Город Шклов называют в Беларуси столицей огурцов. Здесь действительно выращивают замечательные овощи. Памятник огурцу стоит на площади рядом с городским рынком и автовокзалом. У небольшого и уютного города в Могилёвской области есть и много других достижений.
По главной улице – Ленинской, идём мимо аккуратных домов и красивых скверов. Нас ждёт встреча с Асей Борисовной Цейтлиной.

Встречаемся мы накануне Еврейского Нового года – праздника Рош га Шона.

В этот день в 1941 году фашисты и их приспешники в деревне Заречье (рядом со Шкловом) расстреляли родителей и сестру Аси Борисовны. Она сама чудом избежала смерти.

Рассказывает Ася Борисовна Цейтлина.

– Где вы родились? Вы сама шкловская?

– Здесь, рядом в деревне Заречье. Мама работала в веревочной артели, а папа – от Оршанского мясокомбината в деревне Заречье. Производил приём сена, соломы. Маму звали Сима Абрамовна (девичья фамилия Генушева), папа – Цейтлин Борис Григорьевич.

– С какого Вы года?

– Я с 1929 года.

– В деревне Заречье кроме Вас ещё были еврейские семьи?

– Там жили бабушки, дедушки, и дядя – папин брат. Он погиб в партизанском отряде. Мы жили в своём доме. Жили неплохо. Огород был, и хозяйство: свиньи, корова. У меня было ещё две сестры.

– Когда началась война, Вам было уже 12 лет. Помните, как началась война?

– Было воскресенье. Сидели с мамой в огороде, пололи. Папа в это время был на работе. И тут объявили, что началась война. Люди собрались в деревне, недалеко от нашего дома, кто-то плакал. Так для меня началась война.

Папа уже из призывного возраста вышел, и мы должны были уехать в эвакуацию на лошади. Папа, мама, две сестры и я. У папы лошадь была своя. Доехали только до Дрибина. Дрибин был уже охвачен пожаром. Остановились на лугу и дальше нас никуда не пустили. Переждали несколько дней и возвратились в деревню Заречье в свой дом.

– Дом был разграблен?

– Нет. Всё как оставили, так и было. Разграблен дом был, когда расстреляли родителей.

– Что дальше произошло?

– Жили мы. Пришли немцы в дом. У сестры были школьные документы и всякие значки. Они сделали обыск, забрали всё, что было у неё.  И папа отправил сестру к знакомым в деревню Уланово – к председателю сельского совета. Чтобы она там спряталась.

– Как звали сестру?

– Шура. Она там была, а мы жили в Заречье.

3 октября, скоро будет эта дата, как раз был Еврейский Новый год, Рош га Шона, мы отпраздновали и легли спать. Всё было спокойно. Папа в это время ходил на рытье окопов, забирали его немцы и полицаи. И вот 3 октября в 7 часов утра, родители уже встали, я ещё с сестрой спала, нам всем сделали подъём. У мамы топилась русская печка. Выгнали всех из дома. Недалеко стоял сарай. Туда сводили всех евреев Заречья. Было человек двадцать. Кроме того в Заречье жили евреи, приехавшие из Могилёва. Всех выгнали к сараю и лицом повернули к стенке. Потом пришли ещё полицаи, вооружённые с собаками. Мы жили в Большом Заречье, а нас через мостик повели в Малое Заречье. И всех нас загнали в сарай, обыскали, но у нас ничего не нашли, папа ничего не взял с собой. Нас не тронули. Мы были окружены немцами и полицаями. Потом вывели из сарая и построили. Повели к деревне Путники. Там были окопы. Мы не знали, для чего нас ведут. Пошли строем, окружённые немцами, полицаями, собаками. Немного прошли, и папа говорит мне: «Иди, зайди к знакомым. Мы за тобой зайдём». Я же должна была подчиниться папе.

– Можно было свободно выйти из этого строя?

– Вышла, меня никто не тронул. Пошла в сторону. А остальных погнали дальше. И только отошла шагов двадцать-тридцать, услышала выстрелы. Я побежала обратно, никто меня не тронул, но было уже поздно, лежали только труппы расстрелянных. Постояла, что делать? Возвратилась домой. Дом закрыт, топилась русская печь, но дом уже был пустой. Вынесли всё за это время и закрыли дом. Пошла к сараю. Знала, что папа там закопал хорошие вещи. Смотрю, вырыта яма. Ничего нет. Кто-то видел, кто-то знал, где он закапал. Всё ограбили. Я расплакалась.

