Детство, юность, родное местечко в Полесье, родители поэта.

Поэт Семён Абрамович (Шимен Авраам-Лейб) Лельчук родился 15 сентября 1918 года в местечке Калинковичи, что на Полесье, в  еврейской семье.
Отец будущего поэта Авраам-Лейб Лельчук работал секретарём Калинковичского городского совета, а потом главным бухгалтером школы животноводов. В детстве Авраам-Лейб закончил хедер, прекрасно знал древнееврейский язык. Он не был религиозным евреем, но в семье всегда соблюдались традиции.
Дедушка Семёна почти наизусть знал всю Тору.

В семье Авраама-Лейба Лельчука было четверо детей.
Старший из них Семён (тогда его называли Шимен) учился в СШ №1 Калинковичей. Успешно закончил 7 классов, поехал в Минск, поступил на рабфак, затем в Минский педагогический институт.
У Семёна были две сестры – Оля (Элька) и Мера, а также младший брат Илья (Эли).
Их мама – Хиена была домохозяйка, но управляла не только домом, но и всеми с кем встречалась и разговаривала. В доме и на улице её называли «прокурором», так как она всегда выслушивала обе враждующие стороны, и давала нужный совет, а поэтому всегда всё знала, хотя из-за болезни большую часть времени сидела дома.
Вот как описывает встречу с семьёй Семёна Лельчука известнейший писатель, патриарх литературы на идиш Григорий Релес.
«После войны мне удалось отыскать отца Семёна Лельчука. Из эвакуации он вернулся в Калинковичи, где проживал и до войны. Некоторое время я поддерживал связь с отцом Семёна, потом наша переписка оборвалась.
И вот летом 1975 года я, будучи в командировке в Калинковичах, решил отыскать родных Лельчука. Адреса у меня не было, но я был уверен, что жители городка хорошо знают друг друга, и нетрудно будет узнать, где живут родные, погибшего на фронте поэта. В воскресное утро иду по центральной асфальтированной улице нового района. Как мне рассказали, совсем недавно здесь был лес и болото. Навстречу шагает невысокий мужчина в капроновой шляпе.
– Не знаете ли вы, где проживает Абрам Лельчук?
Он обвёл меня внимательным взглядом и произнёс:
– Приказал долго жить.
От этой новости мне сразу стало не по себе.
– Вот уже скоро два года, как его нет. Прекрасный человек был. Однако откуда Вы его знали?
– Я дружил с его сыном, который погиб на войне, с Семёном.
– С поэтом Семёном Лельчуком? – оживлённо спрашивает он меня и, не дождавшись ответа, продолжает: – Здесь живёт родная сестра Семёна. В старом районе. Хотите, могу провести вас туда. Фурман её фамилия. Вдова, бедняжка. Муж её много лет работал секретарём местного совета – четверых детей воспитали и вывели в люди. Вот уже несколько лет, как он умер.
Входим в открытый двор. На крылечке сидит молодая женщина. Ей лет двадцать пять, не более. Рядом с нею на траве играет малыш. Ребёнок радостно смеётся. Поскольку Семён Лельчук в моей памяти остался юным, каким я его знал когда-то, а годы промчались, что я и оглянуться не успел, то мне показалось, что чернявая молодая женщина – сестра Семёна, только она младше его лет на пять, если не больше. Я уже хотел начать с нею разговор о брате, но провожатый опередил меня.
– Мама дома? – спросил он у неё.
А я ещё всё витаю в небесах и думаю, что мать Семёна ещё жива.
– Она на огороде. Сейчас позову.
Молодушка поднимается с места, открывает калитку огорода и исчезает.
Скоро возвращается с женщиной, которой лет за пятьдесят. Она невысокая, полная, но по лицу видно, что немало пришлось перенести ей горя в жизни
– Знакомьтесь, – обращается ко мне провожатый, – вот это и есть сестра Семёна. Её зовут Мера.
Только теперь я понял, что к чему. Действительно, как могло мне прийти в голову, что молодая женщина – сестра Семёна? Ведь ему было бы уже около шестидесяти, а ей далеко до этого.
Я назвал свою фамилию:
– Релес.
– Знаю Вас, – ответила Мера. – Вы в Минске встречались с моим братом, а после войны переписывались с отцом.
– Семён был первенцем в нашей семье, –  рассказывает Мера, – на пять лет старше меня. Помню, как он нянчился со мною, все мои капризы выполнял. А когда я подросла, то по-прежнему хорошо относился ко мне. Стихи Семён начал писать в детстве. Потом, когда уже стал студентом, каждое лето приезжал на каникулы в Калинковичи. Днём, бывало, сидит в садике, всё читает и пишет. Часто его навещали друзья. Вечером редко куда-то ходил. Досуг проводил в кругу домашних.
– Сынок, –  бывало, скажет мама, – тебе, наверное, скучно дома с нами сидеть? Иди к друзьям, погуляй с ними.
– С друзьями всегда успею повидаться, – отвечал он, – а вот каникулы окончатся, и Вас опять долго не увижу.
Когда окончил институт и собирался в армию, приехал прощаться с нами.
Перед самым отъездом отзывает меня в сторону, подаёт увесистую папку и говорит: «Здесь мои рукописи. Храни их. Время напряжённое, и кто знает, что может произойти». У меня навернулись слёзы на глазах. Заметив это, Семён похлопал меня по плечу и начал подбадривать: «Мы ещё когда-нибудь с тобой в радости вспомним этот разговор».
И я всю жизнь не могу себе простить, что не уберегла тот свёрток. Ведь сами виноваты. Все уже эвакуировались, а мы сидели до последней минуты. Ничего не успели захватить. Выходит, я не выполнила его просьбу. Совесть мучает. Мне удалось только разыскать несколько фотографий и письмо из армии двоюродному брату, который служил на Балтийском флоте.
Она подходит к столу, открывает ящик, вынимает из альбома несколько фотографий и показывает мне».

