Лене Мордуховне Логвиновой скоро будет 95. Она коренная витеблянка, как и её родители, а возможно, и дедушки с бабушками. Таких в городе осталось немного. Мама, Златкина Раиса Вениаминовна, до войны работала директором молокозавода, папа – Милькин Мордух Соломонович в тридцатые годы учился в комвузе.

Хорошая семья, любящие родители.

А потом наступил 36-37 год. Папа обвинили в троцкизме, мама арестовали, скорее всего, как жену врага народа.

– Арест помню только мамы, – вспоминает Лена Мордуховна. – Папу видно забрали с работы, а маму – пришли домой. Я ещё была в детской кроватке, потом я у милиционера спрашиваю: «Когда придёт моя мама?» Он ответил: «Ваша мама придёт завтра». Она пришла через 19 месяцев. Я жила со старенькой бабушкой. Она была безграмотная. Говорила на идиш. Я сама не могла говорить, а её понимала.

Мы жили на втором, а бабушка – на первом.

Когда за мамой пришли, кто-то пошёл сказал, что я одна и бабушка меня забрала, а в нашу квартиру вселили каких-то людей.

Папины родители: дед управлял лайбой, баржей. Его звали Залман. У них было три сестры: Лиза, Эмма, Женя. Дедушку я помню, но он рано умер.

Мы жили на нынешней улице Ленинской, где сейчас кафе «Молодёжное».

Двор был огромный, как микрорайон, прямоугольный, он чуть ли не на нынешнюю Коммунистическую улицу выходил. У нас за забором построили перед войной для военных, где поликлиника детская.

Детей во дворе много было. Во что мы только не играли: и в штандар, и в прятки, и в войну. В войну в основном мальчишки.

Я пошла в школу, она находилась, где нынешний кинотеатр «Мир», был большой овраг рядом, в том же районе работал техникум. Школа русская. Я не помню, чтобы, когда я училась, была еврейская школа.

Я была на суде над мамой. Сидела в первом ряду. Когда объявили приговор, что она освобождена, люди в этом зале, аплодировали.

Папу освободили в 40-м году и вскоре родился брат Марк.

После освобождения мама работала в детской больнице, которая была со стороны Коммунистической улицы, директором по административной части.

В тот день я была на улице. Братик в коляске, я возле братика и вдруг прибегает мама и забирает нас домой, потому что объявили войну. Папу сразу же в тот день после обеда забрали в военкомат, он всю ночь разносил повестки, а утром пришёл попрощаться с нами и сказал маме: «Раюшенька, мы больше с тобой не увидимся, потому что это война моторов». Так и получилось.

Война детей сразу сделала взрослыми. И военные воспоминания у Лены Мордуховны подробные. Они врезались в память с тех пор и останутся с ней до последнего дня.

– Я помню, в тот день когда объявили войну, где сейчас почта на

 Ленинской, она от нас близко была, прилетели немецкие самолёты и был воздушный бой, но наши лётчики их прогнали.

Мы уходили: мама, со мной и братом, бабушка со своей дочкой ещё одной младшей Фаней. Помню себя в вагоне, за Рудней была остановка, мы ждали встречный. Налетели семь немецких самолётов и начали бомбить.

В первом вагоне ехал директор по административной части детской кожно-венерической больницы. Там у них в детской больнице оставались дети с эвакуированного детского дома. Он собрал этих детей, вагон ему дали, и у него, видно, была еда, чтобы кормить детей.

Мама пошла к нему, попросить немного еды. Надо было чем-то накормить меня и младшего брата. Когда началась бомбёжка, директор, который вёз детей, выскочил на подножку и ему оторвало ноги. Он умер от потери крови. И тогда проводницы закрыли двери. Мы не могли выйти, вагон закрыт. Мама была раненная. Она подошла к окну и только успела сказать: «Семь немецких самолётов».

У неё был перелом костей голени. Я подошла к окну, пробегал мимо мужчина. Говорю: «Дядя, вытащи меня». Он сначала пробежал, потом всё же вернулся и вытащил меня.

Братик с мамой остался. Я его взять не могла. Бабушка осталась в своём вагоне. Когда меня уже вытащили, я побежала к своему вагону. Немецкие самолёты летали низко-низко. Я не обращала на это внимания.

Говорю: «Тётя Фаня, мама, раненная в вагоне».

Мужчина вытащил маму тоже и оставил около вагона горящего. И мама еле-еле доползла до нашего вагона.

Начали собирать раненых.

Там был большой клуб, недалеко от железной дороги и там стали койки, а раненных ужас сколько. Нас туда отвезли. Мы прятались в оркестровой яме.

Немцы уже были в Рудне, и работники этого госпиталя, начали вывозить раненных на подводах и нас взяли. Мы ехали-ехали, наконец на пути был огромный сарай. Завезли нас в туда, распрягли лошадей, и на подводах оставили раненных. Сказали, поменяют лошадей, а сами уехали и с концами. Может быть, там уже немцы были, может, они не могли к нам вернуться.

