Но одним из первых был установленный 8 ноября 2002 года мемориальный знак в память о евреях Ветрина – узниках гетто, расстрелянных фашистами.
Мы направились к этому мемориальному знаку. Прошли по центральной улице, мимо школы… Карасев рассказывал мне, что евреи до войны работали в шерсточесальне, был хороший кузнец, аптекарша, стекольщик, врач. Женщина-врач успела уйти в партизаны...
До войны в Ветрине проживал 61 еврей. Многих мужчин мобилизовали в армию. Эвакуации из Ветрина, ни организованной, ни стихийной, не было. Успело уехать на восток только начальство районного центра. Фашисты расстреляли 59 евреев.
В свидетельских показаниях Лобка М.А. (1906 г.р.), которые он 30 марта 1945 года дал Комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков на территории Ветринского района, есть слова: «Как в первой, так и во второй группе среди евреев (речь идет о расстрелянных – А.Ш.) были в основном женщины, старики, дети». У нас нет архивных данных, сколько мужчин мобилизовали в армию из Ветрина, но, судя по рассказам, это было не два человека, а гораздо больше. Значит, обычная арифметика подсказывает, что в Ветрине были расстреляны не только местные евреи, но и жители близлежащих деревень, беженцы, которые пришли в Ветрино и здесь попали в гетто.
В Комсомольском переулке мы подошли к синей металлической калитке, между деревянными заборами.
– Это и есть наш мемориальный комплекс, – сказал Карасев.
Дорожка шириной в два и длиной в тридцать метров, с ухоженными обочинами, вела к камню, на котором выбита шестиконечная звезда. И здесь же гранитная табличка с надписью: «Место захоронения 59 евреев – жителей Ветрина, расстрелянных немецко-фашистскими оккупантами в декабре 1941 года».
И, естественно, первый вопрос, который я задал Виктору Карасеву:
– Как возникла идея мемориального знака?
– В начале девяностых годов я работал в школе и жил в родительском доме. Ежедневно мой путь проходил мимо этих огородов, мимо места, где был совершен расстрел. И каждый раз я чувствовал в душе какое-то волнение. Здесь нет моих родственников, у нас в родословной не было евреев, нет здесь моих знакомых, друзей, в 41-м году мне было всего четыре года. Я не знал этих людей. Но чувство волнения, сопереживания каждый раз у меня появлялось. Я понимал, что предыдущие власти городского поселка поступали не по-человечески. Долг земляков – чтить память погибших. Это место было заброшено. До войны здесь был пустырь. А после войны колхоз перепахал землю. Хотя, когда мы укладывали тротуарную плитку, увидели косточки. Захоронения были совсем неглубокие. Значит, эти кости видели и те, кто пахал, сеял. Потом здесь стали строить дома, появилась улица.
– Откуда вы знали, что евреи были расстреляны именно здесь?
– Об этом знали все старожилы Ветрина. Еще живы очевидцы той трагедии. Я всех, кого мог, опросил. Написал запросы в архивы, получил ответы. Потом опубликовал в газете «Полацкi веснiк» (12 ноября, 2002 г.) статью «Данiна памяцi. Старонкi генацыду яўрэйскага насельнiцтва Ветрына». Была проведена большая подготовительная работа.
Я помню, как на это место приходил Самуил Исаакович Зарецкий. Он ушел на фронт из Ветрина. Воевал, был ранен, награжден. А когда вернулся домой, узнал, что вся его семья, жена и трое детей, были расстреляны здесь. Самуил Исаакович после войны был организатором пожарной службы в Ветрине, потом работал завхозом в школе. Он женился, у него родился сын – сейчас он живет в Полоцке. Но боль Самуила Исааковича не успокаивалась. Он приходил на это место, садился и плакал. Зарецкий умер сравнительно молодым, в 60-е годы.
– Почему расстреливали евреев именно здесь?