Студенческие годы поэта.
Из воспоминаний Анатолия Фарбера – однокурсника и друга поэта.

В 1935-1939 годах мы учились на литфаке Минского педагогического института имени Горького на одном курсе и в одной учебной группе с Семёном Лельчуком. Из начинающих поэтов, кроме Лельчука были среди нас П. Плоткин. З. Барсук, Ц. Ботвинник. Учился с нами и Г. Берёзкин, впоследствии известный критик.
Жили мы в общежитии. Первые два года – в бараках за железнодорожным вокзалом. На третьем курсе – в двухэтажном деревянном доме по улице Энгельса. Последний год – в подвальном помещении института. Институт находился там же, где и теперь в университетском городке напротив Дома Правительства.
Питались на фабрике-кухне – это здание сохранилось после войны.
Суровое было время. Питались скудно. Чего было вдоволь, на удовольствие нынешней молодёжи – так это воблы. Хлеба не хватало. На фотографиях тех лет (неизвестно каким образом они оказались на страницах журнала «Советиш Геймланд» и в справочнике «Пiсьменнiki Савецкай Беларусi»), узнаю на друзьях костюм Кацмана, моё кашнэ, галстук ещё чей-то.
По поводу фото, где Семён Лельчук снят в обществе трёх молодых людей. Ни у кого из нас такой фотографии не сохранилось. Со слов Плоткина, он помнит чётко, на фотографии Семён Лельчук, Я. Кацман (спортсмен из Могилёва, после войны проживал в Ленинграде), Х. Марголис и А. Фарбер – кампания студентов-однокурсников. Смутно припоминаю, как мы фотографировались и шутили, что Плоткин где-то бродит по улицам Минска в поисках рифмы, не попал бы под трамвай.
Семён Лельчук был среди нас, как сейчас говорят, лидером. И в стихах опередил других.
Мужественное волевое лицо. Над широким носом задумчивые с грустинкой глаза, вьющиеся волосы, зачёсанные кверху, весёлый склонный к юмору взгляд.
Дружили, мечтали, любили. Лельчука связывало большое чувство с однокурсницей Шпитальник из Бобруйска.
Жили радостями и тревогами своего времени. Постоянно ощущали надвигающуюся грозную схватку с фашизмом. Готовились, занимались спортом, с гордостью прикалывали к груди значок «Ворошиловский стрелок».
Идеалы творчества Семёна Лельчука – любовь к родному Полесью. Говорил о Полесье, о своих Калинковичах, а лицо светилось.

