Архитектурных памятников 19 века и старше в Беларуси, разрушенной войнами и борцами за «советский облик городов», сохранилось немного. Ещё меньше памятников, связанных с еврейской историей: считанные синагоги, миквы, жилые дома или общественные здания. Правда, к счастью, хоть и частично, но уцелели некоторые кладбища со старинными надгробиями и склепами.
Древние кладбища – это места исторической памяти с исключительной атмосферой, мощным эмоциональным и эстетическим воздействием; источники исторической, генеалогической и социологической информации. Резные каменные надгробия являются яркими произведениями изобразительного искусства, а эпитафии на них – памятниками литературы.
По инициативе еврейской общины Могилёва, неравнодушные к истории жители объединились для изучения мест захоронений иудеев.
Свой проект мы назвали «Узел жизни». Это словосочетание – традиционная часть эпитафии на еврейских надгробиях, перефраз слов пророчицы Авигайль царю Давиду. Большинство еврейских комментаторов и авторов понимали выражение «Узел жизни», как указание на грядущий мир (то есть загробный мир), когда индивидуальные души возвращаются к своему Божественному источнику, объединяясь в единую душу народа.
Проект был осуществлён при методической поддержке фонда CHOICE.
Образовательная часть проекта «Узел жизни» включала проведение научно-практических встреч с приглашением специалистов по эпиграфике, историков и этнографов из Киева, Москвы, Минска. И в учёбе, и в практической работе были заняты не только члены могилёвских НГО, но и жители всех тех городов, в которых расположены кладбища. Научными консультантами у нас были замечательные молодые учёные Александра Фишель из Киева и Михаил Васильев из Москвы.
Одной из важных задач проекта было изготовление полных фотокаталогов надгробий и размещение их в виртуальном пространстве. Для подготовки полноценного каталога мы в первую очередь старались определить границы кладбища. Там, где сохранились остатки ограждения, вала или рва, сделать это было проще.
Некоторые из камней почти полностью скрылись под землёй, поэтому их надо было откопать. Мы поднимали упавшие надписью вниз плиты, чтобы прочесть и сфотографировать эпитафии. Надгробия очищались от мусора, листвы, мха. Для удобства каждому надгробию присваивался номер. Мы старались сделать максимально качественные фотографии. Это было непросто. Краска давно выцвела, выбитые буквы от времени и погодных явлений стёрлись. Для того, чтобы рельеф надписи на фотографии был контрастным, мы использовали светоотражатели и подручные средства – смачивали поверхность камня водой или заполняли углубления песком.
Немного из истории
На территории бывших восточных земель Речи Посполитой, еврейские общины поселяются в XVI – XVII веках. Появление в Беларуси первых еврейских кладбищ также смело можно отнести к этому же периоду времени.
Кладбища, как и синагоги – это единственные общественные пространства для евреев в диаспоре (расселение за пределами своей страны), во внутренней организации пространства и использовании которых, они были независимы от окружающего общества и государства.
На кладбище, как и в синагоге, были представлены абсолютно все члены общины, вне зависимости от возраста, социального положения, пола. Еврейские кладбища – места захоронения тысяч жителей и жертв Катастрофы.
Значение места захоронения обусловлено отношением иудаизма к смерти, как поворотному пункту на пути бессмертной души человека к воскресению. Порядок подготовки и проведения похорон, особенности соблюдения траура и обязанности родственников умершего, установки памятника, посещения места захоронения подробно предписаны Галахический литературой. (Галаха – еврейское религиозное законодательство, содержащееся в Библии, Талмуде и более поздней раввинистической литературе). В соответствии с этими предписаниями и местными традициями формировались также правила обустройства мест и порядок захоронения, соблюдения траура.
Кладбище основывалось на выкупленном участке земли (в соответствие с библейскими традициями праотцов). Вероятно, как это случалось на западных землях, были случаи, когда участки земли в дар общине передавались землевладельцем, заинтересованным в переселении общины с её высококвалифицированными ремесленниками. К сожалению, архивными материалами на эту тему мы не располагаем.
