«Отправляйся в бригаду Гречко…» – директор прииска «Ленинградский» Кудрявцев был немногословен. Да и рассуждать то особенно необходимости не было: сработала предварительная договоренность, благодаря которой я вообще оказался на Чукотке. А предшествовала моему появлению в посёлке Ленинградский Шмидтовского района Магаданской области, что на самом Крайнем Севере, встреча, произошедшая весной 1985 года в родной Молдавии.
Навестить пожилого Фридмана приехал его племянник, работавший начальником ремонтного производства на том самом золотоносном прииске «Ленинградский». К моей просьбе помочь с вызовом на работу на прииск он отнесся весьма благосклонно, ничего, правда, не гарантируя. Старый Фридман, работавший учителем в школе, где директорствовал мой тесть, бывший ярым сионистом, явно недоумевал: «Ты куда собрался? Люди едут на Ближний Восток, а ты лыжи навострил на Дальний? В своём ли ты уме?» Его понять было нетрудно: дочь его, талантливый музыкант, уехавшая в своё время в Израиль, успешно гастролировала по всему миру. Но куда было отступать бедному еврею с двумя малолетними детьми, которому хотелось жить по-человечески (а, значит, обеспечить свою семью)? И ничего лучше не придумавшего, чем отправиться на заработки туда, куда Макар телят не гонял, на ту самую Колыму. Тут нужно подчеркнуть, что весь Крайний Север и Дальний Восток бывшего Союза были зоной пропусков. Запросто туда было не приехать (военные объекты, о которых были прекрасно осведомлены западные разведки). В паспорте должен был стоять штамп З.П. А его можно было заполучить только при наличии вызова. Почти как заграницу.
Слово своё мой новый знакомый сдержал. Вскоре я стал обладателем заветного пропуска в мир «избранных» – золотодобытчиков. Посёлок Ленинградский, в котором насчитывалось тогда около 5 тысяч жителей, представлял собой с десяток – полтора 1 и 2-этажных деревянных строений да около сотни слепленных из различного древесного сора (преимущественно из ящиков) домишек, прозванных балками. «Одиноким предоставляется общежитие» (а таковыми хотя бы по факту временного проживания становились почти все, кого судьба погнала сюда на заработки). Ну, а обжившиеся здесь горняки, не пожелавшие надолго оставаться холостяками, привозили свои семьи в предварительно отстроенные балки. Была, правда, возможность приобрести такой балок за тысяч пять рублей у собравшегося возвращаться на материк. Да вот только незадача: большинство балков поселковым советом узаконено не было. Так что живи пока живётся, только особенно не рассчитывай на возврат вложенных в сию недвижимость денег.
…Июльское жаркое солнце изрядно подсушило грязь. Так что до строения, где располагалась бригада Гречко, удалось добраться, не особо замарав материковые штиблеты. Бригадир давал последние указания очередной смене горняков. Когда за последним из них захлопнулась дверь, он вопросительно взглянул на меня. Когда я изложил ему цель своего визита, в воздухе почти ощутимо повисла пауза, в которой нетрудно было угадать некоторые сомнения в успехе «моего предприятия». «Ты понимаешь, парень, бригада у меня комсомольско-молодёжная. Могу принять только ограниченное число вышедших из этого возраста. Так что не обессудь…». Всё это он проговорил, вперившись в мою кудлатую, тогда ещё чёрную, почти что марксову бороду.
Не солоно хлебавши я возвращался в контору прииска, раздосадованный таким поворотом событий. Бригада Владимира Гречко (однофамильца бывшего в пору моей службы в десанте министра обороны СССР) была одной из лучших не только на Полярнинском горно-обогатительном комбинате (куда входил и прииск «Ленинградский»), но и во всей золотодобывающей промышленности страны. Прославленный бригадир был членом ВЦСПС – Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов. Ученик одного из оставшихся на поселении после долгой отсидки на Колыме гулаговцев, бывший его помбригадира, он был приверженцем строгой дисциплины, которая укладывалась в формулу «умри, но наряд выполни». Никто не мог подняться из шахты на поверхность, не выполнив задания, даже если случались перебои с подачей сжатого воздуха. Полгода спустя после появления в бригаде ещё одного бородача в моём лице Гречко стал Героем Соцтруда, а многие горняки его бригады были награждены орденами и медалями. Cобытие это дало мне основание шутить на заданную тему, что без моего самоотверженного труда награды бы не засверкали на лацканах их пиджаков.
