Поиск по сайту журнала:

 

ГородокУ кого-то нет ностальгии по родным местам, даже если они живут далеко-далеко. Но это, по их утверждениям. Я в это мало верю.
Хожу по знакомым улицам Городка каждый день, и у меня есть ностальгия по ушедшему.
Вот напротив городской бани стоят дома – еврейские дома, где уже давно евреи не живут, а ведь здесь жили Копл и Махалея Донские, рядом – Циля Щербаковская с мужем, подруга моей бабушки; чуть дальше – Сорэ ди Гробе (Шалыт) с Абрамом Маганиным, потерявшим всю свою семью во время войны, но он помог выжить Сорэ и её семье в нелегкие послевоенные годы – из этой семьи мой лучший друг Борис Лившиц.

 Дальше к реке жил Залман Черновский, который работал мясником на бойне, а напротив – Симон Шмулович, а после его смерти – мой учитель по жестяному делу Семён Должанский с семьей. И такой практически была любая улица в моём родном Городке. Но жизнь течёт, и скоро здесь не будет евреев вообще. Это очень печально.
Думаю, что в здешних местах много евреев появилось после разделов Польши в конце XVIII века...
Мой дед Мендл Авром-Шолом Янкелевич Кривичкин и его брат Файвл были малограмотными людьми, но прекрасными каменщиками, их руками были вымощены городские улицы. Они имели разрешения до революции, несмотря на черту оседлости, на работу в Санкт-Петербурге и Москве, куда нередко ездили на заработки. Кем был их третий брат, мы не знаем. В 1923 году он эмигрировал в США, где в Чикаго основал небольшую шляпную фабрику, и до войны присылал письма и деньги родным. После войны переписка с заграницей была крайне опасным делом и прекратилась. Поиски его потомков, предпринятые нами в последнее десятилетие, положительных результатов не дали.
Бабушка Хана (в девичестве Пейсахович) занималась непродолжительное время изготовлением папирос, но потом, по настоянию дедушки, оставила работу и занималась воспитанием двоих сыновей: старшего – моего отца Иосифа Менделевича Кривичкина, 1912 года рождения, младшего – моего дяди Абрама Менделевича, 1915 года рождения.
Мой отец после окончания школы поступил на физико-математический факультет Витебского пединститута. Окончив институт, вернулся в Городок, где стал основателем и первым директором школы рабочей молодёжи.
Сюда, после окончания Витебского еврейского педагогического техникума на работу воспитателем в еврейский детдом, что был в деревне Александрово (ныне Прудники), была направлена моя мать Кривичкина (Грабовская) Хая Исааковна (воспитанники её звали «Хавертэ Хае»). В 1936 году родилась моя старшая сестра Лиза – Елизавета Иосифовна Глазман.
В 1940 году отца призвали в армию, и он попал на финскую войну. Вернулся в начале 1941 года. Но грянула Великая Отечественная война, и отец сразу ушёл на фронт. Дед колебался, бежать от немцев или нет, ссылаясь на то, что кто-то из его родственников в годы Первой мировой войны был у них плену, и никакого вреда ему не причинили. Но моя мама убедила деда с бабушкой, приведя им в пример множество беженцев из Польши, появившихся у нас после начала Второй мировой войны. Уже отъехав довольно далеко от Городка, дед хотел возвратиться, но мама проявила характер.
Недалеко от Москвы эшелон, в котором они ехали, подвергся немецкой бомбёжке, и в этой суматохе и панике пропала моя тогда 5-летняя сестра Лиза, но через пять дней она нашлась. Вот тогда мама поседела и на протяжении оставшейся жизни частенько кричала во ночам, когда ей снилась война. Потом мама с сестрой и дед с бабушкой попали в Свердловскую область, где мать устроилась бухгалтером в колхоз, благодаря чему они прокормились.
В 1944 году, прослышав, что Городок освобожден, решили вернуться. Дед, увидев, что от его большого дома ничего не осталось, не смог этого пережить, и вскоре скончался. Несомненно, этому также способствовало известие, что брат деда с частью семьи были расстреляны фашистами в урочище Воробьевы Горы.
Мать сразу стала работать учительницей начальных классов и отработала педагогом 44 года. Отец закончил войну в Австрии, в звании капитана, будучи награждённым орденами и медалями. Но для него война не закончилась. Он был направлен Дальний Восток и воевал в Манчжурии с японцами. Вернулся из армии в конце 1946 года и сразу занялся строительством дома.
