родился в 1904 г. Главный инженер в проектном институте. Работал до самой смерти. Умер в 1966 г. от инфаркта. Похоронен на еврейском кладбище Ленинграда.
- Лейбович (Гуревич) Римма Владимировна родилась 20 августа 1925 г. в Ленинграде, умерла 18 марта 2008 г. Похоронена на кладбище жертв 9 Января Санкт-Петербурга.
- Гуревич (Глускина) Берта (Бейля) Владимировна (Вульфовна) родилась в 1878 г. в г. Бобруйске. Умерла в блокадном Ленинграде в марте 1942 г. в нашей комнате на Ковенском пер. Место захоронения неизвестно.
- Гуревич Рувин Лейзерович родился 19 июля 1877 г. в г. Двинске, витебский мещанин. В 1924 г. уже жил на Фонтанке, близко от Судостроительного завода Марти. Умер в блокадном Ленинграде в феврале 1942 г. Похоронен в братской могиле на Еврейском кладбище Ленинграда.
- Машарская (Александр) Хая Борисовна (Беровна) родилась в 1876 г. в г. Соснице. Умерла 29 июня 1967 г. Похоронена на Еврейском кладбище Ленинграда.
- Машарский Мендель Литманович родился в 1876 г. в м. Яновичи. Умер в 1948 г. Похоронен на Еврейском кладбище Ленинграда.
Папа
Папа был военным. В конце мая он получил назначение в г. Лепель (Белоруссия), там его и застала война. Мы уехали в эвакуацию и ничего не знали о папе, а он – о нас. Папа нас разыскал, прислал письмо и посылку с куклой для меня. Он писал отдельно маме, сестре и мне. В сентябре 1944 г. мы вернулись из эвакуации, и я пошла в школу. Сестра уже была в Ленинграде. Иногда я думала: когда же увижу папу и как это будет?
Я учусь во втором классе. Идёт урок. В дверь постучали. Вошла незнакомая мне учительница и что-то сказала моей учительнице. Эта учительница пришла за мной. Я быстро собрала свои вещи и вышла вместе с ней. Куда меня ведут я не знала, но почему-то не спросила. Учительская была рядом. Открылась дверь, я увидела папу. Он стоял посреди комнаты. Я закричала: «Папа вернулся!» – и бросилась к нему. Папа меня обнял, прижал к себе. Он поблагодарил учителей, и мы вышли на улицу. Мне очень хотелось встретить кого-нибудь из знакомых, чтобы увидели меня с папой, но этого не случилось. Мы пошли не домой, а к бабушке и дедушке, маминым родителям. Они жили напротив школы. Мы поднимались по узкой лестнице. Первым шёл папа. Я от него не отставала и увидела у него слёзы. У папы в блокадном Ленинграде умерли от голода родители. Я поняла, что ему тяжело, и отвернулась, как будто не видела его слёз. Папа нажал кнопку звонка, нас впустили в квартиру. Что было у бабушки с дедушкой я не запомнила. Мы пришли домой. Ни мамы, ни сестры дома не было. Я смотрела на папины медали и ордена. Он снял китель, повесил на спинку стула. Я прикасалась к наградам и чувствовала себя счастливой. Мы о чём-то беседовали и не заметили, как открылась дверь. Вошла мама. Папа стоял у окна. Они двинулись на встречу друг другу, обнялись и стояли безмолвно.
Вдруг мама спросила: «А что с рукой?» за месяц до окончания войны папа был ранен третий раз в руку. Это было в Австрии. Ранение тяжёлое. Руку надо было ампутировать, но папа сказал хирургу: «Я не согласен в 39 лет остаться без руки». Хирург согласился оставить решение до утра. Утром стало ясно, что руку можно спасти. Папа долго лежал в госпитале. Война кончилась. Папа вернулся инвалидом Отечественной войны. Мы ничего этого не знали. Вскоре пришла сестра. Меня отправили спать, но я долго не засыпала, боялась пропустить что-нибудь интересное.
У меня девятилетней возникали разные вопросы.
Напротив нашей школы красивое здание в готическом стиле – туберкулёзный институт. Здание было разрушено, его восстановили пленные немцы. Вокруг здания был временный забор с большими щелями между досками. Мы всё это видели из окон класса. Когда после последнего урока мы выходили из школы, эти немцы протягивали руки через щели. Они были голодные и легко одеты для нашей зимы. Мне, да и не только мне, было их жалко. Я отдала одному из них свой бутерброд. Правильно ли я поступила? Я считала, что на этот вопрос может ответить только папа. Папа выслушал меня внимательно и сказал, что и ему их жалко, что они ни в чём не виноваты, просто выполняли свой долг. Мама дала мне два бутерброда, чтобы я могла поделиться. Вскоре пленных куда-то перевели.
Я с нетерпением ждала папу с работы, чтобы задать очередной вопрос. Папа всегда интересовался моей жизнью, если я поздно возвращалась домой, никогда не ложился спать, пока я не приду. Так было и когда я стала взрослой.
Я прожила вместе с родителями всю их жизнь. Первым не стало папы. Через 10 месяцев – мамы. Им было всего по 62 года.
Яковлева (Гуревич) Вера Владимировна