Не первый раз перечитываю книги Наума Сандомирского и всё более убеждаюсь в необычайном таланте писателя, в неповторимости, новизне его творческой манеры. Начинал он с журналистской работы, ранние публикации появились в республиканской периодике уже с 1968 года. Книга очерков «Люди, время, жизнь», сборник стихов «С верой, надеждой, любовью» обозначили духовную доминанту, широту тематической проблематики, умение автора видеть, понимать людей, время, жизнь. Всё это позднее развивается, обогащается в книгах, с постоянной периодичностью выходивших с середины 90-х годов.

Конечно же, в работе журналиста, многолетнего редактора глусской районной газеты, командировках, поездках, встречах, наблюдениях, раздумьях накапливалось много интересного, разнообразного материала, на основе которого и строились сюжеты книг с интригующими названиями: «Местечко 2» (1996 г.), «Тональность соль минор» (1997 г.), «Что сказал бы Фрейд?» (1999 г.), «Отложенный портрет» (2000 г.), «А жизнь всё тот же анекдот» (2002 г.), «Посмеёмся, друг мой Кеплер» (2005 г.), «Грустный клоун» (2010 г.), «Казанова и горячее мороженое» (2012 г.), «Ковбой, который не стрелял» (2014 г.)

В творчестве Наума Сандомирского получил своё развитие сложный жанр, который родился от союза способного, наблюдательного человека и жизненных обстоятельств. Автор обладает лёгкостью, красотой слова, чувством юмора, краткостью в передаче событий, несмотря на то, что он пишет: прозу, портреты, двустишья, строфы, этюды, воспоминания, создаёт книги анекдотов, миниатюр, афоризмов, записывает случайные реплики, иронические размышления или целый том прекрасных стихов, который скромно называет «Упражнения в стихосложении». И главное – следует навсегда усвоенным принципам профессии, объясняясь в любви «госпоже журналистике», которая в его случае «плавно перешла в образ жизни», где важны свежесть восприятия, радость открытия, сладость воплощения с одновременным трепетом души, обаяние мысли, глубокого смысла в словах, заинтересованный диалог не столько с самим собой, сколько с людьми. Принцип самонаблюдения: скучно пишешь – скучно читать, включение в жизненный процесс, быть искренним, убедительным, неравнодушным – не забывать о непреходящих нравственных ценностях: добре, сострадании, благодати и милосердии, взаимной ответственности родителей и детей…

Духу этой творческой стилистики Наум Сандомирский следует в своих книгах, начи-ная, конечно же, с произведений о детстве, юности в родном Глуске, где живёт всю жизнь. «Местечко-2, или ностальгическое соло на пишущей машинке» было спровоцировано, по словам автора, Сергеем Граховским, знаменитым земляком, поэтом (с которым его связывала давняя дружба), написавшем повесть о Глуске «Мястэчка… Мястэчка…»
Действительно, стоит большой любви этот тихий уютный городок на берегу Птичи, где раньше жило более пяти тысяч евреев и белорусов-полешуков. Вылилась эта любовь у Наума Сандомирского к «единственному и неповторимому городочку», проигнорированному большинством географических карт, в замечательный белорусско-еврейский «коктейль», замешанный на воспоминаниях о дружном и долгом сосуществовании двух наций…

Это был своего рода двуязычный местечковый Монреаль, где вместо англо-французского слух услаждал белорусско-еврейский язык, а исконные полешуки охотно «косили» под сынов Израиля, ничуть не опасаясь казаться смешными…

Вот и стало родное местечко, его прошлое, настоящее, а главным образом люди, которые здесь жили и живут, добрые, интересные, талантливые, постоянным источником творчества писателя. Невозможно передать дух этого повествования, его юмор, прекрасный русский язык, насыщенный, ироничный, весёлые и грустные моменты жизни действующих лиц, их школьные годы, описания домов, улиц, реки Птичь, леса, где было столько грибов, ягод. Всё это окружало автора, запало в душу с детства. Особенно впечатляет объективно сдержанная и одновременно трогательная новелла «Твой отец и друг» о Борисе (Бенционе) Сандомирском, который был своим сыновьям не только отцом, но и другом, и другом школьных товарищей Наума. Из неё становится понятно, откуда, из каких источников пошли, раскрылись, усовершенствовались гуманитарные наклонности, талант писателя.