Отец был направлен директором Островлянской 8-летней школы, и его путь напрямую в деревню Островляне составлял восемь километров в одну сторону. Ходил он туда и обратно почти ежедневно. Чтобы отпугивать волков (не зря тогда последняя улица по пути его следования называлась Волковой деревней), он сделал приспособление из банки из-под американской тушёнки, в которой были сделаны прорези, куда насыпались горящие угли. И так он отходил семь лет, пока ему не предоставили работу учителя физики и математики, а по совместительству и труда, в Городке.
На Хануку в 1948 году родился я. Бабушка Хана была набожная и убедила отца, чтобы мне сделали обрезание. «Доброжелателей» нашлось немало, и райком партии поднял шум. Это повлияло на то, что отцу много лет не давали работу в Городке.
Я воспитывался бабушкой, которая плохо разговаривала по-русски, и до пяти лет я говорил в основном на идиш. Но улица быстро внесла свои коррективы.
Моя бабушка долго разыскивала своего любимого младшего сына Абрама. Он до войны окончил Городокский техникум, а затем военное училище. Получил назначение замкомандиром пограничной заставы под Белостоком. Думаю, что он погиб там в первые же дни войны. Но об этом у нас есть только устное свидетельство жены нашего земляка Соломона Мочкина, который служил старшиной на этой же заставе. И сколько дядю ни искали, даже сведений о нём найти не удалось.
Мой отец работал учителем и частенько выполнял функции прораба в школах района.
...Чем дальше я живу, тем больше понимаю, насколько у него был развит дар предвидения. Многое из того, о чём он говорил тогда, осуществляется сейчас. Войны, нервотрепки привели к тому, что у отца развилась «дикая» артериальная гипертония. 14 апреля 1965 года отец ушёл на работу. В 9.00 он написал число на доске в классе, упал и умер.
Моя мама родилась в 1913 году в райцентре Хойники Гомельской области. Семья у них была большая – 8 детей. Отец её рано умер, и мать, чтобы прокормить семью, стала печь хлеб, а дети разносили его по домам.
Практически все вышли в люди, что, однако, не способствовало поддержанию родственных связей. Из родных по материнской линии мы поддерживаем связи лишь с детьми её старшей сестры Миры: Ниной и Эллой. Остальные же родственники, насколько нам известно, живут в США.
Мама окончила семь классов еврейской школы в Хойниках. Она рассказывала, как в годы Гражданской войны они прятались от еврейских погромов банды Булат-Булаховича на чердаке. После школы она поступила в Витебский еврейский педтехникум, где получила профессию учителя. До сих пор помню домашние педсоветы, когда собирались у нас дома учителя и обсуждались разные школьные проблемы.
В 1964 году появилось указание, что для поступления в институт нужен производственный стаж, и отец перевёл меня в школу рабочей молодежи, одновременно определив на работу учеником жестянщика в райпотребсоюз.
Директором школы была Раиса Мироновна Берновская (не зря говорили, что это была «школа Раисы Мироновны»), завучем – Иосиф Аронович Циринский, математику вела Судакова Мена Монидовна, физику – Пескин Владимир Семенович, историю – Белла Львовна Зарецкая, русский язык и литературу – Фира Соломоновна Норштейн, физику и математики – Перец Львович Судаков, Михаил Львович Усвяцов, Иосиф Давидович Дахия, русский язык – Ольга Ефимовна Ромм. Среди множества учителей-евреев было несколько русских, и среди них учитель по фамилии Желток, а поэтому о школе говорили: «Жиды, желтком помазанные». Знания здесь давали капитальные, и, если учились молодые, то все практически получали потом высшее образование.
После окончания школы вопроса «кем быть» не было: отец хотел, чтобы я стал врачом, и я выполнил его волю. Вот уже много лет работаю по этой специальности. Здесь же, в Городке, встретил свою любовь, и уже дети взрослые. Судьба распорядилась так, что после службы в армии и работы в Могилёве, вернулся в Городок.
...До 1989 года еврейская жизнь здесь какая-никакая была. В течение следующих десяти лет евреи разъехались – кто в Израиль, кто в Германию, кто в США – и Городок, как и большинство подобных местечек изменился.
Прошлое уже никогда не вернётся на эти улицы…

Марк Кривичкин,
г. Городок, Витебская область

 Городок Городок, Воробьевы горы. У памятника жертвам Холокоста Марк Кривичкин (справа) и Зяма Гельфанд.