Остаться живым в раннем детстве, когда Михаил Давидович Розеншейн, наверное, ещё и не понимал ничего, у него был один шанс из тысячи. Его сверстники, земляки из Белостока, других городов и местечек, захваченных фашистами, разделили участь большинства евреев – были расстреляны, закопаны заживо во рвах и траншеях.
Он, благодаря мужественным людям, рисковавшим своей жизнью и жизнями близких, остался жить. И если у судьбы есть предначертание, то его обязанность рассказывать о тех страшных годах, чтобы о них знали и они стали уроком для всех поколений.
– Михаил Давидович, с какого вы года?
– Я родился 14 сентября 1940 года в городе Белостоке.
– Белосток был уже советский…
– Уже Западная Белоруссия вошла в состав Белорусской Советской Социалистической Республики.
– Кто были ваши родители?
– Мои родители были активные члены Коммунистической партии Западной Беларуси. Отца звали Давид Иосифович Розеншейн, маму – Евгения Семёновна (Шоломовна) Каплан.
– Они ещё были сравнительно молодые люди, когда вы родились?
– История нашей семьи связана с историей Западной Беларуси, с историей Коммунистической партии Западной Беларуси. Мать и отец были активными членами компартии. За свою подпольную деятельность отец 12 лет отсидел в каторжных тюрьмах Пилсудского в Польше, мать – 8 лет. Только в 1939 году, когда Западная Беларусь была освобождена и мама за полгода до этого вышла из тюрьмы после последней отсидки, отца выпустили польские власти, учитывая, что уже было наступление немецких войск на Польшу. И он через всю Польшу добрался до Белостока. Мама в это время находилась в городе. Я родился соответственно в 1940 году, когда они смогли воссоединиться.
– Вы были первым ребёнком?
– Да. Единственным. Отец с 1903 года, а мама с 1907 года.
– Отец где-то работал?
– Отец занимался подпольной деятельностью. Был журналистом в редакции центральных изданий Коммунистический партии Западной Беларуси. Был главным редактором.
Мама коренная белосточанка. Отец родился в Гродненской области в местечке Порозово. В «Еврейской Российской энциклопедии» написано, что в местечке Порозово родились: Давид Иосифович Розеншейн, и ещё человек, который был главным раввином Иерусалима в 1936 году. Позже семья отца переехала в городской посёлок Пески, тоже Гродненской области, а потом – в Вильно. И уже в Вильно родились остальные дети в этой семье.
– Вам был годик, когда началась война.
– Даже годика не было, восемь месяцев.
– В Белосток немцы пришли практически сразу.
– Белосток был оккупирован 25 июня 1941 года.
– Родители не успели уйти?
– Отец был мобилизован и отправился в Минск. Он хотел забрать меня и мать, но мать отказалась, она была директором фабрики, и считала своим долгом в первую очередь эвакуировать людей и фабрику, а потом уже подумать о себе и своём сыне.
– Дальнейшая судьба семьи?
– Отец прошёл всю войну, а мама эвакуироваться не успела, и 28 июля было создано белостокское гетто, в которое я вместе с матерью попал.
– Вы это знаете из рассказов мамы?
– Мать погибла. У неё был большой опыт подпольной работы, и она вошла в один из первых антифашистских комитетов, созданных в гетто. В декабре 1941 года антифашистский комитет был выдан провокаторами, мама была арестована и уничтожена немцами. Подтверждение этого есть в книге Бернарда Марка. Это сотрудник Еврейского исторического института в Варшаве, в 1951 году он издал книгу «Белостокское гетто. Самооборона. Восстание. Уничтожение». Там об этом написано, я приведу перевод, который сделан из этой книги. «Широко разветвленная деятельность помощи советским военнопленным – жертвам гитлеровского террора, а также огромный размах антигитлеровской работы велись через подпольный актив в гетто, что вызвало соответствующую реакцию врага. Гестапо прониклось решением парализовать враждебную деятельность путём ареста актива подпольной организации. Первая волна арестов произошла на протяжении нескольких дней после закрытия доступа в гетто. Доступ в гетто был практически закрыт в сентябре 1941 года. На улицу Сенкевича, 15 привели группу еврейских коммунистов, выданных шпионами гестапо. Без исключения все были расстреляны во дворе гестаповцем Дабисом. Когда организация вновь развернула оживлённую деятельность, оккупационные власти распорядились приступить к заданию по нанесению смертельного удара. Гестапо определило ликвидацию на декабрь 1941 года. Арестовано было много деятелей. Попал в сети оккупантов Абрам Майзельс – один из руководителей антифашистского сопротивления в гетто. В тоже время была заключена в тюрьму Женя Каплан – деятель коммунистического движения, бывший член городского совета Белостока. Участь Жени разделила Маня Зусман. Все арестованные понесли мученическую смерть».
