Моя мама в 1936 году вышла замуж за Гутина Шаю Абрамовича по национальности еврея. У него от первого брака был сын Миша.
Мать, Ризо Мария Павловна, по национальности белоруска, у неё от первого брака было две дочери Надя и Аня. Первый муж умер в 1933 году. Проживали на квартире в Витебске по ул. Ильинского. Там же родился я в 1937 году, Гутин Владимир Шаевич. Отец работал на железной дороге проводником, мать в железнодорожной больнице. В конце 1937 года они получили квартиру по ул. Новый Быт, где семья проживала до начала войны.
Я помню, как война пришла в город Витебск. Многие не верят, что в таком возрасте можно что-то запомнить. Как говорила мама, немцы захватили город 10 июля 1941 года. Когда начал гореть город, ещё до прихода немцев, мы были вынуждены покинуть квартиру и пойти на берег Западной Двины. Когда и на берегу стали гореть дома и ярусы дров, все у кого были лодки, отплывали на середину реки и там спасались от пожара. Мы были вынуждены пойти за город в овраг, в народе его называли «Кровавая сосна». Там находились, пока не закончились пожары. Когда вернулись в город, дома не было, все сгорело. Какое-то время жили у знакомых.
Оказавшиеся в оккупированном Витебске евреи, в скором времени, были изгнаны из своих домов и согнаны в гетто на берегу Двины. Был издан приказ немецкой комендатурой: все евреи старше 10 лет должны носить на правом рукаве жёлтый лоскут. В гетто был помещен папа.
Первые уничтожения евреев начались в середине июля 1941 года. Во время переправы на другой берег Двины лодки и плоты с евреями топили, а тех, кто пытался выплыть добивали.
Отцу удалось бежать из гетто, Какое-то время он скрывался на огороде у знакомых. Когда и там стало находиться небезопасно, вырыл яму на берегу Двины. Там прятался, выбирался только ночью. Я знал, где он находится и старался залезть к папе в яму.
На улице, где мы жили во время войны, лежал убитый с отрезанными ушами. Его захоронили на огороде. Как говорила мама, у него был паспорт на фамилию Садэко, национальность украинец. Паспорт оставили для отца.
Когда в августе 1941 года начались массовые уничтожения евреев, оставаться в городе было невозможно. Отец опасаясь за свою и мою жизнь, решил покинуть город и ушёл в сторону Лиозно, взяв паспорт Садэко.
До этого, для спасения, меня решили крестить в православную веру. Уговорили священника Оберенко Гавриила, чтобы он тайно крестил у себя дома, он же был крестным отцом. А крестной матерью уговорили стать подругу матери Клавдию Щуплик. Так я стал Ризо Владимиром Александровичем.
Осенью 1941 года мы заняли комнату в одном из уцелевших домов, но скоро немцы выгнали нас и оттуда. В этом доме организовали дом отдыха для своих фронтовиков. Назывался он «Лабгаем». Мы были вынуждены ютиться в полуразрушенном доме, недалеко от «Лобгайма». Пока было тепло, питались лебедой, крапивой, копались в помойке, куда немцы выкидывали объедки, иногда удавалось подбить ворону из рогатки. Это было счастье.
В один из дней к нам ворвались жандармы, увидели меня и стали кричать «юда». Мать отвечала: «Пан никс», – я показывал крестик, который висел у меня на шее. До этого мать учила меня молчать, потому что речь могла выдать меня, и носить шапку, чтоб не видны были чёрные волосы.
Мать с дочками уходила в деревни просить милостыню и менять какие-то вещи на еду. Я на 3-4 дня оставался один, закрывал дверь. Мне оставляли картошку в мундирах и немного хлеба, клали в ведро под груз. Мне было страшно. Постоянно плакал, особенно ночью, когда бегали крысы. Я бил по ведру отпугивал их, играл с палочками, других игрушек не было. Когда в очередной раз мама ушла со сводными сестрами в деревню, я перед этим очень плакал, кричал, что боюсь, возьмите меня. Мама говорила: «Пойми, тебе нельзя». Меня как всегда закрыли, так было каждый раз. Немцы стали ломиться в дверь. Я от страха спрятался под нары, прикрылся ночёвками. Немцы вошли в дом, я слышал их речь. До ночи я боялся вылезти, что меня могут немцы схватить.
Где-то весной 1942 года сводная сестра услышала из разговора «доброжелателей», что всех евреев из гетто уничтожили, а вот пацан остался. Не знаю о ком шёл разговор, но мать решила срочно покинуть это место проживания. Пошли подальше в подвал разбитого дома.
Мать как-то взяла меня на базар, чтобы продать кое-какие вещи, купить еды. Жандармы окружили базар, устроили облаву, мать успела вытолкнуть меня из оцепления и крикнула: «Иди к знакомым, я тебя найду».