Невозможно не вспомнить некоторые моменты из биографии Бориса Сандомирского. Окончил Московское театральное училище (был учеником гениального Михоэлса, погибшего в Минске, как теперь известно, не от дорожного, а «политического» чекистского происшествия). Работал в Одесском театре, во время войны – на фронте, был ранен, имел награды. После войны семья переехала в Глуск, где жили родители Бориса. Работал директором Дома культуры, организовал Народный театр и хоть отчасти реализовал так и не угасшую любовь к театру. Он был красивым внутренне и внешне, прекрасно пел, читал стихи, чувствовал красоту художественного слова. Наум считает, что у каждого человека должна быть своя определённая доминанта, «у отца было потрясающее чувство юмора», и Наум до сих пор жалеет, что не записывал за отцом его высказывания, шутки, анекдоты, «получилась бы неплохая книга юмора…» К сожалению, Борис Сандомирский рано умер (в 64 года), и Наум в его память часто организовывал поэтические встречи, куда приходили многие глусчане, чтобы вспомнить этого интеллигентного, мягкого, светлого человека.
Перечитывая «Местечко-2», будто вместе с автором идя по его страницам-улицам, встречаясь с людьми, ощущаешь за короткими рассказами неисчерпаемое богатство жизненного материала, чувствуешь, что книга не вмещает всех воспоминаний автора и жаль ему отбрасывать эти «периферийные заготовки», «камешки на ладони» (В. Солоухин). Дополняет её «Соло на пишущей машинке» – короткие одно-двухстрочные, в стиле житейских афоризмов фразы – мысли философского подтекста, а то и разные истории, смешные случаи местечковой жизни, которые не устаёшь перечитывать и запоминать.
Своеобразным продолжением «Местечка -2» является книга «Отложенный портрет», где автор рассказывает о своих знаменитых земляках «с высоким процентом самореализации». Здесь он как бы дополняет свои же первоначальные зарисовки о них, начатые в книгах «Люди, время, жизнь» и в «Местечке-2», пытаясь понять, что же это за такой феномен – г. п. Глуск, столь богатый на талантливых людей? Он не даёт их многословных биографий, подробных описаний деятельности и творчества, а говорит главным образом о нравственных уроках, основной сущности достижений своих героев, которые будут для читателя интересны и поучительны. Писатель убеждён, что полный портрет «никогда не может быть закончен, а только отложен». Все неординарные талантливые люди не поддаются однозначной оценке, придут новые, молодые писатели, художники и создадут свои портреты, используя уже написанное.
Невозможно не вспомнить колоритную фигуру, легенду местечка, юриста Арона Райхмана, который руководствовался мудростью, следуя букве закона, «плюс потрясаю-щее чувство юмора, самоиронии, умение видеть вещи такими, какие они есть на самом деле». Но ещё интереснее читать о сыне Арона – Яне Райхмане, который стал доктором технических наук, лауреатом Государственной премии СССР, создателем оборудования для микроэлектроники и первого в Белоруссии научно-производственного объединения «Планар» – конструкторского бюро точного электронного машиностроения, которое на-звали самым крупным бриллиантом в короне советской электроники.
Но всё это только штрихи к портретам отца и сына Райхманов, вся новелла, как и другие, написана автором живо, ярко, с чувством гордости за своих земляков, как и варианты воспоминаний о творчестве С.И. Граховского, где его прежде всего интересуют нравственные уроки поэта и человека: «А Сергей Иванович Граховский! Сгусток обострённой совести, порядочности, гуманности, таланта. Какая искренность, полное отсутствие позы, как легко с ним общаться. Никакой точно выверенной дистанции – дескать, вот здесь я, известный поэт, а здесь ты, собеседник – нечто второстепенное, незначительное. Совсем иная система координат и удивительная доброжелательность по отношению к тем, с кем разговаривает, о ком рассказывает. Каждый такой рассказ – яркий образец устного творчества. Своеобразный этюд доброты, новелла человечности! И всё это не фразы, не реверансы в адрес маститого литератора, лауреата Государственной премии, кавалера ордена Франциска Скорины, почётного гражданина Глуска…»
Кстати сказать, Наум Сандомирский был действенным участником создания памятника С.И. Граховскому в Глуске и присвоения его имени первой школе г.п. Глуска. На этих мероприятиях побывали многие писатели, семья Граховского, дочь Татьяна, внук Андрей, жена Валентина Михайловна. Её Сергей Иванович называл «моя декабристка». Она действительно совершила подвиг жён декабристов, бесстрашно поехав вслед за мужем, который отбыв 10 лет ГУЛАГа и вернувшись в Беларусь, был повторно, как и многие выжившие «враги народа», осуждён на вечное поселение в Сибирь.
Палитра портретов глусчан была бы неполной, не обратись Наум к воспоминаниям об ушедших в мир иной землякам. В книге «Грустный клоун» он погружается в «еврейскую местечковую атмосферу, надеясь, что его повествование станет весёлым и добрым» и хоть кому-нибудь будет интересным. Как и в предыдущих книгах, он избегает анкетных данных, и это не только воспоминания автора, а его глубокие раздумья о жизни и смерти, которые никого не могут оставить равнодушным, посколько проверенные общечеловеческой моралью нравственные ценности примеряешь к своему существованию. От страниц книги невозможно оторваться, перечитываешь их по нескольку раз – потому что об ушедших писатель говорит, как о живых. Ведя своеобразный репортаж со старого местечкового еврейского кладбища, автор на условной машине времени, переходя от памятника к памятнику, рассказывает, вспоминает самые разные моменты, случаи, особенности еврейского быта, характеры, описывает их внешность, фигуры, домашнюю нехитрую обстановку, какую живность держали, что готовили, какие дома строили, «явно не по проекту Корбюзье».