Вот как вспоминает Григорий Релес в рассказе «В его родном уголке» о любви поэта Семёна Лельчука к своему родному краю.
«– Я хорошо знал молодого талантливого еврейского поэта Семёна Лельчука, который отдал жизнь за Родину в борьбе с фашистами.
Вот как состоялось наше первое знакомство. Осенью 1936 года встречает меня как-то в студенческой столовой начинающий поэт Пини Плоткин и говорит:
– Хочешь послушать интересные стихи? Сейчас подойдёт сюда парень, родом с Полесья. Настоящий поэт. Стоит сейчас за талонами.
Вскоре к нам подошёл парень, выше среднего роста, в костюме из самотканой шерсти. На ногах ботинки на резиновой подошве. Лицо продолговатое, загорелое, нос широкий, губы толстые.
– Лельчук, – пробубнил он и неуклюже подал мне костлявую, но крепкую руку.
Парень был моложе меня, и потому я позволил себе быть с ним на «ты».
– Как тебя зовут?
– Семён, – ответил он, отыскивая глазами свободный стул в зале.
Мы сели.
– Почитай что-нибудь из своих стихов, – попросил Плоткин.
– Нашёл место, – буркнул Семён.
Однако, когда узнал, что я тоже отношусь к пишущей братии, не очень охотно, но согласился. Он читал стихотворение о Соже. Я вместе с ним восхищался природой края, где никогда не бывал, и был в восторге от строк, которые слышал из его уст. Цитирую в подстрочном переводе с идиша.

И я задумчиво стоял...
Над Сожем, в высоте,
Летали, уже проснувшись,
Птицы и аэропланы.
Рыбак нёс связку
Сверкающих рыб,
И бабочки играли
Над дремлющим камышом.

А спустя пару лет, когда я встречался с ним в Минске, Семён Лельчук выглядел совсем иначе, чем при первом знакомстве. На нём был бостоновый костюм тёмно-синего цвета, жёлтые туфли. Такая комбинация тогда была в моде. Он выглядел элегантно.
– Будь знаком, – представил он мне чёрноокую, модно одетую девушку.
Это была студентка Рая Шпитальник, которой он посвятил много стихов.
Бросилось в глаза, что Лельчук изменился не только внешне. Куда делась его робость? В кампании он держал себя непринуждённо. Был находчив в ответах. Любил повеселиться. Потом мы несколько раз встречались на литературных вечерах».

Творчество. Друзья поэта.
Рассказывает Леонид Флят – бывший редактор газеты «Вести» (Израиль).

Отдадим должное редакции «Еврейского камертона» и Анатолию Фарберу за публикацию «Вспоминая фронтового товарища», повествующую о двух еврейских поэтах: Пини Плоткине и Шимоне (Семёне) Лельчуке.
О друге моей юности поэте Шимоне Лельчуке, не вернувшемся со Второй Мировой войны, написано несколько больше. Вот строки из Российской Еврейской Энциклопедии: «Лельчук Шимон (1918-1941), поэт, окончил ср. школу до 1940. Жил в Минске, был рабочим. В конце 1940 был призван в армию. Дебютировал стих. в 1938 в журн. «Штерн», затем печатался в газете «Октябрь». В 1940 в Минске вышел сб. «Лидер Замлунг», где Л. был представлен 8 стих. Погиб на фронте. В сб. «Лира» (М.,1985) опубл. 10 стихотворений Лельчука, посвящённым родным местам, природе его родного Полесья».
Его жизнь, уместившаяся всего в восемь энциклопедических строк, отражена, конечно же, неполно, да и не совсем точно.
Поэт, так и оставшийся юным, был родом из белорусского местечка Калинковичи. Сразу после школы, в 1935 году поступил на еврейское отделение Минского пединститута. Через два года учёбы, когда начали исчезать преподаватели и закрываться еврейские школы, филологов-идишистов переориентировали на русскую словесность.
После окончания вуза в 1939 году для Шимона Лельчука началась новая, но не педагогическая, а военная, курсантская жизнь. В сборнике «Лидэр-замлунг», (Минск, 1940) – стихи С. Лельчука соседствуют с произведениями Плоткина, Гуревича и Боруховича...
Время гибели воина и поэта Шимона Лельчука достоверно неизвестно, но это точно не 1941 год. Белорусский литературный справочник датирует этот трагический момент 1943 годом.

