В 2013 году отмечалось 100-летие моего отца, белорусского писателя Граховского Сергея Ивановича. Я работала в Государственном архиве (БГАМЛИ), готовила публикации к юбилею практически для всех периодических литературных изданий Беларуси.
Отец был в первую очередь поэтом, но не менее успешно работал и в других литературных жанрах.

БЫЛИ МЕЖДУ СОБОЙ НЕМНОЖКО РОДСТВЕННИКИ

Одной из важнейших сторон его творчества и личности было упорное стремление восстановить и поддерживать память о безвременно и безвинно погибших литераторах в 30 – 50-е годы прошлого века.
Почти два десятилетия как нет отца, и у меня складывается ощущение, что, может быть, эта сторона его творчества сейчас самая главная. Он создал целую литературу о том времени, о нарождающейся белорусской интеллигенции, которую уничтожили под корень.
Автобиографическая трилогия (тюрьма – лагерь, ссылка), прекрасная поэма, многие десятки стихов, воспоминания, публицистика, доклады, выступления публично и в прессе, обращения к правительству, практическая помощь пострадавшим, их родным, детям, вдовам… Всего не перечислить…
Сергей Иванович был одним из немногих выживших и вернувшихся в литературу и едва ли не единственным в белорусской литературе, у кого хватило смелости и сил масштабно, документально рассказать о пережитом в полный голос.
В архиве я наткнулась на два материала, посвящённых Изи Харику. Они относились к юбилейным датам – 60-летию и 70-летию поэта.
Первый (1958 г.) – похож на доклад для торжественного собрания, назван «Крылатая поэзия». Написан карандашом мелким отцовским почерком на семи страницах. Обстоятельный, глубоко литературоведческий, проникнутый теплом и грустью. Конечно, не без обязательного политического «гарнира» с восхвалениями власти, партии и народа. Ко всему прочему, надо помнить, откуда совсем недавно появился Граховский через 20 лет отсутствия.
Отец помнил Харика, хотя тот был на 15 лет старше. Уважаемый мэтр, признанный поэт, занимавший серьёзные должности, и отец – начинающий местечковый парнишка. Если отбросить обязательную политшелуху, то доклад представляет определённый интерес для квалифицированного читателя. Написан, естественно, на белорусском языке.
Хочется отметить, что до развала и раздела Союза писателей в 90-е традиция отмечать юбилеи всех членов Союза была, безусловно, заслуживающей уважения. Отец бывал едва ли не на всех таких мероприятиях, подробно описывал событие в дневниках. Запомнилась его восторженная запись 1984 г. о вечере памяти Шолом-Алейхема (125 лет).
Сергей Иванович переводил стихи Изи Харика с идиш на белорусский. Естественно, через подстрочник, хотя, выросший в местечке, немного знал идиш. Мне удалось найти следы шести переведённых стихотворений. Возможно, их было больше. В журнале «Полымя» № 4 1957 г. «Сярод найвышэйшых», три стихотворения в сборнике Изи Харика «Избранное» 1969 г. и 2 стихотворения во 2-м томе избранного С. Граховского 1983 г.
Отец был знаком со вдовой Харика Диной Звуловной. Все они, с клеймом «враги народа», были между собой немножко родственники. Относился к ней с глубоким почтением. Я её немного помню по вечерам в Доме литераторов. Интеллигентная, приятной наружности, скромная женщина входила, и её окружал благоговейный шёпот: «Вдова Харика пришла». Сломанная, трагическая жизнь, посвящённая памяти мужа и потерянных детей. Она искала их всю жизнь по детским домам, но так и не нашла.
Вторая рукопись «Вечный полёт» относится к 1968 году; 70-летие И. Харика. Это неболь-шая статья, скорее, заметка или «врезка», написанная по-русски, что удивительно. Возможно, для русскоязычного издания. Написано тепло, эмоционально, трогательно, рассчитано на широкую аудиторию. Её я и предлагаю читателям.
Необязательно ждать юбилея…

Март 2020

ВЕЧНЫЙ ПОЛЁТ
Выступление на вечере в честь 70-летия Изи Харика 15.03.1968 г.