…Брови директора Кудрявцева вопросительно поднялись, когда я вновь появился в его кабинете. Узнав в чём дело, он с досадой отрезал: «Возвращайся обратно и передай Володе, что разговор с ним окончен». Подозреваю, что мне вдогонку звонок из директорского кабинета окончательно поставил точку над I. Крутых мужиков на Севере хватало, но субординации никто не отменял и последнее слово оставалось за хозяином прииска.
Очередное моё появление перед очи Гречко вопросов уже не вызвало. «Выйдешь завтра в первую смену с Сергеем, он будет твоим наставником», – сказал мне Гречко. Так началась моя шахтёрская жизнь: утром работа, вечером занятия по технике безопасности. Как в самом коротком анекдоте «еврей шахтер» или «еврей сталевар». Курсы по ТБ начались с традиционной анкеты. «Так… – протянул инженер Горлов, – учителя были, научные сотрудники были и всякого рода философы тоже, а вот журналистов ещё не было». Ну, а озвученная мною нацпринадлежность (без неё не обходилась ни одна анкета) явственно отпечаталась на недоумённых лицах, сидящих в классе.
Cергей оказался коренастым, моложе меня лет на семь парнем с изрядным шахтёрским донбасским опытом. Спустившись по наклонному штреку к нашему забою и уткнувшись в его лоб, мы начали подготовку к бурению. На отбойный молоток («рогатый», как шахтёры его прозвали) насаживалась штанга длиной в 1 метр 80 сантиметров. Внутри она была полая, а на конец насаживалась коронка. За счёт сжатого воздуха штанга вращалась и происходил процесс бурения. Нужно было под определённым углом «просверлить» 15 отверстий, куда потом закладывалась взрывчатка в виде аммонитовых шашек по пять штук в каждое. Форсировать этот процесс было себе дороже: штанга и коронка забивались размочаленной пробуренной массой. Если это происходило, приходилось менять и то и другое. А после того, как масса эта просыхала, её нужно было оттуда буквально выколачивать. Ухо нужно было держать востро в случае снижения давления в подаче сжатого воздуха по той же самой причине. Процесс бурения завершался подрывом аммонита. Нередко забой подрывали сами шахтёры, чтобы сэкономить время, хотя по всем писанным и неписанным законам это было задачей взрывников. Эту практику прекратили после трагического происшествия, когда мой друг Валера, тоже в прошлом десантник, погиб, поджигая бикфордов шнур. Запалив 15 аммонитовых шашек, он не спеша прикурил сигарету от того же шнура, памятуя о том, что у него в запасе несколько минут, чтобы, не спеша покинуть забой и оказаться в безопасном месте. Но случилось непоправимое – произошёл так называемый пробой, когда бракованный бикфордов шнур прогорел гораздо быстрее…
На отца Валеры, приехавшего за телом сына, смотреть без содрогания было невозможно: первый его сын в таком же возрасте насмерть разбился в мотоциклетной аварии…
Температура в шахте была постоянной – минус 5-6 градусов. Много одежды на себя не напялишь: быстро сопреешь, да и поворачиваться с «рогатым» несподручно. Наставник из Сергея получился отменный, через короткое время я уже работал самостоятельно. То было приснопамятное время, когда по инициативе тогдашнего члена Политбюро ЦК КПСС Лигачёва объявили борьбу с пьянством и алкоголизмом. Ничего умнее коммунисты придумать не могли, чем в стране вековых традиций злоупотребления алкоголем волевым решением объявить всеобщий поход за трезвость. Мы прекрасно знаем, что из этого вышло. В моей родной Молдавии нещадно вырубали виноградную лозу (она то, бедная, в чём виновата?) Тем не менее повсеместно в городах и весях создавались общества трезвости. То был ещё один образчик лицемерия (сколько их было на нашем веку!) Кто жил в то время, должен помнить, каким пшиком оказалась очередная компания, инициированная властями.
