В 1945 году в нашу квартиру в Москве днём пришёл какой-то человек. Я, мальчик двенадцати лет, был в школе. Мама – на работе, естественно. Дома были моя бабушка – папина мама, и дочь бабушки – папина сестра.
Пришедший рассказал, что в 1941 году находился в плену в районе города Мстиславля, лежал в госпитале, где находился и мой отец.
Немцы обнаружили во время банных процедур, что мой отец – еврей. И его расстреляли. Перед расстрелом он просил соседа по госпиталю зайти к нам домой и рассказать семье, что с ним произошло.
Этот долг был выполнен. Поздняя моя благодарность этому человеку, о котором я уже ничего никогда не узнаю и его не разыщу.

Известно, как тяжело, и подчас невозможно найти пропавших людей. А во время войны – особенно тяжело. В ситуации полной неразберихи, переездов, боев, отступлений и т.д.
Поэтому очень удобная формула – извещение с формулировкой: «…ваш муж, сын, брат… (нужное подчеркнуть), …находясь на фронте, пропал без вести». Такие извещения, приносящие беду, тем не менее, были очень важны по ряду вопросов, например, для возбуждения ходатайства о пенсии.
Но, главное, в извещении указывалось, как правило, должность, наименование части и воинское звание – информация в военные годы бесценная.
Отечественная война полна известных, неизвестных подвигов и свершений бойцов и командиров. Но она же до сих пор окутана покровом тайны, искажениями и недомолвками. Зачастую просто обманом и ложью.
В 1941 году Красная Армия, несмотря на отчаянное, в ряде случаев героическое сопротивление, терпела поражение. Катастрофическое. Вот данные немецкого командования за октябрь 1941 года:
- более 2400000 пленных;
- свыше 17500 танков и 21600 орудий захвачено;
- 14200 самолетов сбиты или уничтожены на земле.

Такого сокрушительного поражения к 1941 году не знала ни одна страна мира.
До сих пор не умолкают споры о количестве убитых, раненых, пленных. Изучая гибель наших дедов, отцов, братьев, полковники и генералы зачастую бессовестно передергивают факты вопреки здравому смыслу, воинской чести и человеческой совести.
В первые месяцы войны более 150 тысяч плохо вооруженных, неопытных, необученных ополченцев Москвы – мужчин и ещё почти мальчишек попали в плен, где большая часть умерла от болезней, голода и холода. Были расстреляны по расовой принадлежности.

…Общеизвестно, что мальчик, конечно, больше привязан к отцу. Постоянно и навсегда. И перенимает всё от него. И рыбалку, и футбол, и игру в шахматы. Собрать – разобрать велосипед. Или поменять колесо у машины «Победа».
Как себя будет чувствовать мальчик, который отца потерял? Навсегда…

В 1945 году и последующие лет пять-шесть, уверен, очень многих ребят охватила сильнейшая тоска по пропавшим, погибшим, исчезнувшим отцам.
Мы не отдавали себе отчёта в том, что происходит. Но, происходило. Потом, через многие десятилетия, выпивая во дворе с ребятами, мы признавались друг другу – уже взрослые, толстые, пьяные дядьки – плакали и признавались – как мы искали наших пап, как нам их не хватало.
У меня в те годы стали появляться галлюцинации. То я видел папу идущим по нашему двору. То воображал, он в госпитале, который был развернут в Гороховском переулке. А однажды увидел его в трамвае. Трамваи ходили не быстро, я догнал, вскочил на подножку, вбежал в вагон. У заднего окна пассажир. Чуть дремотно смотрел на публику за окном трамвая, иногда взглядывал на кондукторшу. Кондукторша жучила нас, безбилетников, а дяденьке, видно, это было очень интересно.
В общем, конечно, это был не папа, но на меня поглядел несколько раз. Заинтересовало, почему пацан рассматривает его так внимательно.
– Что, обознался? – дружелюбно спросил он, выходя у Земляного вала. Так называлась остановка.
Да, он прав был, этот дяденька. Я обознался.

Всё это я говорю, потому что не отпускала меня мысль. Мой отец лежит не похороненный. Неизвестно где. И к его могиле никогда не придёт сын или другие близкие. Не прочтут молитву. Не положат цветы. Не выпьют у могилы за упокой души погибших.
Я решил начать поиск, хотя надежды, по сути дела, никакой не было.
Некоторые семьи ополченцев в 1945 году получали извещения. Другие – нет. Семья моего приятеля по школе так ничего и не получила. Несмотря на многочисленные запросы.
Мы извещение получили. И я узнал, наконец, что мой отец – офицер штаба 1295-го стрелкового полка.
Далее – легче. Из книги «Ополчение на защите Москвы» за 1978 год и документов ЦАМО РФ[1] я получил район формирования дивизий Народного ополчения – Дзержинский, номер стрелковой дивизии – 160, и номер армии – 24.
Итак, ещё раз повторюсь.
Мой отец, офицер штаба 1295-го стрелкового полка, 6-й дивизии народного ополчения (6-й ДНО), 24-й армии.

Википедия на сентябрь 2017 года даёт следующие сведения о боевом пути 6-й Московской дивизии народного ополчения.
11 июля 1941 года ночью автобусами дивизия выехала по маршруту: Москва – Можайск – Вязьма – Дорогобуж – Озерищи.
Уже с 15 июля части 6-й ДНО вступили в бой с противником.
16 августа – бои в деревне Алексеевка. От роты остается пять человек.
30 августа 6-я ДНО участвует в Ельницкой наступательной операции. 6 сентября Ельня освобождена.
2 октября 1941 года началась немецкая наступательная операция «Тайфун». И Западный фронт в очередной раз был разгромлен.