Есть люди, встретив которых однажды, запоминаешь на всю жизнь. Есть поэты, услышав которых однажды, их голос живёт в твоей памяти и сердце многие десятилетия; его ни с кем не спутаешь, он не подвластен времени и самым изощрённым имитаторам.
Этот голос будоражит, зачаровывает, увлекает неудержимой волной поэзии даже тогда, когда она звучит на непонятном тебе языке. Ты приобщаешься к подлинному искусству, становишься зрячим: нервами, сердцем, всем существом чувствуешь поэзию, её музыку, темперамент, глубину и неподдельную правду чувств истинного художника. Таким был Изи Харик, такова была его поэзия. Когда меня иногда спрашивают, на кого был похож Харик, я могу ответить одно: «Может быть, есть похожие на Харика, но Харик не похож ни на кого». Так было в жизни, так было в поэзии.
Время стирает в памяти многое, даже черты и облик самых близких людей. Портрет Изи Харика через тридцать с лишним лет после его трагической гибели можно со скульптурной точностью воспроизвести по памяти.
Я его вижу всегда молодым: чёрная, всегда непослушная, как и сам поэт, копна кудрявых волос, крупная складка лба, скрывающая глубокую и трепетную мысль, волевой подбородок и …полёт, вечный полёт неукротимой энергии, высокого вдохновения и стремительности. Его никогда не видели безразличным, уравновешенно-спокойным и самодовольным. Он всегда спешил, спешил больше сделать, больше принести людям света и тепла, окрылить вниманием и лаской. Поэтому так тянулись к нему еврейские, белорусские и русские поэты разных поколений. Он был сама поэзия, мастер с открытой душой, готовый поделиться с каждым своим опытом и щедрым талантом наставника и старшего друга. Харик был коммунистом и гражданином, которые всё отдают людям. Его знала и любила вся Беларусь, ибо он был влюблённым, верным и преданным сыном нашей земли, она жила в его сердце и его песнях. Его слушали все с одинаковым восторгом и любили подлинность поэта-трибуна, тонкого лирика, философа и мудрого советчика. Харик остался навсегда молодым, страстным, вдохновенным патриотом своей родины. Свидетельство тому – его вечно живые стихи, его влюблённость в жизнь, преданность нашей бурной и светлой эпохе.

Маё жыццё – мой баявы равеснiк,
Яшчэ нам столькi суджана пражыць,
Яшчэ злажыць такiя трэба песнi,
А значыць – трэба доўга, доўга жыць.
Калi ж знянацку куля напаткае,
Ёй трапяткое сэрца не прабiць.
Мне сорамна, што часам смерць пужае,
Калi так хочацца i так патрэбна жыць.

(Из стихотворения, посвящённого Зелику Аксельроду, 1925 г.)

Поэт Изи Харик живёт в советской литературе, в сердцах миллионов читателей, он и сегодня говорит с нами на родном языке, говорит по-белорусски и по-русски. Всегда вдохновенный и страстный, он придёт и к будущим поколениям.

                          I з і  X а р ы к

                         ПЕСНI ПРА ПЕСНI

1

Навошта песні я свае спяваю,
Калі вятры пяюць паміж лісця?
А галава баліць і не сціхае,
Хоць я яе люляю, як дзіця.
Мой бацька, вечна змучаны работай,
Не літары выводзіў, а крукі.
I я, як ён, напэўна, шыў бы боты,
Сукаў бы дратву, забіваў цвікі.
Калі лагодны вецер на прадвесні
Пастукаецца ў шыбы да шаўца,
I я спяваў бы за варштатам песні,
Без сэнсу, без пачатку і канца.
I быў бы я бясклопатны рамеснік,
Спакойны ад бяздумнага жыцця...
Навошта ж, галава, вучыцца песням
I быць непаслухмянай, як дзіця?

2

Няхай мяне ў вяках не будуць ведаць,
Маё імя не здолеюць знайсці,
Я да нашчадкаў невядомым следам
Хачу з натхнёнай песняю дайсці.
І я б спяваў пра лес і неба просінь,
Пра зоры і пра першую траву,
Ды не магу, каб мне лягчэй жылося,
Калі нялёгка іншыя жывуць.
Мяне і сёння вабіць дзень вясновы,
Люблю ружовы золак сустракаць,
Ды не пяю пра іх, бо ў час суровы
ІІра зоры песня можа пачакаць.
I не бяда, што праз вякі вучоны
Мае сляды не здолее знайсці.
Я, як салдат, у галаве калоны
Павінен з песняй новаю ісці.

3

Маладым паэтам прысвячаецца

Нашы бацькі гаравалі вякамі,
Крык заглушыўшы ў сэрцы сваім.
Грызлі мы чэрствы акраец, як камень,
Самі мужнелі і верылі ім.
Мы не шукаем сягоння спакою,
Болей не просім сухіх праснакоў —
Сэрца ў кожнага з нас трапяткое
Б’ецца гарачаю сілай бацькоў.
Чуеце, з нас песняры вырастаюць
з новаю сілай жывых галасоў.
гэта мае аднагодкі спяваюць.
Слухайце песню, як шум каласоў.

1925

Пераклад С. Грахоўскага.
Зб. «Выбраныя творы ў 2-х тамах» Мн., «Мастацкая літаратура», 1983 г.