– 27-28 июня 1941 года, когда немцы первый раз бомбили Ветрино, сюда упали бомбы и образовались большие воронки, в них и решили сделать братские могилы.
Ветрино наши войска сдали почти без боя. Красноармейцы пытались закрепиться восточнее, на берегу реки Ушачи.
Вскоре после оккупации Ветрино немецко-фашистские захватчики провели перепись еврейского населения, конфисковали имущество евреев, заставили нашить на одежды желтые латки и под охраной гоняли на самые тяжелые и черные работы. Не обошлось без помощи местных прихвостней, подавшихся в полицию. Кое-кто из евреев заходил к довоенным соседям, заносил посуду, ложки, вилки, перины, матрацы и говорил: «Пускай пока побудет у тебя, будем живы – заберем». Боялись погромов, грабежей, но о расстрелах речи не было.
Свидетельница Сорока Анна Дмитриевна, 1901 г.р. показывает (Из материалов Государственной Чрезвычайной комиссии): «В конце октября 1941 года всех евреев м. Ветрино согнали в три дома по улице Чкалова. Всего было 60 человек. Дома были обнесены проволокой и охранялись полицией. Ход в эти дома мирным жителям м. Ветрино был под угрозой расстрела запрещен. Часто оттуда был слышен плач голодных детей, которых немцы продержали до 10 января 1942 года. 11 января 1942 года приехавший из Полоцка карательный отряд расстрелял всех евреев в болоте между поселком Косари и м. Ветрино» (Национальный архив РБ, ф. 845, о. 1, д. 144, с. 28/29).
Цифры и даты в свидетельских показаниях всегда требуют уточнений. Они основаны на памяти людей.
В гетто попала семья Зарецкого (4 человека), семья Гиндиных (4 человека), Самуила Гофмана (5 человек, в том числе 5-летняя дочь Соня), семья Милтман (6 человек, в том числе дети 1, 4 и 7 лет) и другие. Среди 59 расстрелянных евреев – 14 детей в возрасте от одного года до 14 лет.
Три дома по улице Чкалова – тех самых, в которых было гетто, стоят и сегодня. Один из них обложили белым силикатным кирпичом. В домах живут люди. Они ни в чем не виноваты, и дай Бог им здоровья. Но я не могу представить себе, какая энергетика в домах, пронизанных болью и страданиями.
Кушать узникам было нечего. Гетто было обнесено колючей проволокой, охранялось полицаями. Довоенные соседи, когда проходили мимо, тайком пытались что-то бросить под проволоку. Когда узников гоняли на работы, соседи выносили кусок хлеба, картофелину или свеклу. Жизнь для евреев Ветрина продолжалась еще два месяца.
Виктор Карасев встречался с Савицким М.М. До войны тот учился в 5-6 классе вместе с дочкой заведующей аптекой – Зельцерман Сейкой. Разговаривал Виктор Романович с Забермах Т.Р. (после войны она жила в Ленинграде, фамилия по мужу Уткина). До войны она училась вместе с сыном Гиндиной – Володей. Отец у него был русский, мама – еврейка. С дочкой С. Зарецкого – Цылей училась В. Поливко (Зайченко). Рыбкина Н.С. (Стрельченко) училась вместе с Блохман. Так прояснялся круг людей, которые стали узниками гетто.
В материалах Чрезвычайной комиссии дата расстрела указана – 11 января 1942 года. На мемориальном знаке значится декабрь 1941 года. Дата не имеет такого уж принципиального значения, и все же, когда наступил черный день для ветринских евреев?
– Мы основываемся на воспоминаниях бывшей партизанской разведчицы Марии Григорьевны Воробьевой, – отвечает на мой вопрос Виктор Карасев. – Она работала до войны в Ветрине, ее оставили здесь для подпольной работы. Когда ее рассекретили и Марии Григорьевне грозила казнь, подпольщицу срочно переправили в партизанский отряд. Это было в конце 1941 года, под Новый год. Расстрел евреев к этому времени уже произошел.