Дней через семь мать побитую выпустили, она нашла меня, рассказывала, что били, спрашивали, где муж.
Летом 1943 года, когда я находился на улице, началась стрельба. Что-то ударило мне в голову, я упал, даже не понял, что такое и только почувствовал, по лицу что-то течёт. Стал вытирать и увидел кровь, закричал, побежал в подвал, где мы жили. Меня лечили, прикладывали компрессы из мочи и траву. В больницу было обращаться опасно.
Осенью 1943 года начались массовые облавы, мы залезли в погреб в одном из сгоревших домов. Это место приготовили подростки, чтобы прятаться от угона в Германию. Подростки нас закрыли крышкой и засыпали битым кирпичом, посыпали табаком, чтобы собаки не обнаружили нас.
Слышали лай собаки, как по крышке ходили немцы. Меня забивал кашель, мать закрывала рот подушкой, чтобы не было слышно. Сколько там находились, не помню, но от холода и голода стали пухнуть. Мать решила, надо выбираться, может, удастся спастись. Пошли опять в подвал.
В январе 1944 года после очередной облавы немцы схватили нас и поместили в лагерь смерти, который располагался на территории бывшего 5-го железнодорожного полка. В бараках на трёх ярусных нарах из проволочной сетки, в неотапливаемых условиях находились тысячи людей. Мы жались друг к другу, чтобы согреться. Стоны, крики, бред умирающих, основательно заедали вши. Свирепствовали инфекционные болезни. Каждое утро всех выгоняли из бараков. Выносили окоченевшие трупы и полуживых, кто не смог подняться и складывали в овраг. Безо всяких причин людей убивали палками, травили собаками, расстреливали. Меня старались скрывать, чтоб не попался на глаза немцам.
В день давали 100 г хлеба из мякины, черпак баланды. Воду брали из сажалки, где мыли коней. Весной ели траву.
Так продолжалось до мая месяца 1944 года. В один из дней всех выгнали из бараков, погрузили в автомашины и повезли к железнодорожной линии. Затолкали в товарные вагоны столько людей, что нечем было дышать. Вагоны закрыли наглухо. Духота была неимоверная, воды не было, люди падали в обморок, умирали. Куда везли неизвестно.
Где-то поезд остановился, немцы выгнали всех из вагонов, приказали вещей не брать. Нас гнали по лесам, полям и болотам больше недели. У людей не было сил идти, падали, их пристреливали на месте.
Помню один из случаев. Нас гнали через небольшую речку, женщине с большим животом стало плохо, один из конвоиров ударил её в живот прикладом, а потом застрелил.
В одну из ночей нас загнали в болотистый лес для уничтожения. Люди падали от усталости, выбирали только сухое место. Утром увидели, что лагерь смерти огорожен колючей проволокой. Стали делать шалаши из веток елки и коры, чтоб укрыться от дождя.
Когда немцы увидели белые стволы от снятой коры, заставили их замазать грязью. Пищи никакой не давали, ели траву, жевали кору деревьев. Огонь разводить, чтобы вскипятить болотистую воду, не разрешали.
Каждый день немцы хватили людей, куда-то уводили. Больше они не появлялись. Только слышали стрельбу. За водой ходили в болотистый ручей, там вода была глинистого цвета. Стоял часовой и отгонял, кричал: «Шнель, шнель». Меня прятали в шалаше. В одну из ночей 3 июня 1944 года охрана покинула лагерь смерти. Люди утром бросились из лагеря и стали подрываться на минах. Вся территория вокруг лагеря была заминирована. На окраине лагеря обнаружили ямы и траншеи с убитыми. Стали находить среди убитых своих близких. Вот от крови вода в ручье и была глинистого цвета. Несколько человек вышли на край леса, стали махать белыми тряпками. Вскоре появились бойцы Красной Армии и сказали: «Срочно покидайте лагерь, идите только по разминированной, отмеченной тропе, ничего не поднимайте». Кто не прислушался к совету, подрывались на минах.
Не успели отойти от лагеря и километр, немцы открыли артиллерийский огонь по лесу, и лагерь стал взрываться. Кто не смог, не успел выйти там и погиб. Потом нас привели на берег озера, стали производить санобработку. Одежду пропаривали в специальных машинах. Все раздевались, сначала мужчины и женщины. После погрузили в машины и повезли в Смоленскую область.
Многие болели тифом.
После освобождения Витебска, вернулись в город, жили в землянке.
После войны мы разыскивали отца. Знакомые рассказывали, что он дошёл до них, в деревню Заольша Лиозненского района. Прятался на печке, пока соседка вечером не увидела, как он шёл по нужде, и сказала, что за укрывательство еврея – расстрел. Отец был вынужден уйти от них в сторону Колышек. Ходили слухи, что там есть партизаны. Очевидцы говорили, что он попал в гетто, где и был расстрелян в конце 1941 года.
