Это город, в котором я провел первые 17 лет своей жизни. Город, который мне пришлось придумывать заново, потому что с течением времени он утратил для меня свою бытовую повседневность, зато оброс такой толщей своеобразной мифологии, которая смогла успешно подменить и реальную его историю, и реальную его географию.
Как Витебск для Шагала с его летящими по небу влюблёнными, так Бобруйск стал для меня городом, над которым перемещаются души множества странных, удивительных и загадочных людей, городом-метафорой, где чувства всегда оголены до предела, а смешное и ужасное существуют не просто рядом, но совершенно беспрепятственно переходят друг в друга.
В 2016 году издательство ЭКСМО выпустило в свет мою трилогию о Бобруйске, а замечательный художник Михаил Соркин нарисовал одну из обложек и украсил своими иллюстрациями все три книги этой серии. В предисловии к одной из них есть строчки, которые я бы хотел сегодня повторить:
«Подобно Иерусалиму небесному, который является копией Иерусалима земного, да, подобно ему – существует где-то в глубинах Вселенной небесный Бобруйск – точная копия города, который мы когда-то знали и в который однажды вернёмся. А перед входом в этот небесный город, перед самым входом в него, перед входом, украшенны затейливым орнаментом, кто-то любовно поместил указатель, где белой краской на синем фоне выведено – БОБРУЙСК НАВСЕГДА, а чуть пониже синей краской на белом фоне – «BOBRUISK FOREVER».
Борис ШАПИРО-ТУЛИН
Пятикнижье от Бориса
На первой же странице книги «Жёлтые цветы для синей рыбы» (М: Текст, 2019) Борис Шапиро-Тулин предупреждает, что сюжет этого романа сначала явился ему в виде череды странных головных уборов: куски материи, под которыми скрывались от солнца бывшие рабы Египта, потом – парики с буклями, перетянутыми сзади чёрной лентой, потом – немецкая фуражка с высокой тульей, потом – ушанка с болтающимися завязками, и берет, и белый кружевной платок, и маленькая кокетливая шляпка из беличьего меха. И герои, живущие в разных странах, и эпохи, отстоящие одна от другой на столетия, тоже являлись, по предуведомлению автора, разрозненным образом.
Это может насторожить читателя, так как он ожидает от романа внятной композиции и персонажей, предстающих живыми людьми, а не смутными осколками, которые автор, по его словам, пронумеровал, как археологи нумеруют разбитые глиняные таблички, а потом стал соединять, подбирая очертания их контуров, пока не получился осмысленный текст.
Так вот, ключевое слово здесь – «осмысленный», и поэтому читательская опаска будет излишней. Причём смысл предстаёт в «Жёлтых цветах для синей рыбы» в главном значении этого слова – как то, что не просто увлекает читателя, а делает текст необходимым. Поэтому композиция, структура этого романа стройна, как кристаллическая решётка алмаза, и никакой размытости в его фабуле нет. Сложность здесь не означает невнятицы, совсем наоборот, сюжет проработан до мельчайших деталей, как и образы героев, – и главных, и тех, кого язык не поворачивается назвать второстепенными.
В захваченном фашистами городе Бобруйске соседка спасает маленького еврейского мальчика, отец которого на фронте, а мама убита, мальчик вырастает, становится художником и всю жизнь ищет ответ на вопрос: зачем всё это было? Зачем искусство, если оно не остановило убийц, зачем уцелели в войне люди, если их жизнь после этого была преисполнена главным образом горестными заботами, зачем уцелел он сам, стал ли он лучше после всего, что пришлось пережить в детстве?
На такие вопросы не бывает ответов в рамках бытовой логики. И всё-таки ответы, несомненно, есть, и для того, чтобы обозначить направление поиска, Шапиро-Тулин направляет свой роман в совсем, казалось бы, отдалённые от той бобруйской истории области – туда, где Моисей умирает, не войдя в Святую Землю, в которую привёл свой народ, а Иоганн Себастьян Бах пишет Кантату № 21 на псалом Давида «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься?»
Не могу сказать, что такой повествовательный приём – мерцание смыслов во множестве времён и героев – явился для меня неожиданностью. Каждый, кто читал предыдущие книги Бориса Шапиро-Тулина, понимает, что в его мире бобруйские жизнелюбы, о которых он написал множество смешных, трогательных и трагических рассказов, и тайны Ветхого Завета, которым посвящены семь его книг, не разделены.
В связи с этими семью томами, совершенно ошеломляющими по глубине, парадоксальности и яркости, возникает, кстати, вопрос к издателям: как может быть, чтобы такие книги были изданы лишь однажды, крошечным тиражом, в прекрасном, но очень дорогом иллюстрированном подарочном издании? Ведь в том, что они вызвали бы самый жгучий интерес у широкого читателя, нет ни малейшего сомнения. Так почему же именно широкому читателю их не представить? В «Жёлтых цветах для синей рыбы» жители Бобруйска прописаны не просто с любовью, но с художественной выразительностью, заставляющей вспомнить произведения Шолом-Алейхема и Исаака Башевиса Зингера, а кантата Баха предстаёт как великий символ неслучайности и таинственного воздействия прошлого на будущее, что заставляет вспоминать бабочку Рэя Брэдбери. Заметьте, не имитирует, а именно заставляет вспоминать традицию подобной образности.
Соединение ясности и сложности – вот суть этого романа, и проявляется она во всём: в том, как на равных и с равной же выразительностью описаны в нём люди простые и утончённые, в том, как автору удаётся словами рассказать о музыке, в том, как единство и непрерывность жизни видятся воочию. Эта книга и с силой воздействует на читательские чувства, буквально бьёт по ним, и в то же время трепетно их бережёт.
Такой вот прекрасный парадокс.
Анна БЕРСЕНЁВА
«Новые Известия»