Еврейские кладбища имели множество названий на иврите: бейт олам (дом вечности), бейт хаим (дом жизни), бейт кварот (дом погребения) и на идиш: хайлике орт (святое место), гутэ орт (хорошее место), на белорусском – жыдоўскiя могiлкi и др. В нашем регионе в памяти людей название еврейского кладбища сохранилось в ашкеназском произношении иврита – «бесхаим».
Как правило, для кладбища отводилась территория за пределами поселения, иногда в нескольких километрах, но не слишком далеко, т.к. по традиции останки было желательно предать земле до захода солнца. Иногда одно кладбище использовалось общинами нескольких поселений, если достаточно близко, (в соседнем населённом пункте), кладбище уже было. Зачастую кладбище располагалось за рекой или у озера, на вершине или пологом склоне холма. Кладбище окружалось рвом, иногда и оградой. Это было важно в первую очередь для исполнения некоторых галахических предписаний, но также и для санитарной безопасности.
Если были возможности, рядом с территорией для захоронений или прямо на территории кладбища строились дома для обмывания покойников. Они назывались таhора – «дом очищения» (от названия на иврите «бейт таора»). Если община не могла построить дом, то ограничивалась установкой столов под навесом. (В Могилёвской области такие сооружения не сохранились).
Место захоронения должно было быть обозначено. Согласно заповеди уважения к родителям, которую дети обязаны выполнять и после их смерти, сыновья обязаны поставить умершим родителям памятник. Также муж обязан установить памятник покойной жене, а жена – покойному мужу. Изображения на еврейских надгробиях Восточной Европы известны с XVI в.
Законодательство в Великом княжестве Литовском, Речи Посполитой, Российской империи относилось к еврейским кладбищам не всегда однозначно положительно. Однако, как правило, запреты накладывались на создание новых кладбищ, а посягательство на неприкосновенность мест захоронений были наказуемы. Так, например, в грамоте Великого князя Витовта, выданной евреям Бреста в 1388 г.: «Если же христианин евреев могилы осквернять будет, желаем наказать его по обычаям земли нашей, а состояние его конфисковать». В XIX веке в Российской империи большинство запретов на создание еврейских кладбищ уже были отменены.
События первой половины XX века привели к стремительному исчезновению ашкеназского местечка с его социальной структурой, к массовой ассимиляции, утрате знания еврейского языка, отходу от религии и традиционного образа жизни. Это постепенно привело к снижению значимости статуса кладбища в жизни общества.
Во время I и II Мировых войн были повреждены или разрушены многие кладбища, попавшие в зону военных действий.
За период существования БССР и позднее множество еврейских кладбищ было застроено. На могилах разбивали парки, строили стадионы, предприятия, школы, больницы и жилые кварталы. Каменные надгробные плиты годами служили в качестве стройматериала или были отправлены на мусорные свалки.
Массовое истребление нацистами большинства еврейского населения и переезд выживших, оставили кладбища без попечения и ухода потомками захороненных.
Существуют легенды, что в еврейских могилах остались золотые клады. До сих пор кладоискатели копают ямы на кладбищах. Множество раскопанных могил видны, например, на еврейском кладбище деревни Завережье Могилевского района.
Пренебрежительное отношение к местам захоронения, как рядовых жителей, так и представителей власти, способствовали безнаказанному уничтожению и расхищению надгробий. Многие кладбища были преданы забвению. Некоторые кладбища продолжают использовать, но уже, как христианские или «гражданские», разрушая старые надгробия. Так случилось с еврейскими кладбищами в Могилеве, Быхове, Кричеве и др.
Эпитафии
Надписи на надгробиях называются эпитафии. На сохранившихся надгробных памятниках еврейских кладбищ Могилёвского региона, которые относятся, в основном, к периоду 19 и до начала 21 века, эпитафии за это время претерпевают значительные изменения. Меняется не только шрифт и объём текста, но и его язык и содержание.
