Мой отец, Арон Бейлинсон, родился в 1888 году в местечке Старое Сиротино, так оно тогда называлось. В возрасте восемнадцати лет он решил жениться на моей будущей маме Мине Борисовне Шамес. Эти две семьи жили по соседству. Дети вместе росли, играли и влюблялись. Но родители матери были против их брака, они не хотели иметь бедного зятя. Тогда отец решил занять деньги у женщины, которая давала их под проценты, купить лошадь, чтобы самому зарабатывать деньги и быть материально независимым человеком.

Сиротино тех лет было торговым еврейским местечком, где насчитывалось до тридцати магазинов, правда, не очень больших.

Места у нас очень красивые. Посреди местечка протекала речка Чернушка – с красивыми берегами и довольно глубокая. В ней водилось много рыбы: щука, окунь, плотва, налим, которого можно было ловить руками. Улицы в Сиротино были мощенные камнем, посреди – плиты, разделявшие ее на две половины. Улицу убирали сами жители. В Сиротино было чисто и спокойно. По обочинам дорог росли вековые липы.

В летнее время приезжало много дачников из Москвы, Киева и других крупных городов. Воскресенье считалось базарным днем, съезжались из окрестных деревень крестьяне, привозили для продажи овощи и фрукты, мясные и молочные продукты. По праздникам проходили ярмарки. Это было настоящее зрелище, особенно в зимнюю пору. Девушки ходили по улицам цепочками, высматривали парней, а парни выбирали себе невест. Наступал момент, когда парень запрягал лошадь, усаживал на повозку девушку и увозил к себе домой, где она жила несколько дней. Родители парня и сам он присматривались к будущей невесте. Если все было хорошо, парень отвозил девушку домой и следом отправлял сватов. Но нравы были очень строгие, до свадьбы парень не трогал девушку.

Еще одна зимняя забава – уличные бои, сначала снежками, а потом доходило и до кулаков.

Как жили евреи местечка Сиротино в начале двадцатых годов? Если судить по статье Михаэля Бейзера «Жизнь в еврейском местечке конца XIX – начала XX века», это выглядело так:

«Из 181 еврейского семейства 32 составляли семьи ремесленников и кустарей, 32 – семьи торговцев, включая мелких, остальные 117 семей являлись членами, как их прозвали, «Воздухтреста». «Мы пашем воздух и пожинаем ветер… Хватаемся за все. Не на чем хоть грош заработать».

Многие из безработных жили денежными переводами от американских родственников, то есть на подаяние»¹.

Из промышленности в Сиротино был льнозавод. Здесь обрабатывали лен, а затем в тюках возили в Витебск.

Перевозка льна из Сиротино в Витебск стала отцовской работой. Таким образом он подкопил денег, и отец с мамой наконец­то смогли пожениться. Брат матери жил в Петрограде, он помог им деньгами, и родители купили двухэтажный дом, на первом этаже которого находилась пекарня. Они освоили новое ремесло: выпекали бублики, сушки, пряники, торговали и детей наживали.

В 1920 году мать умерла, оставив четверых малолетних детей: близнецам Хоне и Рае было по три года, мне – пять лет, старшему брату Иосифу было семь лет. Это была ужасная трагедия.

Трудно даже представить, в каком положении оказался отец. Жена умерла, пекарню власти забрали, потому что НЭП закончился, льнозавод, на котором он работал раньше, сгорел в 1929 году, заработков нет никаких, детей надо кормить – на ноги ставить. На помощь пришла бабушка, папина мама, хотя она была старенькая и, к тому же, глухая, но без нее мы бы вряд ли смогли выжить.

В то время у сиротинских евреев возникла мысль: организовать свое коллективное хозяйство. Я не знаю, кто был инициатором этой идеи, но набралось несчастных и бедных пять семей, которые обратились в сельский совет. Там идею поддержали. «Земли берите, сколько сможете обработать», – сказали им. В эту пятерку вошли мой папа Арон Бейлинсон, Эпштейн, Сориц, Скоблов, Старосельский. Они объединили свой инвентарь и начали вместе работать.

Так жили до начала всеобщей и принудительной коллективизации, до весны 1930 года, когда в Сиротино было приказано организовать колхоз имени Урицкого.

Времена наступили трудные и жестокие.

