Как и у многих евреев, родившихся до войны, особенно в местечках, у Леонида Шейнкина два отчества. Одно – по имени отца – Файфелевич, но люди в разговоре с ним, как правило, меняли его труднопроизносимое отчество на более привычное – Павлович.

Большую часть жизни Леонид Павлович провёл в Витебске, за исключением двух лет, когда работал по распределению после института и ещё нескольких, проведённых в эвакуации. Родители его тоже жили в Витебске, но сам он родился в Бешенковичах. Потому что там проживали его бабушки, дедушки, и как сам Леонид Павлович по этому поводу выразился, на время родов он «просто вынужден был перебраться в Бешенковичи».

Отец до войны работал диспетчером в конторе «Заготзерно», мать Зоя Абрамовна, в девичестве Бляхман, служила секретарём-машинисткой в ГПУ. В своём деле она была специалистом высшего класса – печатала одновременно всеми пальцами, и скорость печатания у неё была такой, что те, кто надиктовывал ей текст, удивлялись. В отличии от отца, она закончила семилетку. У отца было всего четыре класса образования, но несмотря на это, он помогал сыну решать задачи по математике, когда тот учился в пятом.

Лёне было всего четыре года, когда началась война. Отца в первые же дни забрали на фронт. Лёня не помнит ни её начала, ни того, как эвакуировались с матерью из города. В его воспоминаниях сохранились более поздние события, происходившие уже в башкирском посёлке Чишма. Они с братом Борисом, который был старше его на два года, сидели в чьём-то доме на большой русской печке и просили у мамы хлеб. Только хлеба у мамы не было.

После Чишмы они оказались в Куйбышеве, там его дядя – брат отца, работал начальником планово-экономического отдела в Особой строительно-монтажной части. Мать устроилась туда секретарем-машинисткой. Жили они в самом центре, в коммунальной квартире на третьем этаже. Из окон дома была видна главная площадь города.

Среди самых ярких Лёниных воспоминаний того времени День победы – 9 мая 1945 года. Вся огромная площадь была заполнена народом, в небе над ней гремели залпы салюта. Но интересно, что мальчишка в тот момент интересовало другое – почему люди, на головы которых, по его мнению, падали сгоревшие ракеты, никак на это не реагировали.

Весной 47-го вернулся с фронта отец в звании сержанта. Из Куйбышева он написал письмо на место прежней работы. Из Витебска пришёл вызов, и они всей семьёй отправились домой. В Витебске, через разрушенный вокзал, вышли на площадь. Большой радости, к сожалению, не испытали. Узнать город было невозможно, это был призрак, весь в руинах, пустой и страшный. Люди на улицах встречались редко, те, что вернулись после его освобождения. Иногда среди них можно было увидеть еврея, возможно из тех, кто в 41-м успел забраться в уходящие на восток поезда. А те, что не смогли или не захотели покинуть Витебск, остались в нём навсегда – на его восточной окраине в Иловском рву.

В Бешенковичах из их родственников не выжил никто. Их, вместе с остальными евреями в феврале 42-го расстреляли в посёлке Стрелка на берегу Двины. Спустя годы, на деньги, собранные родственниками погибших, там установили памятник с надписью на идише и русском о том, что в этом месте в 42-м году от рук фашистских палачей погибли тысяча шестьдесят семь человек.

Про этот памятник ходила то ли легенда, то ли действительно, это была правда. В Бешенковичи его привезли из Ленинграда, где он был изготовлен, а здесь гранитный монолит весом в несколько тонн нужно было переправить на противоположный берег Западной Двины. За работу никто не брался. Тогда на берегу сделали настил из досок, под него положили деньги, а поверх досок памятник. И уже на следующий день памятник каким-то образом был переправлен через реку.

На открытие памятника собралось много народа из Смоленска, Москвы, Ленинграда, Минска, Витебска. Был там, конечно же, и Файфель с обоими сыновьями.

Шёл май сорок седьмого года, и главной проблемой после приезда, конечно же, оказалось жильё. Вначале они остановились у Гольманов – своих дальних родственников, живших на Марковщине. В школу Лёня начал ходить ещё в Куйбышеве, там же закончил два класса, третий из-за отъезда не успел и последние несколько недель, остававшихся до конца учебного года, отучился в СШ №18 г. Витебска.