Мама была простой текстильщицей на фабрике. Когда в 1939 году установилась Советская власть, коллектив избрал её директором фабрики. У неё было много знакомых среди рабочего класса, простых людей, которые жили в Белостоке. Она была депутатом Народного собрания Западной Беларуси, которое приняло постановление о присоединении Западной Беларуси к Белорусской Советской Социалистической Республике. Кроме того, в Белостоке жили её родственники. Они все были уничтожены. Жила также сестра отца – Рахиль. У неё в 1941 году летом родился маленький ребёнок – девочка. Когда мать в гетто погибла, опекунство надо мной взяла сестра отца. Дальше я находился с ней.
Это рассказала моя спасительница отцу, когда он с ней встретился. И написала в Яд Вашем, когда ей присваивали звание «Праведник Народов мира». Ни одного из свидетелей тех событий не осталось. Все мои родственники, которые были на оккупированных территориях, это Вильно и Белосток, были уничтожены.
– И в том числе женщина, что взяла над вами опеку – Рахиль – тоже погибла?
– Она тоже погибла.
– Как ваша спасительница узнала про вас?
– Я её словами расскажу. Есть документ, он на польском языке, она написала его и отправила в Яд Вашем. Есть перевод этого документа.
«Геновета Майхер. До замужества Бендарска. Родилась 13 января 1917 года».
В 1941 году ей было 24 года. Вся жизнь впереди. Всем понятно, чем она рисковала. Писала она это письмо в 2002 году.
«Адрес во время войны – Белосток, улица Святого Роха, 2».
Это улица, где размещается костёл Святого Роха, который все знают.
«Во время войны проживала с матерью в Белостоке, снимала квартиру внаём у знакомого доктора-педиатора. Работала на прядильно-ткацкой фабрике №25, которая находилась на пересечении улиц Липовой и Ново Свят. Директором была Евгения Каплан, мать ребёнка, родившегося в 1940 году, который был спасён мною.
История спасения.
…Рахиль, по мужу Шелман, была работницей фабрики. Сестра отца ребёнка взяла на себя заботу о мальчике. У неё была своя дочь, они были заключены в Белостокское гетто. Имя мальчика Миша Розеншейн. Я поддерживала отношения с пани Шелман. Однажды во время встречи она попросила меня, чтобы я взяла мальчика из гетто. Мальчик был очень исхудавший и больной. Я была молодой и мною не руководили никакие материальные побуждения. Сделала это, руководствуясь дружбой с умершей уже матерью ребёнка и пани Шелман».
Жена брата отца, который погиб в Освенциме, встречалась с Геноветой Майхер в 1944 году, когда был освобождён Белосток. Я попросил её описать те события. Она написала, что Рахиль могла отдать свою дочь, но не отдала, потому что очень любила отца, и считала, что муж её уже был уничтожен, сама она тоже не выживет, а отец мальчика, который находится на фронте, может быть останется жив, и найдёт ребёнка, и таким образом будет продолжен род.
Она практически пожертвовала своей дочерью, отдав меня Геновета, потому что та могла взять только одного ребёнка.
– Страшная жертва. Сделать такой выбор…
– Это совершенно другие люди. Невозможно описать. Рахиль тоже была членом Коммунистической партии Западной Беларуси, и брат отца был.
«При виде больного маленького ребёнка я не могла равнодушно уйти, не сделать ничего, чтобы ему помочь, – пишет Геновета. – Было это в декабре 1941 года или в январе 1942 года. Пошла в гетто с двумя товарищами. Один их них наблюдал за немецким часовым, а другой – открывал двери, выносил ребёнка из полиции.
Отнесла ребёнка домой. Моя мать Анастасия Бендарска, как увидела ребёнка, сказала: «Дочка, зачем ты принесла этот скелет?» Лечением ребёнка занимался педиатр, у которого мы были квартирантами.
Шансов на выживание не было никаких, если бы доктора не было.
Отдавала себе отчёт, что за укрывание еврейского ребёнка мне и моей матери грозит смерть, решила крестить ребёнка».