Из воспоминаний Нафтали Фарбера «Мои друзья».

Мы учились в институте в 1935-1939 годах. Годы-то какие!.. Еврейское отделение литфака Минского педагогического института имени Горького. Нас называли Евсекцией. Это громкое название сохранилось за нами и после 1937 года, когда еврейские школы закрыли и нас переориентировали на русский язык. После войны, когда каждый искал оставшихся в живых, мы говорили:
– Евсекция, где учились Лельчук и Берёзкин. И было понятно.
На литфаке было немало талантливых студентов. У нас учились поэты Семён Лельчук, Зяма Барсук, Пини Плоткин. Они были членами литературной молодёжной группы, печатались в журнале «Штерн», публиковались в поэтических сборниках.
О творчестве Лельчука дал хороший отзыв поэт Изя Харик.
С Лельчуком и Плоткиным меня связывала многолетняя дружба. Лельчук – из Калинковичей, Плоткин – из Бобруйска, а я из Рогачёва – мы все институтские друзья. Проживали вместе в одной комнате в общежитии. Дети бедных родителей.
У нас были свои тайны. В своей комнате мы делили горе, когда отец Лельчука «по недоразумению» был объявлен «врагом» народа, а потом репрессирован. Мои друзья знали, что папа мой в годы НЭПа был «лишенцем», а я в анкетах утаил этот факт.
Чем и как мы жили в эти злополучные годы – об этом читайте в прекрасной юношеской поэме Лельчука. Осенью 1939 г., буквально назавтра, после последнего госэкзамена, мы (Лельчук, Плоткин, я и другие) были направлены на действительную службу в РККА на Урал. Вскоре мы расстались с Лельчуком, которого определили в пехотное училище в другой город. Совсем незадолго перед Великой Отечественной войной, Лельчук прислал на моё имя небольшую юношескую поэму на идише. Она озаглавлена «Воспоминание – к годовщине нашей разлуки». Поэтическое сказание о нашем студенческом житье-бытие в Минске, о дружбе, которая светит ему, воину, в схватке с врагом.
К, сожалению, многие стихи Семёна Лельчука до сих пор не переведены на русский язык. А могли бы стать (должны стать) достоянием широкого круга читателей. В большом стихотворении «Песня о журавле», напечатанном в журнале «Советиш Геймланд» №3 (1963 г.) поэт говорит о родном Полесье и полешуках. Любуется журавлём, как добрый знаток природы и поэтический кудесник.
Лельчук был преимущественно лирик. Когда Семёну исполнилось двадцать лет, он написал стихотворение «Первый снег», опубликованное позднее в журнале «Советиш Геймланд». Нежные строки любви, радости жизни. Что-то есть у него от Блока.
Удивительны его стихи о хлебе. «Однажды он их читал, – вспоминает Григорий Релес, – в студенческой столовой. Официантка, чернявая, голубоглазая девушка, подсела к нам. Заметив её, Семён смутился и перестал читать.
– Чьи стихи он декламировал? – спросила у меня официантка.
– Свои.
– Сам придумал?
– Конечно.
– Вот так здорово!
Она попросила Лельчука прочитать ещё что-нибудь.
На её просьбу он почему-то не откликнулся. Она взяла наши талоны и ушла на кухню.
Лельчука, кстати, она помимо всего угостила ещё и блинчиками, да такими вкусными…
– Это твой первый гонорар, – пошутил я.
– Нет не первый, – внёс поправку Плоткин, – он уже печатался в журнале «Штерн».
Официантка всё время поглядывала на Семёна, и он чувствовал себя неловко.
После этой встречи я долго его не видел.
Окончив институт, учительствовал в Слуцке. В Минске бывал только во время летних каникул. Лельчук был тогда ещё студентом, и каникулы проводил в Калинковичах – своём родном уголке. Так что видеться нам не приходилось, но стихи его я часто встречал на страницах журнала «Штерн» и газеты «Октябрь».
Семён Лельчук принадлежал к числу тех счастливчиков, которые поднимались на Парнас без особых препятствий. Критика с похвалой отзывалась о его поэзии, печатался он часто».
В номере газеты «Вести» от 6 февраля 2001 года по просьбе Анатолия Фарбера – друга поэта Семёна Лельчука, многочисленных родственников, много лет мечтавших увидеть стихи поэта-фронтовика, напечатанными в Израиле, редакция опубликовала подборку.
От этих стихов веет свежим ветром забытого, увы, канувшему в Лету, духа еврейского студенчества, думавшего, учившегося и творившего на идише.
Стихотворение Семена Лельчука в подстрочном переводе А. Фарбера