Несмотря на то, что большая часть эпиграфического наследия утрачена, уцелевшие кладбища несомненно являются крайне ценным важным и информативным памятником истории.
Традиционные надгробные надписи обычно начинались с букв פ"נ (аббревиатура слов на иврите: «здесь похоронен/а», «здесь погребен/а» или «здесь покоится») или פ"ט (аббревиатура слов на иврите: «здесь погребена»). Надписи были сделаны на иврите – языке святого Писания и молитвы.
Часто указывается несколько имён умершего или его/её отца. Двойные имена – это древний обычай, когда новорождённому давали одно имя по умершему родственнику отца, а другое – по родственнику матери. В святом писании по этому поводу говорилось: "И первенец, которого она родит, заступит имя брата его, умершего, чтобы имя его не изгладилось в Израиле". (Втор. 25,5,6). Часто одно из этих имен – это «руф номэн» – имя на иврите, второе имя – для повседневного употребления – на разговорном языке – идише. Имя на идиш могло быть переводом библейских имен: Цви-Гирш, Арье-Лейба, Шломо-Залман, Элиэзер-Зусман и др. Такое имя читалось всегда слитно. Дополнительное имя могло добавляться человеку при тяжёлой болезни, согласно положению в Талмуде, в котором говорилось, что изменение имени отменяло предопределённую человеку судьбу.
После имени покойного/ой ставили аббревиатуру ז"ל (зихроно/на ли-враха –`благословенна память его/ее`).
Надписи лаконичны и традиционны. Некоторые содержат стереотипные эпитафии – цитаты из Торы и Талмуда, такие как: «Доброе имя лучше хорошего елея, а день смерти – дня рождения» (Эккл. 7:1) – для надгробий мужчин. «Жену добродетельную кто найдёт? Выше жемчуга цена её» (Пр. 31:10) или «Благонравная жена – венец мужу своему» (Пр. 12:4) – для надгробий женщин. Женщины в эпитафиях, как правило, характеризовались, как «честные, скромные, добродетельные, серьёзные», а мужчины, как «уважаемые, цельные, праведные наставники». В качестве заслуг мужчин подчёркивались их учёность и благотворительность: «Делал цдаку. Учил Тору».
Обязательно указывалась дата смерти по еврейскому календарю с полным или сокращённым написанием. Это требовалось для того, чтобы сыновья, супруги, да и другие родственники знали дату годовщины смерти по еврейскому календарю – йорцайт, когда нужно было прийти на могилу для совершения молитвы.
По идущей из средневековья традиции, на еврейских надгробиях в конце эпитафии была выбита аббревиатура תַּנְצְבָ"ה (`Да будет душа его/её завязана в узле [вечной] жизни`; ср. I Сам. 25:29). Это перефраз слов пророчицы Авигайль царю Давиду (Шмуэль I 25, 29). Большинство еврейских комментаторов и авторов понимали выражение “Узел жизни” (צרור החיים), как указание на грядущий мир (то есть загробный мир), когда индивидуальные души возвращаются к своему Божественному источнику, объединяясь в единую душу народа. Эти аббревиатуры употреблялись и позднее, и иногда являлись уже единственным элементом иврита в эпитафиях.
На многих старых надгробиях фамилий не указывали, как, например, в Рясно. Для молитв евреи в навязанных государством фамилиях не нуждались. Да и в небольших местечках все друг друга знали.