Дом был многоквартирный. Соседи… Вчера у паненки Геноветы ребёнка не было, а сегодня – есть. Он кричит и плачет, его не спрячешь в шкаф, как взрослого человека.
Она сделал этот шаг, и если церковь признала, а так как поляки католическая нация, значит, надо было и остальным признать.
«Дала ему имя Мирослав. Крёстной мамой была такая то, а крестным отцом – органист костёла Святого Роха. Никаких денег за укрывательство мальчика не получала.
Прошли годы оккупации, я очень сжилась и полюбила своего приобретённого сына. Было нам вместе хорошо. Пришло ощущение, что будет он только моим. В один из дней, было это в августе 1944 года, когда был освобождён Белосток, кто-то постучал в мою дверь. У порога квартиры стоял Давид Розеншейн – отец мальчика. Отец забрал своего сына и поселил в Легнице, где он служил после окончания войны. Позже выехал в Минск.
Желаю, чтобы институт Яд Вашем получил, как можно больше доказательств помощи и жертвенности со стороны славянских народов по отношению к еврейскому народу во время той страшной войны».
– Как отец узнал, кто вас спас?
– Отец в своих воспоминаниях о матери пишет: «Что касается судьбы нашего сына, то о том, что он спасен поляками, я узнал от белостокских товарищей, советских партизан и партизан Армии Людовой, с которыми познакомился в 1943-44 году на территории Гродненщины, где находился в составе советского партизанского соединения, в качестве сотрудника редакции. Сына увидел в 1944 году во время боев за освобождение Белостока. К гражданке Майферт меня привели по просьбе Станислава Бурузинского – это один из руководителей антифашистского подполья Белостока.
Наверное, когда меня забирала Геновета Майхер, то об этом знало антифашистское подполье и, наверное, за моей судьбой как-то следили.
– Вы после войны когда-нибудь встречались со своей спасительницей?
– После войны были встречи. В 1944 году отец меня увидел, но война ещё не окончилась. Пару месяцев он находился в Белостоке и Гродно. Его хотели оставить в тылу, но по решению ЦК компартии и политуправления он пошёл на запад и я остался с Геноветой. Мы переехали в Гданьск, когда немецкое население выселялось оттуда, и соответственно город заполнялся польским населением.
До 1946 года я находился с Геноветой Майхер. Отец пишет: «Наконец в 1946 году, когда находился в Познани в редакции газеты «Свобода» сын стал жить со мной».
– После этого вы не виделись с Геноветой?
– Она навещала меня, пока я с отцом был в Польше. Это было в Познани в 1946 году. (Показывает фотографию) Написано: «Любимому сыночку». Вот вторая фотография, это уже 1947 год в Легнице. Она приезжала. (Показывает фотографию).
– Красивая женщина.
– Очень красивая. Настоящая пани.
– На звание Праведника вы её представляли?
– Конечно. Ей уже посмертно дали Медаль и Диплом. Они остались в Яд Вашеме, так как близких родственников у неё не было.
– Чем в послевоенные годы занималась ваша спасительница?
– Думаю, она жила при муже. Наверное, путешествовали они много.
– Как сложилась после войны судьба вашего отца?
– Он прекрасно знал польский, идиш, немецкий и русский. Войну закончил в редакции газеты на польском языке, которая издавалась в Польше. Второй раз женился. Моей приёмной матерью была военврач, которая тоже прошла войну она работала в госпитале. Она по специальности детский врач. Во время войны была хирургом. Потом наблюдала детей в детском саду, который был при Группе советских войск в Легнице. И она прониклась моей судьбой, потому что я был такой беззащитный. Ещё плохо говорил по-русски и уже плохо говорил по-польски, дети меня третировали, нянечки и воспитательницы не понимали, что я говорю. Я их тоже не понимал.
До лета 1953 года отец служил на территории Польши. Я в 1947 году пошёл в первый класс легницкой советской средней школы. Но в 1949 году поступило указание, что все дети должны покинуть Польшу. Встал вопрос, куда же мне ехать? Отца не демобилизовали ещё, приёмная мать при нём, и меня определяют к родственникам приёмной матери. То есть чужие люди взяли на себя ответственность за ребёнка, которому девять лет. Я еду в город Электросталь Московской области, на год-два думали, но я там оканчиваю среднюю школу. Отец в 1953 году демобилизуется, едет в Гродно и работает там в газете. После этого он переезжает в Минск, наверное, в 1955 году. Минск был разрушен, жилья не было, взять меня невозможно, они снимали какую-то комнатушку в хибаре на Немиге.