Ночью летели немецкие самолёты. Не знаю, сколько их было, конца им не было. И гул страшный. Мы поползли в лес, и напоролись на наши войска. Стали кричать, что мы – свои. После этого военные дали две машины и вывезли раненных в Ярцево. Мы переночевали, пришла главный врач и говорит: «Спущен большой десант с самолётов, спасайтесь кто как может». Мама привязала братика к себе платком, как цыганки привязывают детей, мы вышли из госпиталя и как раз грузили военных.

Мама говорит: «Возьмите меня, пожалуйста. Вы же видите маленький ребёнок. Я коммунистка, муж на фронте».

Ей сначала ответили: «Не можем. Нужно погрузить раненных-военных».

Подошёл мужчина-капитан. Он взял за руку маму, меня, и посадил на машину, стукнул по кабине, там уже было несколько раненных, и сказал: «Трогай». Благодаря ему приехали на вокзал в Вязьму. А там опять: «Заберите эту женщину». Только благодаря капитану нас привезли в Мичуринск в госпиталь.

Где тётя? Где бабушка? Мы ничего не знали. Потом нас выписали, и мы приехали в Пензу. Даже одеть нечего было. Мама была в платке, в папиных сапогах. Если бы не сапоги, может быть и ей ногу оторвало, но сапоги защитили её.

Мама не могла устроиться на работу. Холодно было очень. Мы сели в поезд и поехали в Чкаловскую область. Когда мы были в Пензе, и должны были уехать, нам пришло известие, что наш папа лежит в Чкаловской области в Сорочинске в госпитале.

Мы должны были ехать мимо Чкалова, а нас завезли на Урал. Потом открыли вагон, увидели, что там гражданские и раненные, нас обратно отправили, и мы поехали в Среднюю Азию. Когда проезжали Чкаловскую область, мама всё-таки вышла, и пошла в госпиталь на костылях. В госпитале узнала, что папа отправлен в часть. После этого мы дальше поехали и приехали в Самарканд.

На вокзале мама стояла и плакала, не зная куда ей идти. Подошёл мужчина, спросил: «Что вы плачете?». Она рассказал откуда она и не знает куда идти, где будет жить. Он помог нам устроиться на квартиру к одной русской женщине. Потом маму определили на работу на хлопковый завод, сначала посудомойкой, потом перевели в кассиры.

Тётя нашла нас. Они были в Пензенской области. Там и пробыли до конца войны. Бабушка там умерла.

Помню хорошо, когда приехали в Самарканд, недалеко от вокзала была столовая, очередь километровая, но нас всё же с мамой пропускали всюду, где бы мы не были.

Никаких денег с нас не брали. Хороший обед был и ещё пирожные дали мне, как ребёнку. Пошла в школу. Одно время учились с мальчиками, потом одни девочки. Закончила в Самарканде пятый класс, а уже в шестом я была в Витебске.

Мама написала письмо в обком партии, когда освободили Витебск. И ей пришёл ответ, по этому извещению она поехала с нами в Витебск.

Улица Ленинская была в руинах. Почему-то мне запомнилась эта улица. Может потому что я жила здесь до войны. Людей в городе почти не было. Редко, кто проходил по улице.

Победу мы встретили в Витебске. Чужие люди, когда объявили, что кончилась война, обнимались, прямо на улице.

Я пошла в 10-ю школу. Мы сами школу восстанавливали, носили кирпичи.

До войны в Витебске жил в районе Смоленского рынка мой дядя Вульф Вениаминович Златкин. Дом бы у них. Его взяли на фронт. Он прошёл всю войну, а семья осталась в городе. Немцы жену и троих детей чуть ли не живыми закопали. Том где ветинститут, там земля ходуном ходила. Дядя демобилизовался и приехал в Витебск в 46-м году, он сапожник, устроился работать.

Мама стала работать на заводе заточных станков в отделе кадров и так до самой пенсии.

– Довоенное поколение детей испытала на себе все тяготы трудных лет. И разруху, и голод, и похоронки на близких и родных. Папа Лены Мордуховны погиб на фронте. Но люди сумели выстоять, учились, работали, и прожили достойную жизнь.

– Я закончила ветеринарный институт, – рассказывает Лена Мордуховна. – Поехала работать Юратишки, бывшая Молодеченская область, врачом была, заведующая мясоконтрольной станции. Через два года вернулась в Витебск. Работала в лаборатории роддома и консультации. Потом уехала в Вилейку и там работала врачом на птицекомбинате. Вышла замуж. Родился сын Володя. Сократилась единица врача. Куда я могу ехать? В Витебск. Тут уже устроилась в мединститут на кафедру анатомии и отработала до пенсии.

Записал Аркадий Шульман