На кладбищах Могилёвской области изредка встречаются дополнения, подчёркивающие трагичность жизненных обстоятельств, когда человек умер молодым: «ребёнок», «юноша», «девица» «умер в раннем возрасте», «Молод годами, короток днями» или насильственный характер смерти: «умер не своей смертью». На могилах детей, не достигших совершеннолетия, иногда писались только имя и дата смерти. Отмечалось также, как «заслуга» то, что человек умер в праздничный день: «умер в суккот», «умер в шаббат», «убит в канун йом кипура». Некоторые слова указывают на особенное положение или статус умершего в общине: «кантор» (певец в синагоге), «левит» (мужчина из колена Леви), «коэн» (мужчина из рода Первосвященников), «шамес» (помощник в синагоге) и пр.
Надгробные сооружения разделяются по качеству исполнения и стоимости материала вследствие социального и имущественного расслоения общества. Бедные отмечали место захоронения, куда надо придти через год для чтения молитвы, валуном или деревянным надгробием. Надписи могли выполняться краской. Надгробия для богатых людей делались не только из дорогого и качественно обработанного камня, но и украшались красивым орнаментом.
Эпитафия становилась более сложной и изысканной. Иногда имена были зашифрованы в форме акростиха – стихотворения, описывающего заслуги умершего, в котором начальные буквы строк образуют имя покойного. На надгробии известного могилёвского купца Шмарьяху Цукермана дата смерти по еврейскому календарю 24 тишрея 1878 года зашифрована во фразе "как море велико горе". Для того, чтобы узнать это, необходимо высчитать численное значение букв иврита. (Перевод Давида Олега Лисовского).
Начиная с конца 19 века, надписи на иврите сопровождают надписи на других языках: идише, русском. На надгробии могилёвского жителя Бобовика надписи сразу на четырёх языках: иврит, русский, идиш, немецкий.
Надгробия для богатых людей украшены искусной резьбой по камню: растительные мотивы, орнаменты, шестиконечная звезда – «щит Давида», изображения рук сложенных в жесте благословления, надломанные деревья, ветви или цветы. В зависимости от моды меняются шрифты и стили орнаментов. Формы надгробий были простыми – прямоугольная или фигурная плита, либо более сложными: стела, дерево с обрубленным стволом, надломленная колонна, тумба, поддерживающая развернутый свиток или раскрытую книгу.
На могилёвском кладбище на некоторых надгробиях начала XX века сохранились имена резчиков: А. и Д. Колмановичи и Д. Виршубский из Вильно, Исраэль Ауэрбах из Варшавы, Глазунов и П.Г. Яцыно из Могилёва. Имена свидетельствуют о том, что часть надгробий производилась на месте, часть производили в других городах и потом привозили в Могилёв.
Начиная с конца 1920-х годов, вместо двойных имён остаются только имена на идиш. Меняется содержание надписей. С 1920-1930-х гг. эпитафии содержат фамилию, имя, дату смерти, добавляется отчество и дата рождения. Несмотря на светский характер надписи, иногда сохраняется традиционная аббревиатура на иврите даже там, где большая часть информации на русском языке. В таких случаях написание имени по-русски может не соответствовать имени на иврите, так как используется славянский вариант библейского имени (Моше – Моисей, Элиэзер – Лазарь). Чаще на русском языке появляется информация о степени родства: «незабвенная дочь», «любимая жена», как и на христианских кладбищах.
Ранее текст эпитафии обращался, прежде всего, к Богу, подчёркивая заслуги покойного, которые должны будут обеспечить благополучие его души после смерти, а также указывал на место захоронения и дату смерти его потомкам (для исполнения ими необходимых обрядов). С отходом от религиозных представлений и традиций, смысл надписей и их адресат меняется. С конца 40-х годов XX века на надгробиях чаще писали о чувствах скорби и уточняли, кто именно и кому поставил памятник: «Дорогому мужу, отцу, сыну, брату от глубоко скорбящих жены, детей, матери, сестры». На надгробии стали появляться изображения покойного, что ранее в еврейской традиции было недопустимо. Встречаются и пятиконечные звезды – символ Советской власти.
Политическое давление и последствия геноцида ускорили процесс ассимиляции. Казалось, что отказ от еврейской идентичности сможет защитить в ситуации государственной и бытовой дискриминации.