«Люди не исчезают безвозвратно даже тогда, когда умерли. Память о них как парус, надувающийся от этих воспоминаний», – пишет Наум Сандомирский. Герои книги «Грустный клоун» – самые обыкновенные, но так как о них рассказал Наум в своей книге, они запоминаются живыми и неповторимыми в своих индивидуальности и обаянии. И всё же грустные ноты звучат об ушедших, о бесценных быстротекущих днях жизни: «Я себя чувствовал эдаким грустным клоуном, чуть ли не великим магом цирковой арены Владимиром Енгибаровым, человеком, который, как никто другой, умел смешить своими горечью и печалью. Той пушкинской печалью, которая светла. Ведь всё-таки сколько весёлого, смешного, приятно будоражащего в этой трагикомической пьесе под названием «жизнь». Этими своими книгами Наум Сандомирский создал памятник родному Глуску, жившим и живущим в нём людям. Их портреты написаны яркой и красочной палитрой, где преобладает духовная доминанта, подсвеченная добрым, светлым юмором автора.
«Тональность соль минор», «Что сказал бы Фрейд?», «Казанова и горячее мороженое», куда вошли многие материалы, опубликованные в республиканской периодике и за которые Наум Сандомирский получил профессиональную премию Союза журналистов Беларуси «Золотое перо», – это живая реакция на живые события, запечатлённая в жанре афоризмов, миниатюр, коротких рассказов, из которых читателю становится понятно, что человек для автора не слепая сумма каких-то качеств или внешности, что он увидел или
услышал, а прежде всего что подумал по поводу, как душевно, интеллектуально переработал, в какой эмоциональной юмористической, ироничной окраске написал.
Особенно привлекает в его книгах открытая авторская позиция, попытка понять сущ-ность своих впечатлений, мыслей от встреч с людьми и их жизненными взглядами, по-ступками и сделать соответствующие выводы, как это видно из новелл «Казанова и горячее мороженое» и «Что сказал бы Фрейд?», давшие названия целым книгам. Во вступлениях к каждой из них автор даёт краткие пояснения, как, из чего она собралась, написалась, высказывает особую благодарность за доброжелательные отзывы о журналистских статьях прочитанных С.И. Граховским, Ф.М. Янковским и рекомендовавших издать их книгами. В немалой степени на творчество Наума Сандомирского повлияли и миниатюры Янки Брыля («Жменя сонечных праменяў»), мастерство его формы в малом жанре.
Конечно же, Наум Сандомирский всегда и везде остаётся верным своей профессии газетчика, смотрит на мир и людей как на «возможных героев своих завтрашних материалов». Сравниваешь, вспоминаешь, анализируешь, делаешь выводы… Не столько необходимость, сколько привычка всё объять, разложить по полочкам памяти, занеся в «приходную книгу сознания и опыта». К этим особенностям его творческой манеры относится и феноменальная память, начитанность, знание истории литературы, умение к месту и времени в своих книгах называть имена и цитаты из всемирной истории и литературы. Свидетельство этому – все его книги, особенно «Посмеёмся, друг мой Кеплер, или Модель для исторической сборки». Уже с первых страниц этой «Модели» начинаешь ощущать доказательную правоту автора, буквально во всём соглашаться с его выводами, характеристикой официальной трактовки советской эпохи и её современной интерпретации, «биографической» реставрацией. Вот уж действительно по Пушкину получается: «Но краски чуждые с летами спадают ветхой чешуёй». Однажды, как замечает автор, «осознав для себя многое из этого (он даёт трактовку не только советских событий, но и всемирной истории), вдруг ощутил: имею право навести в своих мозгах, своей душе хоть какой-то исторический порядок, с учётом корректив, написанных на её сегодняшних полях, заново увиденного, осмысленного, прочитанного… Но обязательно с прямыми или подспудными аналогиями, параллелями, возможностью сравнить…»
Для автора «гораздо забавнее реальная история, хотя жестокие забавы дерущихся панов нередко оборачивались кровью и трещанием чубов у холопов. Вот и пытаюсь написать свой вариант забавной истории, которая не так уж часто чему-нибудь учит. Своего рода хоть и иронический, но далеко не равнодушный взгляд дилетанта, абсолютно искрений в желании хоть что-то понять и в чём-то разобраться».
И надо заметить, в отличие от многих официальных историков, пишущих по принципу «чего изволите» (произвольно назначая героев и негодяев), в одно-, двухстраничных рассказах Наума Сандомирского столько неприкрытой правды, сарказма, иронии, настоящих исторических деталей, интересных эпизодов, что они захватывают, удивляют, поражают точностью оценок, богатством мыслей. Читатель (если он вчитается в текст «Исторической сборки») может вместе с великим Галилеем посмеяться над глупостью людской, которой всегда хватало в человеческой истории, особенно когда там появлялись всякие «Калигулы, Валтасары, Нероны, Ироды, Грозные и иже с ними». Сколько имён, событий, периодов, самых разнообразных, пристойных, глупых, злых случаев, поступков в деятельности королей, императоров, царей, вельмож, генсеков, военачальников, которые во время сражений брали не разумной тактикой, а количеством солдат, чтобы «через десятилетия, вытирая сентиментальные слёзы задушевно спеть в компании «мы за ценой не постоим». Мудрость правителя не только в том, чтобы не подвести к трагической черте… Этот вывод истории автор повторяет в коротких рассказах книг с говорящими названиями («Ностальгия по Трояну», «Что могут короли», «Форточка в Европу», «Недетская считалочка 37-го»), взывая к современным событиям: «делайте выводы, господа короли, премьер-министры, канцлеры, президенты, лидеры всевозможных партий… История не сливная яма событий, происшествий, фактов, интриг и интрижек. Она ещё и серьёзный повод, чтобы анализировать, думать, а главное – не повторять ошибок…»