ВОСПОМИНАНИЕ
(к годовщине нашей разлуки)
Огненный листопад,
Ветер, несущий с собой дождь,
Будоражит в сердце
Воспоминания о городе
И зовёт туда
К многоэтажной выси,
К тысячеоконному взгляду,
К кругу улиц,
К бегу рельсов,
К зажжённым рекламам,
К осеннему сезону драмы,
К последним представлениям в цирке.

Служба в Армии, последнее письмо из Риги

Закончив институт, Семён Лельчук ушёл в армию. Его стихи того периода были глубоко патриотичны, полны тревоги за судьбу Родины. Ведь в то время уже пахло порохом. Гитлеровские орды захватили Западную Европу.
Первое и последнее письмо Лельчука с фронта было написано из Риги на обороте почтовой открытке с видом Кремля и Красной площади.

«Здравствуйте, мои дорогие!
Широка страна моя родная
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Целую, Ваш сын, Семён».
Такое коротенькое послание…

Сохранилось последнее стихотворение Семёна.
Поверь, победой кончится война
И станет эта нива зелена.
Расскажет всем тогда цветок любой,
Как здесь сражался и погиб герой
(фрагмент стихотворения в переводе В. Мощенко.)

К сожалению, ничего о дальнейшей судьбе молодого талантливого поэта неизвестно. Будучи в Москве, проходя в г. Подольске Московской области воинскую службу, я обращался к руководству Архива Министерства Обороны СССР с запросом о судьбе лейтенанта Семёна Лельчука. Ответ был такой.
«23 июня 1941 года лейтенант Лельчук Семён Абрамович прибыл в распоряжение резерва Командующего Прибалтийским Военным Округом».
И дальше – ничего ни в документах ПрибВо, ни документах военных госпиталей, ни в документах лагерей для перемещённых лиц, нигде Лельчук С.А не значится…