Подошла ко мне одна семья, у них детей не было. Они меня к себе забрали – старик со старухой. Покормили, дали стакан молока, кусок хлеба, я перекусила, и пошла ходить по деревням.  В Уланово, где пряталась сестра, меня сначала не пустили, но кое-как я туда добралась. Она уже знала, что родителей и одну нашу сестру расстреляли.

– Как звали, расстрелянную сестру?

– Лиза. Побыла я там, всё рассказала. Оставаться было нельзя. Возвратилась назад в Заречье и ходила по деревням. Деревня Плещецы, деревня Кривей… На той стороне по деревням ходила. И так почти год.

– Что Вы кушали?

– Побиралась.

– Где Вы ночевали?

– Где придётся. Переночую и пошла.

– Знали, кто Вы?

– На той стороне в Уланово не знали. А на нашей стороне, где Заречье – знали, кто я. Я была похожа на еврейскую девочку. Они знали, но давали покушать, на одну ночь пускали. Потом дядя узнал о сестре. Он был в партизанском отряде. Семья его погибла вместе с моими родителями: бабушка, жена и двое детей.

– Как звали дядю?

– Мотл Цейтлин. Он погиб в партизанском отряде. Ушли они на разведку в Шклов, был тяжело ранен. Не смогли его спасти. Дядя узнал, что я прячусь. Хотел меня спасти. Но куда забрать ребёнка не знал. Сестру дядя уже забрал в партизанский отряд, и вот они меня направили в деревню Старо-Брящино. Я пришла в деревню и сказала, что из детского дома из Минска, детский дом разбомбили, а я пришла в эту деревню. Они всё выслушали, одна женщина, у неё было двое больных детей, меня забрала. Её зовут Ульяна, фамилию уже не помню. Я жила там, как русская из детского дома, звали меня Зина, без фамилии была. Однажды ночью пришёл дядя, хотел меня увидеть. Сам он не зашёл в дом, а зашёл другой партизан. Он назвал меня и сказал, что дядя Мотя хочет меня видеть. Я ему отвечаю, что за занавеской лежит полицай, он всё слышит. «Что он там делает?» – спросил партизан. «Ульяна вышла замуж за полицая». Партизан тихонечко ушёл. Я выглянула в окно, дядя увидел меня, я увидела его. И всё. На этом мы расстались.

– Вы жили в одном доме с полицаем?

– Да, в одном доме. Я присматривала там за детьми. У женщины было хозяйство. Я лошадь водила в ночное, а днём за детьми смотрела. И навоз чистила – всю работу делала.

– Полицай не догадывался кто Вы?

– Не догадывался. Но после этого ночного визита он сказал: «Пойдём со мной в лес». Это было воскресенье. А мне по воскресеньям давали выходной. Я поняла, происходит что-то не то. И говорю, что в лес не пойду сегодня.

– Зачем он хотел с Вами в лес идти?

– Хотел, наверное, уничтожить меня. Он услышал через занавес, увидел, как партизан нагнулся надо мной. Я на диване с двумя детьми спала.

Я побежала к знакомой и рассказала обо всём. Она связалась с родственниками в Уланово, а они передали всё партизанам. Через пару дней партизаны пришли и забрали этого полицая. И никто не знает, куда он пропал.

– Ваша дальнейшая судьба?

– Жила у хозяйки, работала. Никто меня ни в чём не подозревал. Потом пришло освобождение деревни от немецких захватчиков. Я ушла на встречу с партизанами. Мне подсказали, что они в деревне Загорье, недалеко от нас. Пришла к знакомым и сказала про партизан. Они утром раненько взяли лошадь и отвезли меня в партизанский отряд на встречу с сестрой. Обо мне знал командир партизанского отряда.

– Что за партизанский отряд?

– 25-й партизанский отряд. Как фамилия командира, не помню. Он вышел к женщинам, они стояли на дороге, встречали своих сыновей, и спросил: «Есть ли у вас в деревне Зина?». Они ответила, что живёт такая. Он пришёл и рассказал обо всём сестре.

Вот мы и встретились с сестрой. После произошло расформирование партизанского отряда, и сестра пришла домой в деревню Заречье.

Кому-то может показаться, что три года оккупации прошли для Аси Борисовны, без особого страха и смертельных волнений – ведь пережила всё. На самом деле каждый день она находилась на границе между жизнью и смертью. Может быть, ребёнок не так остро воспринимал это состояние, но сегодня, оглядываясь на прожитую жизнь, она понимает, что её спасение произошло всем смертям назло.

Вот несколько примеров из жизни девочки Аси.