Борьба за трезвость в горняцком посёлке ограничивалась тем, что спиртное продавалось только по талонам. На месяц на одну душу полагалось по одной бутылке водки, коньяка, шампанского и вина соответственно. Для человека выпивающего, конечно, маловато. Так уж совпало (безотносительно к широкомасштабной кампании), что у меня как раз случился десятилетний период абсолютной трезвости – «втемяшится в башку какая блажь!» В очереди за очередным талоном за мной всенемременно становился Леха. Им руководили, во-первых, знание этой моей странности, во-вторых, право быть моим земляком. Он с нескрываемым удовлетворением клал мой талон себе в карман. Но и этой двойной месячной дозы ему не хватало. Бражку же сварганить труда не составляло, благо в магазине яблочный, виноградный и другой какой-то сок не переводился. Ну, а сахар и дрожжи дефицитом уж вовсе не были.
Для более чем 100-килограммового Лехи, таксиста или москвича как его прозвали, ничего не стоило перед работой выпить бутылку водки и отправиться в забой. На мои попытки увещевания 30-летний мордощёкий и говорливый земляк только отмахивался. А после смены заходил ко мне в комнату общежития попить квасу, который я готовил из вкусного ржаного (12-копеечного за буханку) хлеба. Семь лет спустя будучи в Москве и оформляя визу в американском посольстве, я ночевал у Лехи. Он опять крутил баранку такси и только сокрушённо мотал головой, отвечая на мои вопросы: «Ты знаешь, не могу таскать тяжёлые сумки. Нет прежней силы в руках…». А ведь внешне вовсе не изменился, такой же краснощёкий здоровяк с центнер весом. Известно, что «губит людей не пиво». Не столько и не только тяжёлая работа сокращает мужскую жизнь на постсоветском и еже с ними пространствах…
Вернувшись после ночной смены и открыв дверь своей комнаты в общежитии, вижу занятную картину: стол, уставленный закусками, непочатые и полупустые пузатые бутылки болгарского коньяка «Плиска». Сидит братва, дым коромыслом. Вскоре становится понятной причина столь бурного застолья: вернулся из отпуска водитель большегрузного «Урала» Володя. Знакомство наше начинается с того, что он наливает полкружки коньяка и протягивает мне. На мой ответ, что я не пью, следует пресловутое: «Ты меня уважаешь?» Повторная попытка объяснить причину отказа действия не возымела. Настойчивости Володе не занимать и открыв окно он запускает в комнату струю морозного воздуха. «Если не будешь пить, я коньяк выливаю». «Дело твоё, только зачем добру пропадать, – отвечаю – пусть лучше ребята выпьют…» Мой довод не сработал, и Володя выплескивает благородный напиток в январскую стужу… Забегая вперед, скажу, что с Володей я подружился. И когда я улетал с прииска он отвёз меня на взлётную полосу со всем моим скарбом, который состоял из нескольких чемоданов и плотно забинтованных оленьих рогов. Ну, а о том, как я добирался из битком набитого московского аэропорта в канун ноябрьских праздников в родной Кишинёв, это уже отдельная история…
Чем хороша вечная мерзлота – не требуется цемента, чтобы укрепить в грунте столбы для линии электропередач. А с этого начинается любая шахта. В пробуренную на достаточную глубину яму вставляется конец столба и в неё заливается вода и всё... Через короткое время столб стоит намертво. Шахта начинается с нарезки ствола. На высоте нескольких метров на устланной досками площадке устанавливается лебёдка. C помощью тросов она управляет двумя ковшами. Нажимаешь на одну рукоятку – ковши вгрызаются в грунт, на другую – возвращаются к тебе. Нередко трос перетирается и его приходиться переплетать. Занятие не из приятных – голыми руками на морозе. Натянутая с трёх сторон парусина не спасает от пронизывающего до костей ветра, да ещё со снегом. Буржуйку здесь не установишь, отлучиться, чтоб согреться, не можешь. Уж лучше под землей, чём чечётка в притирку с лебёдкой, но выбирать не приходится: сам груздем назвался… Да и библейского «в поте лица своего» никто не отменял.