Понимание сакральных функций имён было утрачено. Мы больше не встречаем «святых имен», всё меньше имён на идиш. На выбор имен оказывали влияние уже не традиция, а ассимиляция родителей. Дополнительное светское имя становится единственным и очень скоро практически повсеместно библейские имена перелагаются на русский. Количество имен-заменителей поначалу достаточно ограничено. Иногда даже два сына в одной семье могут носить одинаковые славянские имена так, например, и Моше, и Мордехай, и Меир становятся Михаилами. Такое имя становится теперь единственным в эпитафии. Но и при этом, мы не встречаем на могилах евреев имён, тесно связанных в сознании с русской национальностью (Николай, Степан, Ярослав и др.), даже если эти имена имеют еврейское происхождение (Иван, Павел, Гаврила и др.).
После 70-х гг. XX века, рядом с могилами родителей с еврейскими именами, можно увидеть могилы их ассимилированных детей с православными крестами. С конца 90-х гг. мы наблюдаем и обратный процесс, когда устанавливая памятники умершим родственникам или меняя ветхие надгробия советских времен, дети и внуки устанавливают новые с выгравированными шестиконечными «щитами Давида» или подсвечниками – менорами и надписями на иврите.
На некоторых еврейских кладбищах, как, например, в Могилёве, Быхове и Шклове, находятся могилы жертв Холокоста, перезахороненных в соответствии с традициями иудаизма. Также на кладбищах встречаются кенотафы – надгробные памятники на месте, где нет останков покойного. Их устанавливают родственники погибших, не имеющие сведений о том, где покоится тело их погибшего или умершего родственника.
В настоящее время в большинстве населённых пунктов Могилёвской области еврейских общин не существует.
В этой статье я расскажу подробнее о двух еврейских кладбищах в бывших еврейских местечках Рясно и Дрибине.
РЯСНО
Бывшее еврейское местечко, а сейчас агрогородок Рясно (Рясна) Дрибинского района Могилевской области, расположен на бывшем почтовом тракте из Могилёва в Мстиславль у реки Вербовка.
Первое упоминание о городе Рясно относится к 1335 году. В начале XVI века Рясно – уездный город Мстиславского княжества. После первого раздела Речи Посполитой (1772 г.) Рясно вошло в состав Российской империи, владение графа Патея. Вероятно, в это время в Рясно уже была и еврейская община. Жители, кроме земледелия, занимались кузнечным, портняжным, гончарным, промыслами.
С 1861 г. Рясно – центр волости, 638 жителей, 93 деревянных дома, церковь, костёл, синагога, две молитвенные школы (хедеры).
К концу XIX века в Рясно действовали водяная мельница, круподёрка, маслобойка, винокуренное производство, лавка, питейный дом и др. В 1897 г. Рясно вновь получает статус местечка и имеет церковь, костёл, синагогу и ещё три еврейских молитвенных дома, почтово-телеграфное отделение, богадельню, 39 лавок и др. До 1924 г. Рясно – центр уезда, с 1924–31 гг. – центр района. В это время большую часть населения Рясно составляли евреи. После революции в 1920 г. была создана сельскохозяйственная коммуна «Маяк», больница, народный дом, изба-читальня, в 1928 г. – швейная артель «Серп и молот», организованы артели извозчиков, строителей, портных – «Красная игла», построены масло-спиртзаводы. В 1933 г. открыта портняжная мастерская артели «2-я пятилетка».
Почти все евреи Рясно погибли в период нацистской оккупации в 1941-1942 г. – около 600 человек. Большая часть местного еврейского населения была расстреляна 3 августа 1942 г. Памятник на месте захоронения рясненских евреев был установлен в августе 1962 года с надписями на иврите и русском языке. Организатором установки памятника был Соломон (Залман) Шнейдерман (по воспоминаниям его дочери Анны Соломоновны Милевич, 1929 г.р.). После войны еврейская община не восстановилась.