Я привожу выписки, касающиеся только Мстиславля, где, по информации очевидца, погиб мой отец.
Из «Брестской газеты». Статья Ал. Дроздовского, который проживал в военные годы в Мстиславле.
«…Фронт становился всё ближе и ближе, хотя по радио и сообщали, что враг остановлен. В магазинах начали исчезать продукты, за хлебом – огромные очереди…
…И вот, наконец, мы увидели наши отступающие войска. Это было довольно жалкое зрелище: по нашей улице, которая вела к мосту через реку Вихра и переходила далее в Смоленский тракт, бежали (не отступали, а именно бежали) наши солдаты. Причём многие без оружия, а некоторые даже без обмоток, которые в те времена заменяли в армейском обмундировании голенища сапог. А где же танки, артиллерия, минометы и прочая военная техника? Напрашивается печальный вывод: к войне мы не были готовы, поэтому так быстро продвигались вражеские войска по Белоруссии. После того, как пробежали последние безоружные защитники нашей Родины, наступила какая-то зловещая тишина».
Наступление немцев сопровождалось пленением большого количества воинов Красной Армии.
Эта участь не миновала и моего отца. Пленные, попавшие в лагерь, содержались в нечеловеческих условиях. На окраине Мстиславля, в деревне Печковка, немцами был организован 4-й сборно-пересыльный лагерь.
Лагерь, поскольку был сборно-пересыльным, постоянно пополнялся военнопленными из котлов Вязьмы, Смоленска, Минска и других.
Содержание в немецких лагерях было совершенно нечеловеческим. О чём так много написано. Вот что пишет Ал. Дроздовский:
«…с востока на запад откатывалась лавина безоружных наших солдат, взятых в плен. И как же было больно смотреть на наших голодных, полураздетых пленных, бросавшихся ловить то, что мы кидали им с откоса улицы. Они готовы были грызть сырую картошку и бураки!»
«…А вскоре мы получили возможность увидеть лагерь военнопленных. Увиденное ошеломляло. Немцы наверняка свой скот содержали в лучших условиях. Здесь пленные жили под открытым небом, на территории, обнесённой колючей проволокой: ни кроватей, ни навесов от дождя, ни туалетов… Неизвестно, где им варили пищу и варили ли её вообще».

В плен, это хорошо известно, попадали и целые воинские подразделения. Так, в Мстиславле в полном составе, включая врачей, средний и младший медицинский персонал, оказался в плену медсанбат 110-й дивизии. Эта дивизия народного ополчения воевала в одних направлениях с 160-й ДНО.
В Мстиславле в плен так же попали до 150 красноармейцев и командиров, лежащих в госпитале. В госпитале не хватало ни лекарств, ни перевязочных материалов, и, главное – еды.
По информации, мой отец находился в госпитале в Мстиславле. Это – или медсанбат № 210, или немецкий госпиталь, куда в 1941 году, опьянев от феерических удач, немцы иногда забирали командиров РККА. Или он мог находиться просто в сборно-пересыльном лагере №4 в деревне Печковка.

Из письма моей тёти:
«… их часть немцы взяли в плен район Мстиславля у папы были обморожены ноги его положили в немецкий госпиталь и там узнали что он еврей… на третий раз его расстреляли это передал кто с ним лежал в госпитале…»[2].

Из рассказов жительницы деревни Печковка О.Н. Мартиновской:
«Мы жили недалеко от яра. Помню, как в 1942 году начали привозить за деревню людей. Назад машины возвращались пустые. Мы пошли посмотреть и вернулись в ужасе: стенки ямы в крови, на дне – убитые. Больше на то место не ходили».[3]

И ещё информация из газеты «Беларусь сегодня» за 15 октября 2013 года, такая для меня важная.
«…при проведении строительных работ строители, выполнявшие работы по ведению канализации, наткнулись на человеческие останки…
Проведённая судебно-медицинская экспертиза показала, что останки принадлежат исключительно мужчинам в возрасте 18–40 лет. В черепах имелись пулевые отверстия. Рядом найдено множество немецких гильз времен Второй Мировой войны.
Поисковики пришли к предположению, что расстрелянные красноармейцы могли быть военнопленными немецкого 4-го армейского сборно-пересыльного пункта».

Круг моих поисков замкнулся.
Хотя!
Когда я обсуждаю эту тему, иногда слышу советы: надо бы сделать генетическую экспертизу, и ещё продолжить поиски.
Никаких генетик я делать не стану. В могиле лежит прах моего отца. А если и нет, то других несчастных – и они тоже, хоть и безымянные, должны быть помянуты.

В сентябре 2017 года я побывал в Мстиславле, что в Могилёвской области Беларуси.
Пришёл к братской могиле. Поклонился праху погибших солдат, вспомнил добрыми словами своего отца Казарновского Якова Соломоновича. И выпил за их светлую память.
Хотя вино горчило. Да и как иначе…

Марк КАЗАРНОВСКИЙ

[1] ЦАМО РФ – Центральный архив Министерства Обороны Российской Федерации.

[2] Орфография подлинника сохранена.

[3] Все материалы взяты из заметок Берковича «Отголоски далеких событий».