Письма поэта

К большому сожалению, в нашей семье очень мало сохранилось из наследия Семёна Лельчука. А как бы хотелось сегодня его многочисленной родне, проживающей и в Беларуси, и в Израиле, и в Канаде, прочесть и увидеть своими глазами рукописи своего родственника – брата, племянника, друга.
Семён Лельчук жил и творил в годы трудового подъёма пятилеток, энтузиазма, веры в светлое будущее и постоянных чисток в партии, армии, на производстве – он был Человеком того времени. О его душевном состоянии говорят стихи и последнее, сохранившееся довоенное письмо.
Приводится почти дословно:
«7 ноября 1940 г.
Здравствуй, дорогой моряк! (Это письмо адресовано двоюродному брату поэта).
Поздравляю тебя с праздником Социалистической Революции. Желаю тебе наилучших успехов, много счастья, радости и здоровья.
Твоё письмо я получил. Оно меня радовало приятностью воспоминаний, богатством содержания. Одним словом, ты мне дал почувствовать, что действительно стал уже взрослым человеком. Это очень хорошо.
У меня появился ещё один друг, с которым я могу поговорить по душам, посоветоваться. С тобой я смогу вспомнить доброе старое время, помечтать о столь многообещающем будущем.
Я, конечно, хорошо помню наше весёлое детство, все проделки и проказы маленьких шалунов, наш весёлый городок, школу, клуб и нашу жизнь, связанную со всем этим.
Эта была золотая пора, самая беззаботная, радостная пора жизни.
Но нам, конечно, нечего жалеть прошедшего детства. Мы смотрим смело и с уверенностью вперёд. Мы знаем цену нашему сегодняшнему дню. Нам предоставлено право учиться. Мы с тобой теперь готовимся стать специалистами на важнейших участках строительства.
Нам придётся, может быть, сегодня-завтра вступить в бой за нашу Родину. К этому мы готовимся. Наша жизнь связана со многими тяжестями и лишениями.
В прошлом году нас готовили к финской компании. В сильные 50-градусные морозы мы стояли в карауле. У нас проводились тактические учения, и мы получили высокую оценку от командования. Много тяжёлых походов приходиться совершать. Каждый раз после занятий гимнастёрка пропитана потом, ноги болят, но радостно и легко становится на сердце, когда чувствуешь и знаешь, что умеешь переносить все трудности и лишения службы.
Конечно, и у тебя есть трудности и лишения. Они отличны от моих. У тебя иной род службы, может быть труднее, я не знаю. Одно уверен, что трудности и лишения надо уметь переносить стойко без хныкания. Надо ковать из себя здорового, требовательного к себе и подчинённым человека.
…О своих успехах. Я окончил первый курс на отлично и хорошо.
Сейчас учусь на втором курсе. Здесь вступил кандидатом в члены ВКП/б/. Являюсь членом бюро батальона и агитатором. Ты ведь знаешь, я со школьной скамьи занимаюсь общественной работой. Её и по сей день не оставляю. Получил ряд благодарностей за отличную учёбу, стрельбу из пулемёта, общественную работу. Выступаю с докладами и лекциями в школах и учреждениях нашего города. И, конечно, не перестаю писать стихи. Посылаю в Минск, где их печатают в журналах.
Недавно из печати вышел сборник стихотворений четырёх молодых поэтов. Среди них и моё имя. Вот так я учусь, работаю и даже творю.
Дома у нас всё хорошо, все живы, здоровы. Они рады за тебя. Привет от домашних. Ты им пиши. Крепко обнимаю моряка. До следующего письма.
Семён».
Лельчук готовился быть командиром Красной Армии, которой предстояло защищать Родину от злейшего врага – гитлеровского фашизма.

Перед войной одно из последних писем Семён Лельчук написал своему двоюродному брату Илье Голоду. После войны в начале 1950-х годов это письмо Илья Голод переслал родному брату поэта – Илье Лельчуку.

«Здравствуй, дорогой брат, Илья!
Получив твоё письмо, я решил отослать тебе письмо твоего брата Семёна, которое он мне написал ещё задолго до вторжения немцев.
В этом письме твой брат описал свою жизнь и показал, как надо учиться и жить. Если у тебя ничего не осталось от твоего брата, то возьми это письмо. Оно написано мне, но одновременно и тебе. Папе и маме я не решился отправить это письмо, так как они бы много плакали.
Письмо я сохранял более 10 лет, с тех пор, когда я ещё был курсантом Военно-Медицинской Академии. А сейчас я могу переслать тебе.
Твой брат был и остаётся героем. И нам, его младшим братьям, надо брать с него пример. Очень рад за тебя, что ты решил получить аттестат зрелости. Эта идея прекрасна, так как закончив 10 классов, ты сможешь учиться дальше по военной специальности т.е. учиться в военной Академии. Только учись! Все возможности у тебя есть.
О себе. Учусь и воспитываю своих детей. Старшая девочка уже большая (ей в этом году уже будет 4 года). Сыну скоро исполнится 7 месяцев.
В скором будущем будет зимняя сессия и переход на следующий курс.
Дома у меня всё в порядке. Жена с трудом справляется с детьми.
На этом кончаю. Пиши часто и подробно.
Целую тебя, твой брат Илья.