К счастью, именно этот памятник с уникальной эпитафией сохранился до сих пор. Надгробие на месте уничтожения жертв Холокоста дополнено в начале 2000-х гг. официальным памятным знаком с краткой надписью на русском языке.
В Рясно одно из наиболее красивых и старинных кладбищ Могилёвской области. Благодаря тому, что кладбище находится в лесу за пределами деревни; тому, что валуны, из которых сделаны надгробия не представляют ценности, как строительный материал; вероятно, и иным, субъективным факторам, лесное кладбище неплохо сохранилось.
Надгробия на этом кладбище – природные валуны неправильной формы с выбитой на них эпитафией на иврите. Трудно поддающийся обработке материал не позволял делать сложные изображения и высекать длинные тексты. Практически нет изображений. Только на двух камнях, установленных в 1917 и 1937 годах, выбиты «щиты Давида».
Благодаря удобному расположению в лесу около дороги, живописное кладбище местные экскурсоводы уже включают в туристические маршруты.
Летом 2014 года волонтёры ОО "Могилёвская еврейская община" составили фотокаталог надгробий (всего 476 штук, датированных от 1825 до 2010 годов).
В 1990 г. в Рясно построен посёлок для переселенцев с территорий, загрязнённых вследствие аварии на Чернобыльской атомной станции. Вместе с нами активное участие в уборке и каталогизации кладбища приняли ученики местной средней школы вместе со своей учительницей Инной Анисимовной Ляховской.
На камнях-надгробиях рясненского кладбища почти нет фамилий и, казалось бы, шансы, что потомки немногих уцелевших местных евреев, разбросанные по всему миру, найдут могилы своих предков, минимальны.
Однако, семейная память бывает сильнее и продолжительнее, чем нам кажется. В прошлом году мы получили письмо из израильского города Явне от уроженца Рясно Горлачёва Петра (Переца) Михайловича, 1933 г. р. Вот отрывок из письма: «Я родился в местечке Рясно. Отца звали Мендель, но по всем известным мне документам он был Михаилом Иосифовичем, а мать – Раей Вольковной.
В костёле, недалеко от которого мы жили до войны, был клуб и библиотека. Туда приезжала кинопередвижка и прямо на улице показывали кино на раздвижном матерчатом экране. Рядом с костёлом было и деревянное одноэтажное здание моей начальной школы. Жаль, что костёл до сих пор не восстановили.
Перед войной отец работал в Рясно заготовителем в магазине. Предполагаю, что это был магазин, принадлежавший прежде моей бабушке Перле. Там обменивали сельхозпродукты на мыло, керосин и прочее. Отец во время Финской войны был контужен, поэтому не был призван во время Второй Мировой.
Начало войны помню хорошо. В тот день я проснулся и все кричали: «Мелхоме, мелхоме...» (Война, война – идиш – И.Ш.). В полдень многие жители местечка собрались на базарной площади у громкоговорителя слушать речь Молотова. В магазинах сразу всё выкупили, остались только пустые полки.
Как-то объявили, что высадился немецкий десант. Собрали всех мужиков с вилами, лопатами и прочим хозяйственным инвентарем отправили искать десант. Никого не обнаружили и только вечером горе-вояки вернулись.
После сдачи Могилёва, по нашей центральной улице шли колонны солдат вперемешку с беженцами из Могилёва на Рославль. Они были такие замученные, что едва тянули ноги. Тяжёлое зрелище.
Командир, что у нас был на постое, говорил, что надо бежать, немцы захватят всё. Однажды у нас остановились какие-то беженцы. Они приехали на бричке с детьми, с привязанной к бричке коровой. Предложили один-два чемодана положить на свою бричку и ехать с ними. Мама категорически отказывалась. Тогда отец проделал такой фокус: взял чемодан и ушёл за этими беженцами. Вечером отец вернулся, и тут мать уже согласилась ехать.