В 1948 году старшая сводная сестра повела меня «на наружный вид», для получения свидетельства о рождении, зная, что отца нет в живых. Без согласия матери, записала данные при крещении, а в графе «отцовство» поставила прочерк, чтобы избежать 5-го пункта.
Я работал на стройках, потом на заводе токарем.
Заинтересовался историей, военными годами. Работал в архиве, помогал историку, одному из авторов книги о витебском гетто Михаилу Рывкину. В соавторстве с Аркадием Подлипским написали книгу «Лагерь смерти “5-й полк”». Мои воспоминания опубликованы в книге, изданной на немецком языке в Германии «Kriеg und Vernichtung» («Война и уничтожение»).
Коллектив Витебской библиотеки имени С.Я. Маршака написал в 1998 году стихотворение, посвящённое мне.
Эпиграфом стоят слова: «З удзячнасцю за цеплыню, шчырасць і імгненне да спагады».
Я помню ўсё….
Магілы на ўзгорку,
Дзе плача вечна ссохлая сасна
І лезе ў вочы дым пажараў горкі:
Праклён табе, пачворная вайна!
Я помню ўсё…
Як вывадак звярыны
Жывых дзяцей у яму заганяў,
Я помню крыж фашысцкі на машыне…
Праклён табе, праклён табе, вайна!
Я помню ўсё…
І як гарэлі людзі…
Ліпучы снег, што кроўю набрыняў.
Мне крык памершых раздзірае грудзі:
Праклён, фашызм!
Праклён табе, вайна!
Владимир РИЗО
Историческая справка:
В сентябре 1941 г. на северо-западной окраине Витебска (в конце современной улицы Титова) немецко-фашистскими захватчиками был создан концентрационный лагерь. Официально он именовался шталагом № 313 (Stalag 313), но поскольку располагался на территории бывшего 5-го железнодорожного полка, то остался в памяти местного населения как «5-й полк».
По примерным подсчётам, одномоментно на территории лагеря могло находиться от 28 до 35 тыс. заключённых.
В марте – апреле 1943 г. в лагерь было помещено около 20 тыс. жителей Витебска и окружающих деревень, в том числе и еврейское население.
12 мая 1944 г. значительная их часть была отправлена фашистами на линию своей обороны, пролегавшую между станциями Крынки и Выдрея.
К июлю 1944 г. все военнопленные, содержащиеся в концлагере, были уничтожены, и он стал использоваться в качестве пересыльного, а позднее – как лагерь для гражданского населения.
Считается, что через лагерь прошло около 150 тыс. человек, около 80 тыс. из которых погибло (среди них около 12 тыс. – мирные жители).
Узники концлагеря были освобождены советскими войсками 3 июня 1944 г.: в живых осталось примерно 8 тыс.человек.
26 сентября 1944 г. территорию лагеря осмотрела Витебская областная комиссия содействия в работе Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов. В комиссию входили сотрудники НКВД и специалисты судебно-медицинской экспертизы. Они выявили 70 могил размером 7 х 8 х 4 м, а также около 300 могил размером 2 х 2,5 х 3 м. В этих могилах было обнаружено большое количество останков людей, одетых в советскую военную форму. Судмедэксперты установили, что преобладающее большинство узников было убито из огнестрельного оружия, а также от ударов тупым предметом.
Также на территории концлагеря было обнаружено 2 могилы размером 15 х 10 х 5 м, в одной из которых находились останки красноармейцев, умерших от ран, а во второй – умерших от голода.
В западной части лагеря комиссией были выявлены захоронения военнопленных и гражданского населения, которым на момент смерти было от 20 до 30 лет.
Перед отступлением, с целью сокрытия преступлений, немецко-фашистские захватчики приказали вспахать и засеять травой территорию, на которой находились захоронения[1].
Увековечивание памяти погибших в концлагере «5-й полк» началось через 20 лет после его освобождения. В 1964 г. здесь был установлен памятник (архитектор – А. Бельский), в 2005 г. – воздвигнут 15-метровый крест, а в 2012 г. рядом с ним была открыта часовня.
Фотоснимки:
- Общий вид лагеря, 1944 г.[2]
- Члены судебно-медицинской экспертизы возле братской могилы на территории бывшего концлагеря, 1944 г.[3]
- Захоронения на территории «5-го полка», 1950-е гг.[4]
[1] Государственный архив Витебской области (ГАВО). Ф. 256. Оп. 1. Д. 6. Л. 15 – 16.
[2] ГАВО. Ф. 256. Оп. 1. Д. 8. Л. 3.
[3] ГАВО. Ф. 256. Оп. 1. Д. 8. Л. 10.
[4] ГАВО. Ф. 2180. Оп. 2. Д. 8. Л. 10.
Историческую справку подготовил Константин КАРПЕКИН