С тех пор братья не виделись много-много лет.
Встретились они только в день открытия музея «К штыку приравняем перо» памяти 28 погибших поэтов-фронтовиков Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.
Оба брата – подполковники, один – военный врач, другой – танкист.
Танкист отслужил в армии 31 год, военврач – 35 лет. Танкист сейчас проживает в Израиле, а врач – недавно умер.
Создание музея. Память о поэтах- фронтовиках.
Вот строки из «Учительской газеты» за 5 мая 1985 года. «Важное событие произошло днями в школе № 150 г. Минска. Здесь в торжественной обстановке открылся литературный музей «К штыку приравняем перо», посвящённый поэтам и писателям Белоруссии, которые погибли в годы Великой Отечественной войны. В музей пришли ветераны войны и труда, школьники, многочисленные гости, родные и друзья погибших воинов-фронтовиков.
Директор школы отметила, что музей был создан благодаря кропотливой и настойчивой поисковой работы учеников школы под руководством неутомимого энтузиаста-учительницы белорусского языка и литературы Дианы Григорьевны Гальпер.
Большую и неоценимую помощь в создании музея оказали родственники и друзья погибших поэтов. Было отмечена уверенность и надежда, что ценнейшие материалы, собранные в Музее, окажут большую помощь учителям в воспитании детей в духе патриотизма и любви к Родине.
Заведующая отделом Центрального Государственного Архива – Музея литературы и культуры Белоруссии рассказала, как подбирались экспонаты для экспозиции, сколько было вложено труда, чтобы найти необходимые документы.
…28 фотоснимков писателей и поэтов Белоруссии, не вернувшихся с войны, помещены на стендах музея в фойе школы. Змитрок Астапенко, Леонид Гаврилов, Алесь Жаврук, Алекскй Коршак, Семён Лельчук, Григорий Мурашко, Николай Сурначёв, Геннадий Шведик, Фёдор Шинклер и другие… На стендах их книги, произведения, письма, воспоминания друзей. Многие из погибших поэтов-фронтовиков были евреями и писали на языке идиш.
Очень запоминающей была встреча с родными и близкими погибших поэтов.
Гости приехали со всех уголков большой страны. Они поделились воспоминаниями о своих отцах, мужьях, братьях. Ученики вручали им букеты цветов, очень внимательно восприняли их выступления, читали стихи, погибших поэтов, исполняли песни, написанные на их слова.
Перед школьниками и учителями выступили писатели Алексей Зарицкий, Анатолий Вертинский, Григорий Релес.
Огромную благодарность музею и лично Диане Гальпер выразил друг поэта Семёна Лельчука – Анатолий Фарбер. Вот, что он написал в Музей в апреле 1985 года:
«Здравствуйте, Диана Григорьевна!
На Ваше письмо П.А. Плоткину от 14 февраля 1985 года отвечает его друг Фарбер Анатолий Исаакович. Только что вернулся из Бобруйска, гостил у Плоткина. Чувствует он себя неважно. Просил меня ответить Вам. Прежде всего, хочется сказать Вам и всей группе «Поиск» большое спасибо за память, за добрые дела. Если откликнется сестра Лельчука, пожалуйста, сообщите её адрес.
Буду также бесконечно благодарен Вам за возможность посетить Ваш музей.
Желаю успехов во всех начинаниях.
С большим уважением. Фарбер А.И. 11 апреля 1985 г.»

В Калинковичах чтут память земляка, поэта-воина Семёна Лельчука чей творческий путь оборвался в самом расцвете. В школе, где учился Семён Лельчук, установлен стенд. На нём фотографии поэта, его стихи. Районная газета в юбилейные даты публикует его стихи, рассказывает о короткой, но славной жизни. Имя поэта написано золотыми буквами на мемориальной доске Союза Писателей Беларуси.

Бениамин (Бенжамин) Форман,
племянник Семёна Лельчука.
2007 г., Канада.