Вся сущность «Модели для исторической сборки» не в том, чтобы широко показать исторические периоды того или иного государства, а дать один краткий эпизод, факт, случай из царствования, поведения, характера, к примеру Екатерины II, Петра I, Тамерлана, Сперанского, Николая II, Ленина, Сталина, Людовика XVI, Наполеона и многих других деятелей, чтобы ярче подсветить события дня сегодняшнего.
Можно бесконечно цитировать, приводить примеры истории в такой необычайно интересной писательской интерпретации. Книга «Посмеёмся, друг мой Кеплер» – удачная познавательная попытка авторской модели исторической сборки. Автор, по его признанию, «просто писал о том, что давно «зацепило», о чём много думалось. И даже в наиболее резких местах нет ни малейшей попытки диссиденствовать, а тем более злорадствовать: «Не мой жанр…» Тут скорее некрасовское «Тот, кто любит без боли и гнева, тот не любит Отчизны своей». Сия скромная книга – попытка пожившего человека что-то в этой жизни понять, «переосмыслить как минимум на своём интеллектуальном, душевном уровне…»
На мой читательский взгляд, книга получилась настолько интересной, захватывающей своим историческим объёмом, полнотой бытия Земли и прошедших её путями людей, и надо сказать, что к ней наиболее подходит давно известное – не учитывая правдивое прошлое многое, в который раз рискуем потерять в настоящем.
Ответы на постоянные, нелёгкие вопросы жизни Наум Сандомирский ищёт и в книгах «Жизнь как анекдот», «А жизнь всё тот же анекдот». Объясняясь по поводу «столь неожиданного снижения жанра», автор доказывает, что анекдот не такое уж лёгкое и безобидное творение, особенно в форме содержания, в нём «всё так, как было на самом деле», это «вариант передачи бесцензурной информации». В анекдотах «тоже можно рассказать обо всём: рождении, воспитании, учёбе, любви, службе в армии, семейных и сексуальных отношениях, старости, болезнях, смерти».
Анекдоты Наума Сандомирского – это своеобразные притчи с философским подтек-стом, в них всегда соблюдается чувство меры, эстетического такта, что говорит о доскональной изученности природы юмора, происхождении жанра анекдота.
Так появляются просто анекдоты, анекдоты-новеллы. Поскольку он считает, что каж-дый анекдот – «это маленькая новелла с каким-то своим замкнутым смыслом», то она должна быть со своим заголовком.
Юмор, смех, в понимании автора, – не только смех, улыбка, он ещё и то, после чего люди начинают думать.
В большом сборнике «Ковбой, который не стрелял» (название перекликается со строфой Вл. Высоцкого «И был один, который не стрелял») Наум Сандомирский – тот самый ковбой, который стреляет меткими словами, продолжает, как и в предыдущих книгах, «выяснять взаимоотношения со своим отрезком вечности» через постоянное «неравнодушие, волнение, порыв, азарт, страсть, восторг. И, соглашаясь, полемизируя, раздумывая, сам потихонечку ищешь решения, ответы, иногда даже замахиваясь на оценки».
Вот об этом насыщенные, захватывающие разделы «Ковбоя»… «О жизни всерьёз», «С улыбкой, что в общем-то всерьёз» – собрание поэтических афоризмов с главным контрапунктом «Мыслю» и «Существую». Основной раздел всё же – собрание стихов «Однажды Чехову поверив», «Гарики по-глусски». Исходя из общей панорамы творчества Наума Сандомирского следует, что прежде всего поэзия звучит в его прозе, миниатюрах, афоризмах, анекдотах. Стихами, поэтическими строфами, двустишьями, одностишьями, «эпохалками» наполнены все его книги.
С детства он пробовал писать свои рифмы, переводить сказки в стихи, позднее зачитывался поэтическими сборниками многих и разных поэтов, «но когда впитываешь Пушкина, Баратынского, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака, Бродского и иже с ними – дух захватывает…»
Потому-то так критически, иронично он относился к своим «упражнениям в стихосложении», пока однажды его поэтическое творчество не поддержал С.И. Граховский, «любимый и почитаемый мною поэт». «Понравились очень Ваши стихи и “строфы”. Напрасно Вы их не предлагаете в “столичную” печать. Печатают же столько бездарной чепухи, а они бы украсили каждое издание».
Так начинает Наум помещать целый цикл стихов в «Отложенном портрете» под заглавием «Пишу стихи простецкие под маской дневника», всё ещё будто оправдываясь перед читателем за своё пристрастие к стихотворчеству. «Нет, я не Байрон, я другой…» – утверждает Наум и считает свои стихи всего лишь лирическим отступлением к прозаическим текстам. Но такие «лирические отступления» как «Сквозь редеющие кроны», «Экологический пожар», «Ирония», «Сколько раз на радугу глядели», «Импровизация», «Булгаковский мотив» и многие другие говорят о настоящем поэтическом даровании, как и его прекрасные содержательные строфы:

Каждый из нас хоть немного творец,
И долю свою не отринешь.
Всевышний начало даёт и конец –
Сам должен обжить середину.

***

Не покорись слепой судьбе,
Не верь любым пророчествам.
Будь верен самому себе
В толпе и одиночестве.

А «Гарики по-глуски» – свободно, непринуждённо написанный цикл четверостиший по образу и подобию книги поэта Игоря Губермана «Иерусалимские Гарики». Как отмечал Наум, «сделал это ещё и потому, что всегда боялся чрезмерной серьёзности во всём».
В его «гариках» со всей полнотой развернулась «интонация иронии и самоиронии» и звучал призыв «смейся». Тематика этого цикла стихов полностью соответствует вольному отображению повседневной стороны человеческого бытия, наполнена разными смешными эпизодами, авторскими раздумьями и выводами.

В седле попробуй удержись –
Контрасты от «аминь» до «здравиц».
Чем некрасивей наша жизнь,
Тем больше конкурсов красавиц.

***

Мы живём здесь без затей,
В жанре бестолковости.
Нету нынче новостей,
А одни хреновости.

Творчество Наума Сандомирского – это огромная работа, требующая вдохновения и полёта в высоты мысли и чувства. Автор окрылённо талантлив, и богатство его творчества в его книгах.