Она пасла в лесу хозяйскую корову. К ней пришли полицаи. Спросили, как зовут. Потом они стали, что-то между стали говорить. Ася не растерялась и убежала в лес. За ней не погнались. Полицаи думали, куда ребёнок денется. Она потом осторожно пришла за коровой, вернула её хозяйке и ушла от неё.

В родном Заречье однажды попалась на глаза полицаю. Он хотел её схватить, погнался за ней, но был толстый, неповоротливый и девочка убежала от него.

– Ходили с детьми, собирали щавель. Пришли полицаи. Это было в Заречье, около моста. На меня «Юда, юда?». Я смотрю на них. Посмотрели ребёнок, и ушли от меня. Потом ещё раз пришли полицаи, завели меня, где сидел комендант немецкий в Шклове, в старое здание райисполкома. Не было начальника. Меня никуда без его указания не повели. Была тумбочка. На той тумбочке я сидела всю ночь. Меня повели в участок, он был в конце города. Полицаи завели в землянку перед расстрелом. Там был знакомый папин. Он сказал: «Я тебя не буду замыкать. Дверь открыта, хочешь, уходи». Он ушёл. И я в 11 ночи ушла оттуда. Пошла в деревню Слижи. Там жил папин знакомый. Я его прекрасно знала. Но меня не приняли. Испугались. Я ушла оттуда ночью, уже было под утро. Там одну женщину встретила. Её сын был полицаем. Он тоже знал моих родителей. Они меня к себе домой взяли, и осталась я у них. Две недели скрывалась на печи.

– Полицай знал об этом?

– Конечно, знал. Но не тронул меня.

Я оттуда снова ушла в сторону Заречья. Ещё одна женщина взяла меня. Скрывалась у неё месяц. Потом узнали немцы, и мне пришлось от неё уйти в Уланово, к той семье, где была сестра.

Скрывалась в деревне Заровцы, Подгорье, там много деревень, где я ходила. Ночевала у них, а днем ходила по лугу, ягоды собирала, ягодами, щавелем питалась. Теперь даже не верится, что я могла всё это испытать. Как задумаешься, как я осталась жива – судьба такая.

Дети войны взрослели не по годам, а, буквально, по дням. И в 16 лет, когда пришло освобождение, Ася Цейтлина уже понимала больше, чем многие взрослые люди. И в первую очередь, что теперь ей надо самой строить новую жизнь, своё будущее. Конечно, помогала старшая сестра. Но рассчитывать в первую очередь, приходилось на себе.

– Я встретилась с сестрой. Возвратились в свой дом в Заречье. Пришли с нами партизаны, разыскали людей, которые взяли у нас обстановку, вещи. Партизаны помогли все возвратить домой: кровать, шкаф, ещё кое-что. Партизаны накололи и привезли дрова. Достали нам картошки. Мы к папиным знакомым обратились. Эти люди кое-что дали. Мы с сестрой стали жить в Заречье. Она пошли на работу в сельский совет от райфинотдела. Я пошла в школу в пятый класс. Окончила десять классов. В школу ходила в Шклов. После поступила в Могилёвский пединститут на учительский факультет. Помогло наше Шкловское районо, оказывало материальную помощь. Два года училась. После этого меня отправили на работу на Полотчину. Два года я отработала там. А потом сестра меня забрала сюда. На работу устроилась сначала в деревне Ржавьё, вышла замуж в Шклове и приехала сюда. С 56-го года учительницей в Шклове, до выхода на пенсию в 1984 году.

У меня две дочки, внуки. Старшая дочь жила здесь, потом уехала с мужем и детьми в Америку. Младшая осталась со мной. Заболел отец, потом заболела она. Это было в 2001 году. Вот уже почти двадцать лет, как умер муж, и почти сразу умерла дочка. Остался внук Дима, живёт у меня, я его воспитала.

79 лет прошло с того осеннего дня, когда были расстреляны евреи Заречья, евреи Шклова. Но люди должны знать и помнить об этом. Чтобы это никогда не повторилось!

– А внуку иногда рассказываете? Или внуку это не очень интересно?

– Он знает. У меня очень часто бывают люди. Я рассказываю о своей жизни, и он слушает.

– Кто бывает у Вас? Кому Вы рассказываете?

– Приезжают. Первые меня посетили из Орши. Он был писатель, фамилию не помню сейчас. Потом из Ленинграда были – интересовались. Родственники из Москвы интересовались. Сейчас уже тяжело вспоминать.

– Дай Бог Вам здоровья, дай Бог хорошей записи в Книге жизни и до 120! Вы очень нужны людям.

Аркадий ШУЛЬМАН

Автор выражает благодарность Александру Литину и Иде Шендерович за оказанную помощь при подготовке материала.