Отец работает до пенсии в журнале «Колхозник Беларуси», редактором которого был Самутин – один из руководителей Белостокского партизанского соединения.
– Ваша судьба?
– В 1956 году отец, как демобилизованный офицер, получил квартиру. Я стал приезжать в Минск. В 1957 году переехал сюда жить.
Хочу поступить в Институт механизации сельского хозяйства, приняли на заочное и до 1959 года учусь. Ухожу в армию. В 1961 году демобилизуюсь. Поступаю во Всесоюзный заочный электротехнический институт связи. В Минске был филиал.
– И это стало вашей профессией?
– До этого я работал слесарем на заводе вычислительной технике имени Орджоникидзе. Потом перешёл в конструкторское бюро и работал там 48 лет до самой пенсии.
Михаил Давидович Розеншейн выполняет свой долг перед родными, сверстниками. Перед теми, кто стал жертвами Холокоста. Он заместитель председателя Белорусского объединения узников гетто, ведёт большую общественную и исследовательскую работу, по мере сил и возможностей помогает другим людям и рассказывает о тех страшных годах, которые ему суждено было пережить. Чтобы эти рассказы стали назиданием для всех последующих поколений.
С Михаилом РОЗЕНШЕЙНОМ беседовал Аркадий ШУЛЬМАН
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Накануне Великой Отечественной войны в Белостоке проживало около 50 тыс. евреев, а в близлежащих к нему районах – ещё 350 тыс.
27 июня 1941 г. город был захвачен немецко-фашистскими войсками, и уже на следующий день они сожгли еврейский квартал. Во время этого пожара погибло более 1 тыс. евреев, которых заперли в одной из синагог.
Следующее массовое уничтожение еврейского населения в Белостоке произошло в первой половине июля 1941 г.: тогда оккупанты уничтожили около 6 тыс. человек.
26 июля того же года в городе был учрежден юденрат, руководителем назначен Эфраим Бараш – один из наиболее активных членов местной еврейской общины. Он организовал работу промышленных предприятий – в надежде на то, что еврейское население не будет подвергнуто уничтожению, поскольку будет работать на важном для экономики Германии производстве.
1 августа 1941 г. в Белостоке было создано гетто, куда согнали более 50 тыс. местных евреев. Все узники в возрасте от 15 до 65 лет были обязаны работать на предприятиях, и за эту работу они получали паек – 500 гр. хлеба в день (в последующем – 350 гр.).
С февраля 1942 г. фашисты начали проводить в гетто массовые убийства узников. Во время первой «акции» они уничтожили около 1 тыс. евреев, а 10 тыс. из Белостока отправили в лагерь смерти в Треблинке.
С ноября 1941 года в гетто начало создаваться организованное сопротивление. В марте 1942 г. был создан «Объединенный антифашистский блок». В отличие от других восстаний, в Белостоке силы Сопротивления поддерживал руководитель юденрата Бараш. До весны 1943 г. Движение сопротивления в гетто поддерживало связь с варшавской Еврейской Боевой Организацией, с гетто Вильно и с партизанским отрядом Юдиты, действовавшим в лесах с декабря 1942. В феврале 1943 еврейское Сопротивление получило помощь оружием, медикаментами, разведывательной информацией от немецкого антифашистского движения.
Первые вооружённые столкновения в гетто были во время акции депортации 5-12 февраля 1943 г.
В начале августа 1943 г. немцы приняли решение об окончательной ликвидации Белостокского гетто. В ночь с 15 на 16 августа гетто было окружено тремя кольцами немецких войск. Войскам были приданы полевая артиллерия, танки, броневики и самолёты.
16 августа 1943 года в гетто началось вооружённое восстание. В восстании участвовало всего около 300 человек, так как вооружение повстанцев могло хватить лишь для такого количества бойцов.
Отдельные группы евреев оказывали сопротивление в течение месяца. После полного подавления восстания немцы вывезли 40 тыс. узников гетто в Треблинку и Майданек.
Белосток был освобожден советскими войсками в июле 1944 г. В это время в городе осталось 1085 евреев, а из всех узников гетто спаслось 260 человек (некоторые из них выжили в концлагерях, другие находились в партизанских отрядах).
Константин КАРПЕКИН