Помню, как первого немецкого пленного проводили по деревне. Немецкие самолёты бомбили Рясно. Мы скрывались между двумя сараями. Слышали стук от сыпавшихся на нашу усадьбу осколков зенитных снарядов. Однажды, бросили бомбу на неработающий кирпичный заводик. Мы с двоюродным братом, который потом погиб в гетто, под свист осколков побежали домой. Я поднял осколок, он был ещё горячий…
Бегство наше было более-менее «удачным», так как мы ехали просёлочными дорогами, а параллельно большаками уже шли немецкие войска…
В 1972 году я после многих лет приезжал в Рясно, так как меня очень тянуло на малую родину. Встретил там людей, которые знали нашу семью, – Шнейдерман. Дочери Шнейдерман были замужем за местными жителями. Жили там ещё две еврейские семьи. И всё.
Посетил запущенное еврейское кладбище, но найти надгробные памятники родных, не смог. На кладбище играли дети, они разбивали куски мацев для каких-то своих целей.
Постоял в Лисичьем логу у братской могилы. Сердце сжималось от простого, но символического памятника с тюремной решёткой в центре. Поразило, что на памятнике была нарисована свастика, написаны матерные слова и преследующее нас слово «жиды»…
В этом году вновь просматривал сайты, посвящённые Могилёвской области. Меня очень обрадовал Ваш сайт. Благодаря ему, мне удалось найти в списке мацев кладбища в Рясно под номером 93 нашёл Залмана, сына Йосефа Меера, умершего в 1919 году "Не своей смертью". Эти данные полностью совпадают с рассказами родных о моём дяде сапожнике Залмане Горлачеве, убитом грабителями.
По имени и датам смерти я также нашёл могилу бабушки Перлы Бенциановны Липович. Безмерна благодарность участникам проекта».
ДРИБИН
Еврейская община обосновалась здесь со второй четверти 18 века. В то время Дрибин стал центром имения помещиков Техановецких. К этому же времени можно смело отнести и появление еврейского кладбища.
В конце XIX века евреям принадлежало 108 домов из 250, а также 3 пивоваренных завода (Айзик Муравин арендовал винокуренный завод местного помещика). В начале XX века в Дрибине имелось уже 5 синагог и частная библиотека Вульфа Гиршвальда. По результатам переписи населения в 1897 году в Дрибине проживали — 971 евреев (46,8% от всего населения), в 1908 — 1003 (51,2%).
Яркие и интересные воспоминания о дореволюционном Дрибине оставил его уроженец и очевидец жизни местечка Залман Шифрин, отец знаменитого артиста:
«...В местечке половина, а может быть и больше еврейских семей являлись Рабиновичами и Шифриными. Почти все состояли в родстве между собой. Дрибин был захолустным местечком, чем-то средним между деревней и маленьким городом: не совсем деревня и не совсем город…
Дрибин расположен был в красивом месте – среди лугов и лесов на берегу Прони. Мальчишками, бегая на реку купаться, мы часто смотрели, как по реке сплавляли лес. Окружённое лесами, лугами и полями, отдалённое от железной дороги на 60 верст, наше местечко жило по своим, издавна установившимся законам. 60 процентов населения Дрибина составляли белорусы, русские и поляки, 40 процентов – евреи. Все жители относились к сословию мещан.
В городке было семь училищ, Базарная площадь, церковь, пять небольших синагог. Каждая синагога вела свою летопись, в которую вносились все события из жизни местечка. Неплохая по тем временам больница, действовавшая от земской управы, была построена с помощью её главного врача Блажевича. Он же явился инициатором образования в местечке сельскохозяйственного кредитного товарищества с пунктом очистки семян. В первые годы Советской власти Блажевич покончил жизнь самоубийством. Не смог он смотреть на то, как рушится созданное им с большой любовью, а также слышать угрозы в свой адрес...