Когда нарезается шахтный ствол, расстояние от грунта до кровли гораздо больше, чем в обычном забое. Мы с Серегой бурили дорожку ствола, когда в двух шагах позади от нас раздался глухой стук. Обернувшись, мы увидел, что дорожка накрыта толстенным коржом (так называли породу, которая отслаивалась от кровли) весом в несколько сот килограммов. А подняв глаза, поняли, что произошло. Случись это минутой раньше, этот корж с метр диаметром накрыл бы нас с головой… Мы с Сергеем переглянулись, не сказав друг другу ни слова. Только прошибло холодным потом.
Забурив очередной забой, вижу приближающийся по штреку огонёк шахтерской лампы. Это взрывник, его я и жду. Сняв с плеча тяжёлую сумку с аммонитом, он вглядывается в незнакомое ему лицо. С нескрываемым любопытством Николай разглядывает меня и после традиционного вопроса, откуда, мол, приехал, задает второй – к какой нации принадлежу. Тут я решаю сыграть с ним в отгадайку. Николай перебрал все возможные варианты – от украинца, белоруса, русского до молдованина, гагауза, болгарина (неплохо, видимо, разбирался в этническом на тот момент составе республики). В конце концов он сдался «Так кто же ты такой?» Мой ответ буквально сразил его наповал: «Ты что живого еврея в шахте не видал?» поскольку от неожиданности он тут же присел на кучу отвала и его лицо невольно расплылось в улыбке… Где бы мы с ним впоследствии не сталкивались, только завидев меня, он широко улыбался и приветливо помахивал рукой. Подозреваю, что моя незамысловатая шутка что-то в его взглядах изменила.
Прелести моей чукотской жизни отнюдь не ограничивались тяжким по всем меркам трудом, суровой с постоянными ветрами зимой и другим «великолепием» вовсе не заповедного края. Пришлось вкусить ещё кое-чего. Однажды проснулся среди ночи от неприятного ощущения. Вскочив с кровати и включив свет, увидел на простыне насекомых… Так познакомился с блохами. Спасались мы от них, подложив под ножки кроватей наполненные водой консервные банки. Борьба с зловредными насекомыми велась с переменным успехом. Благо вскоре нас переселили в новое общежитие, где, к счастью, прежние обитатели ещё не обжились.
Когда я завершал свою шахтёрскую карьеру, в трудовой книжке появилась запись «горнорабочий очистного забоя» (сокращенно ГРОЗ). И вовсе не проводы, а очередное застолье было в разгаре и Володя Руппель, помощник бригадира, он же племянник знаменитого В. Гречко, из казахстанских немцев уговаривал меня остаться ещё поработать: «Ты же не заработал ещё как следует…» Как водится, спиртное неожиданно закончилось, и я вспомнил о бутылке молдавского коньяка «Дойна» на дне моего чемодана, ждущей особого случая. К вящей радости Руппеля и его друзей. И я не омрачил их благодушного настроения шуткой, которая имела хождение на моей родине: «“Дойну” курим, “Дойну” пьём и на Дойну попадём». Кроме коньяка так же назывались сигареты и кладбище в Кишиневе…
Заработанные на Крайнем Севере рубли были девальвированы павловской реформой начала 1991 года. Можно сколь угодно задаваться вопросами целесообразности и логичности того или иного поступка на жизненном пути и находить им обоснования, но ленту событий обратно не прокрутишь. Как в известном анекдоте: ребе любил просматривать видеокассету с проституткой из конца в начало, потому что сцена заканчивалась тем, что она возвращала ему деньги.
И, пожалуй, в моём случае ответом на «когда итожишь то, что прожил…» могут служить слова из песни легендарного Фрэнка Синатры «MY WAY». То был мой путь…
Леонид ЛЕВИТ
Об авторе. Родился в Молдавии. Беларусь считает второй родиной по факту службы в Советской Армии и учёбы на факультете журналистики Белгосуниверситета. Работал в газетах Молдовы, в печати и на радио на Чукотке. С 1993 года живёт в США.