Может быть, некоторая неясность с датами из-за того, что было два расстрела. Первый расстрел коснулся узников Ветринского гетто.
Из показаний Забермах Р.В., 1892 г.р. (Из материалов Государственной Чрезвычайной комиссии).
«Видел, как немцы на двух легковых автомашинах приехали из Полоцка. Вывели евреев из домов. Два немца шли впереди, три – позади. Повели к болоту около деревни Косари (теперь улица Октябрьская). По два-три человека подводили к яме и расстреливали».
Расстрел издалека видели несколько человек. Гур Евгений Васильевич, тогда ему было чуть больше десяти лет, стоял на высоком месте – там, где сейчас находится больница, и все видел. Он рассказал Виктору Карасеву, что помнил о том страшном дне.
Расстрел произошел в полдень. Чуть подмораживало. Снега было мало. Узников вели к месту казни вдоль болота. От гетто до расстрельных ям метров триста. Один мальчишка пытался убежать, его застрелили и бросили в яму.
В этот день погибло чуть больше 40 евреев.
Закапывать трупы пригнали местных мужчин. Надежда Лукьяновна Рыбкина (Стрельченко), чей отец закапывал расстрелянных, вспоминала, что, придя домой, он день не мог ни разговаривать, ни пить, ни есть.
А через неделю состоялся второй расстрел ветринских евреев.
Из показаний Лобок А.М., 1906 г.р. (Материалы Государственной Чрезвычайной комиссии).
«Видел, как неделей позже расстреливали вторую группу, приблизительно 13 человек, в Лабковском лесу».
Жительница Ветрина Титова Н.В. жила тогда в доме по дороге на Быковщину и видела, как полицаи гнали эту группу.
Карасев в статье в газете «Полацкi веснiк» пишет, что «место их расстрела на окраине Лабковского леса хорошо знали жители Ветрина Масловский Л., Зайченко В., ветеран Великой Отечественной войны Артеменок Н. (девичья фамилия Лобок)».
Сегодня место второго расстрела никто не может показать.
Откуда появилась вторая группа евреев, если всех, кто находился в гетто, уже расстреляли? Говорят, это те, кто сумел каким-то образом спрятаться, или те, кого пригнали из окрестных деревень.
В материалах Государственной Чрезвычайной комиссии названы палачи, виновные в расстреле ветринских евреев: «Военный комендант Гайгер Вили Генрих, уроженец Гамбурга; помощник коменданта Шнеппан; штабс-фельдфебель, начальник гестапо Риза».
Жительница Ветрина Забермах Р.В. пыталась спасти 4-летнюю еврейскую девочку, дочку довоенного председателя Ветринского сельпо Гофмана. Немцы узнали об этом и расстреляли ребенка.
Рассказывают, что жительница деревни Дубровка спасла детей И.И. Стрикеля. Жительница деревни Нача-Шпаковщина, бывшего Ветринского района, Карпович П.А. спасла жизнь маленькой еврейской девочке. Через их деревню гнали в Дисну, скорее всего в гетто, группу евреев. Мама девочки, незаметно от конвоиров, на виду у Карпович и ее детей, столкнула дочь в бывший панский склеп около самой дороги. Карпович забрала девочку к себе. Не донесли немцам, хотя многие односельчане это видели.
– Когда устанавливали мемориальный знак на месте расстрела евреев, никто не отказал в помощи, – рассказал Виктор Карасев. – Все взяли на себя посильный груз: и власти городского поселка, и районное жилищно-коммунальное хозяйство, и предприятия Новополоцка, где работали мои бывшие ученики, и еврейская община Полоцка. Знак находится фактически посередине огорода. Хозяин участка Буллах П. разрешил использовать часть его земли для мемориала. Сейчас за мемориальным знаком смотрит местное профтехучилище.