Вот некоторые мои воспоминания о том времени. 1933 год был особенно тяжелый, подохли колхозные свиньи, сгнил лен. Арестовали все колхозное правление, посчитав, что это диверсия. В один из вечеров прибежала жена Забежинского, а он в это время был заведующим свинофермой, и говорит отцу: «Ты в хороших отношениях с милиционером Мандриковым. Сходи к нему, узнай, в чем дело». – «Хорошо, я сейчас пойду на ночлег и зайду». И вот он зашел, а милиционера дома не было, когда отец стал выходить, Мандриков ему навстречу. «Вы к кому, Бейлинсон?» Отцу надо было бы ответить: «К Вам», а он возьми и скажи: «Узнать хочу про Забежинского». – «Тогда садитесь, Вы арестованы». Ночью отца вместе с другими задержанными увезли в Шумилино. Просидели они девять недель, после чего их привезли на суд. Судили кого за что. На отца не было никаких обвинительных документов. Когда подошла его очередь, встал адвокат и обратился к судьям: «Товарищи судьи! За что мы держим товарища Бейлинсона? Только за то, что у него красивая борода?» Не дожидаясь решения суда, было решено отпустить отца домой.

В 1935 году бабушка, которая жила с нами, заявила отцу: «Давай делай что­нибудь, приводи в дом хозяйку. Я больше не могу, нет сил держать все на себе».

Отец вторично женился на пожилой женщине Хьене Шагал. На двоих с сестрой они владели коровой. Эта корова отелилась, принесла телочку. Сестра жены говорит отцу: «Заплати мне за половину телочки, и она будет твоей». Вскоре заболела наша мачеха. Ее направили в областную больницу в Витебск. Что делать? Отец нанимается работать в сельпо: ухаживать за лошадьми и подвозить хлеб от хлебопекарни в магазин. За это ему платили шестьдесят рублей в месяц. Но этих денег не хватало, чтобы прокормить семью и поддерживать мачеху. Тогда ее сестра посоветовала отцу: «Продай телочку, будут деньги». Отец ей ответил: «У нас есть общая корова. Ты – сестра, а я – муж, давай продадим корову и будем лечить мою жену». Пока они судили­рядили, мачеха умерла от саркомы руки.

Отец получил второй удар, от которого чуть не умер. Благо, у нас жил парень, который стал его натирать спиртом и спас от смерти.

В 1938 году отец женился в третий раз, его познакомили с женщиной из Городка, снова по фамилии Шагал. Они прожили вместе до прихода фашистов и были ими расстреляны.

Как я остался в живых?!

В 1941 году, в апреле, мне прислали повестку из военкомата явиться 12 апреля и иметь при себе две пары белья, кружку, ложку. Я уехал из дома как раз в первый день еврейской Пасхи. Привезли нас в город Полоцк, поселили в железнодорожных вагонах и сказали, что это школа ФЗО, где мы будем обучаться железнодорожному ремеслу. 20 июня я поехал домой, в Сиротино, на выходные дни. Там узнал, что началась война. Я поспешил обратно в Полоцк. Уже бомбили паровозное депо. Через два дня наши вагоны, а это целый состав, подцепили к паровозу, и мы уехали. Перед Великими Луками мы простояли три дня, так как станцию сильно бомбили.

Потом нас привезли в Свердловск, там определили кого куда. Я попал в город Серов и стал работать составителем поездов. В 1942 году меня забрали в армию. Попал во Владивосток, в учебный отряд, где пробыл семь месяцев. Стал командиром крупнокалиберного орудия. Прослужил восемь лет. В 1950 году был демобилизован.

Возвращаться домой, в Сиротино, мне было не к кому, всех расстреляли во время войны. И я остался жить у товарища во Владимирской области в городе Кольчугино. Там обзавелся семьей, там родились двое моих сыновей. В Кольчугино я жил и работал до 1969 года. Потом уехал в Германию, где и живу в настоящее время.

Много раз я приезжал в Сиротино. Первый раз, когда еще был жив Руман Массарский. Это он поставил первый памятник евреям Сиротино. Памятник был выложен из кирпича и обнесен деревянной оградой. Через несколько лет я поехал и купил в Шумилино железную ограду, установил ее. Мы обратились в Шумилинский исполком. Нам помогли, поставили памятник, уже второй, который и простоял до недавнего прошлого.

¹Газета «АМИ» («Народ мой»), 16 февраля 2009 г.

Рахмил Бейлинсон,
Бремен, Германия