Все дома в Дрибине были деревянными и строились обычно на высоком фундаменте, крыши крылись гонтом – деревянными дощечками, с пазами, подогнанными друг к другу. Большинство домов или хат, как их называли в Беларуси, имели палисадник, в котором росли разнообразные цветы, разве только у захудалого и ленивого хозяина можно было увидеть бурьян. Возле домов пролегали тротуары: хотя и деревянные, они придавали местечку городской вид».
После революции синагоги закрылись, зато появились еврейские сельхозартели «Красное Знамя» и «Культура № 2».
В начале германской оккупации в Дрибине на улице Колхозной было создано гетто – ограниченное место для проживания евреев Дрибина и окрестностей. По данным Национального архива Республики Беларусь об уничтожении еврейского населения на территории Дрибинского района в м. Дрибин 30 сентября 1941 г. было уничтожено 800 евреев.
Когда Дрибин освободили войска Советской армии, местечко было практически сожжено. Не осталось ни жилых домов, ни производственных строений.
По воспоминаниям старожилов, после войны вернулось лишь восемь еврейских семей. Постепенно населённый пункт был отстроен. Уцелевшие жители местечка – фронтовики и те, кто находился в эвакуации, перезахоронили своих погибших родственников и земляков-евреев на кладбище и установили на собранные средства в 50-е годы памятник в форме традиционного обелиска. Постепенно те немногие дрибинские евреи умерли, а их потомки переехали в другие города и страны. Кладбище на окраине города посещалось всё реже и реже.
Сейчас на дрибинском еврейском кладбище около 400 надгробий, в основном, от 2-й половины XIX века и до начала нацистской оккупации. Самое старое надгробие относится к 1834 году, последнее установлено в 1960 году. Большая часть надгробий – это камни-валуны с выбитой надписью. В углублениях рельефа букв ещё видны следы белой или чёрной краски, которыми когда-то выделяли надпись. Эпитафии лаконичные. Очень мало фамилий.
Более дорогие гранитные памятники, которые устанавливались, как правило, в начале XX века, на кладбище отсутствуют. Также встречаются обломки надгробий сделанных из кирпича, бетона и глины.
На отдельном участке кладбища были похороны дети. Есть также участок, где покоятся люди, погибшие насильственной смертью. Ограда не сохранилась, но хорошо просматривается ограждающий ров.
Дети и внуки погибших, их белорусские одноклассники, соседи, друзья многие годы вспоминали погибших, до сих пор втайне надеясь на чудесное спасение родных людей. Вот, например, такое письмо от читателя пришло на адрес редакции дрибинской районной газеты:
«Здравствуйте, уважаемая редакция. …Дело в том, что до войны в Дрибине жил мой дед Исаак Раскин, его жена Дора и дочь Хая, которой было на 1941 год 16 лет. Она была замечательная скрипачка и красавица. Кроме того, что Дору и дочь расстреляли в Шамово, я ничего толком о них не знаю. На какой улице они жили? Всех ли евреев Дрибина отправили нацисты в Шамово или Дрибинское гетто уничтожали в другом месте? Может, кто-то лично помнит Хаю и Дору?»
К сожалению, в Дрибине практически не осталось людей, которые бы помнили довоенное время и тех евреев, что жили здесь. Остались только камни с выбитыми на них именами и установленная могилёвскими волонтёрами табличка с надписью «Еврейское кладбище». Но вот теперь на сайте Могилёвской еврейской общины есть виртуальные каталоги еврейских кладбищ Могилёва, Шклова, Быхова, деревень Дашковка, Сухари, Рясно и посёлков Чаусы и Дрибина.
Потомки бывших жителей бывшего штетла Дрибина смогут найти и приехать на родину своих предков, чтобы прочесть молитву и вспомнить о своих корнях, а местные жители могут научиться понимать и ценить все страницы богатой истории своей родины.
Ида Шендерович,
координатор общинных программ
Могилёвской еврейской общины