Вскоре им дали квартиру в двухэтажном доме на нынешнем проспекте Фрунзе, рядом с улицей Доватора. Этот дом и сегодня стоит на прежнем месте, а в сорок седьмом от него оставалась только коробка, но в те годы ещё существовало пристроенное к нему со двора двухэтажное крыло, которое, каким-то образом уцелело. На первом его этаже была слесарная мастерская, туда и заселили семью Шейнкиных, и там им пришлось жить пока не восстановили дом, и они не получили в нём квартиру.

Проспект Фрунзе в те годы был совершенно иным. Во-первых, по нему тогда, начиная от площади Свободы ходил трамвай. В начале проспекта с правой стороны стояли старые двух и трёхэтажные дома, вдоль которых шёл дощатый тротуар, а через дорогу на площади ещё оставался собор, у стен которого, тротуара не было вообще. И ширина проспекта в этом месте была настолько узкой, что машина с трамваем едва разъезжались. Но самое главное – проспект Фрунзе, как и весь остальной центр города был вымощен брусчаткой. И это для Лёни оказалось испытанием – в Куйбышеве он привык к асфальту, а здесь при ходьбе подгибались ноги.

Ближайшей к дому была школа №6. В то время она находилась в здании по улице Ленина у моста через Витьбу. Но сразу после войны эта школа была белорусской, а белорусского языка Лёня не знал, да и откуда он мог его знать? Весь четвёртый класс он проучился в школе №10, и лишь на следующий год, когда школу №6 сделали русской, он перешёл в неё и закончил в ней десять классов. По сегодняшний день он помнит всех учителей, которые по стечению обстоятельств, начиная с директора, за редким исключением, были еврейками или евреями.

После школы хотелось продолжать учёбу дальше. Уезжать из Витебска не было материальной возможности. Лёня выбрал мединститут и в шестидесятом успешно его закончил. Он хотел работать хирургом, но на тот момент места для хирурга не оказалось не только в Витебске, но и во всей республике. Оставалась терапия. На комиссии по распределению он попросился в Полоцкий район – в Полоцке после окончания военного училища служил его брат, и его направили в сельскую участковую больницу в деревне Сестрёнки.

Через год по линии военкомата Леонида послали учиться в Витебск на четырехмесячные курсы по хирургии, и после окончания перевели хирургом в Ветринскую центральную больницу Полоцкого района. Серьёзного опыта в работе у него не было, но ему, в случае необходимости никогда не отказывали в помощи врачи из Полоцка. Они выезжали по первому же звонку, благо от Полоцка до Ветрино не так уж далеко – всего двадцать километров.

В это же время Леонид женился на своей однокласснице Нине Денисенко. Она была дочерью генерал-майора, командира сто третьей воздушно-десантной дивизии, Героя Советского Союза Михаила Денисенко. Её отец погиб в апреле 49-го во время учебных прыжков на старом витебском аэродроме. Лёня с Ниной тогда учились в пятом классе.

После женитьбы решили перебираться в Витебск. Это оказалось не так просто, но в конце концов, всё благополучно разрешилось. Леонид около месяца проработал терапевтом в поликлинике фабрики «КИМ», ещё восемь месяцев хирургом в тубдиспансере, а после того, как в нём закрыли хирургическое отделение, перевёлся в поликлинику Ленина, которая располагалась тогда на улице Толстого в полуподвальном помещении.

Спустя какое-то время Леонид Павлович закончил в Ленинграде специальные курсы по детской хирургии, и после этого двадцать четыре года проработал заведующим хирургическим отделением в детской больнице, затем ещё двадцать лет в двух детских поликлиниках, и в 1999-м году ушёл на заслуженный отдых.

Его сын окончил с золотой медалью СШ №31 г. Витебска. Учился в Петербургском государственном университете, после окончания работал в Центральном картографическом производстве ВМФ России. Сейчас ­работает заместителем генерального директора фирмы «Легион», в которой является также и соучредителем.

Семён ШОЙХЕТ