– Ох уж этот Береле, – говорила моя бабушка. И непонятно, чего в её словах было больше: насмешки, злости, а может, даже и уважения. Обычно бабушка говорила по-еврейски, но эти слова про Береле она почему-то произносила по-русски. Может, для того, чтобы их понимали русские мужчины и особенно женщины, которые всегда окружали его.
Каждый вечер, когда не было холодно, женщины с соседних домов собирались у нас на крыльце и обязательно говорили про Береле хотя бы пару слов. Было о чём сказать.
Береле работал ночным сторожем на базаре, с которого начиналась или в который упиралась наша улица. Конечно, вокруг базара был забор, но перемахнуть через него не составляло труда даже пятилетнему пацану. Были ворота и дверь в них, которая закрывалась на большой навесной замок.
На базаре были длинные деревянные павильоны, где продавали молочное и мясное. Наверное, ещё с еврейских времён этого города повелось, что были раздельные мясной и молочный павильоны. К молочному или мясному присоединялись продавцы помидоров, огурцов, яблок, вишни, черешни и даже семечек.
А вот картошку продавали отдельно – без навеса. Стояли лавки и грубо сколоченные столы. Это охранять, конечно, тоже надо было. Но кому нужны павильоны? Что там возьмёшь? И когда какой-нибудь пьяница, которого в очередной раз выгнали из дома, забирался спать под крышу мясного или молочного павильона, Береле не обращал на это внимания. Главное, за чем он смотрел, были весовая и склад.
В весовой хранились весы и всякие гири, которые каждый день брали продавцы и платили за них деньги. А ещё там был большой железный сейф (скорее, шкаф), в котором хранились бухгалтерские документы. Правда, все знали, что когда в сейфе заедал замок, а это случалось каждый день, чтобы долго с ним не возиться, надо было его просто отодвинуть от стены, и там, на задней стенке сейфа, была большущая дырка, и через неё можно было достать любые документы.
Никакой сигнализации тогда не было. И склад за ночь Береле проверял несколько раз. Там хранили товары, которые привозили на продажу. Например, арбузы или дыни. Не возить же их продавцам мелкими партиями.
Однажды Береле на складе поймал преступника. Правда, какой это был преступник, – смех один. Привозили откуда-то с юга арбузы, и человек, который их разгружал, остался на складе ночевать, потому что квартиру ещё не нашёл. Его закрыли, а Береле об этом не предупредили. А ночью этому человеку захотелось писать, и он стал стучать в дверь – не писать же ему на арбузы. Береле услышал стук внутри склада и сразу решил – бандиты. Он подпёр дверь ломом и побежал за участковым Димой, который жил на нашей улице. Дима, мирно спавший со своей женой, ругался на чём свет стоит, но всё же приступил к исполнению должностных обязанностей. Он собрался и пошёл с Береле на базар. Они подошли к складу, Дима достал из кобуры пистолет, и Береле открыл дверь. Со склада выскочил ошалевший человек, плохо говоривший по-русски, и начал писать прямо у ног участкового Димы и Береле. Милиционер стал размахивать пистолетом и кричать, что такой наглости он не потерпит, а Береле на всякий случай взял в руки лом, которым подпирал дверь.
Потом разобрались, в чём дело. Дима сказал Береле, что он идиот, и пошёл дальше спать к своей законной жене.
Но было в этом происшествии и что-то хорошее для Береле: его премировали за бдительность – дали десять рублей.
Береле гордился своей работой и каждый вечер, проходя мимо женщин, сидящих на нашем крыльце, громко сообщал:
– Иду на службу.
Именно «на службу», а не «на работу».
Рано утром, когда на базар приходили первые продавцы и покупатели, Береле возвращался домой, а через пару часов его снова видели на улице. Наверное, ночью он всё-таки находил пару часов, чтобы поспать.
Утром Береле снова ехал на базар, но, теперь уже на своём велосипеде. Это был немецкий трофейный велосипед, который весил килограммов пятнадцать, не меньше. Одна штанина у Береле всегда была заколота бельевой прищепкой, чтобы не попала в цепь велосипеда, а на руле с каждой стороны висело по авоське.
Приехав на базар, Береле слазил с велосипеда и катил его впереди себя.
Что он мог покупать каждый день на базаре? Даже представить себе не могу. Жил один, а много ли одному человеку надо? Другое дело, когда к нему приезжал сын из Москвы.
Жена у Береле умерла молодой, и он растил сына один. Наверное, сын был способный, он окончил институт и работал кем-то в Москве. Летом всегда приезжал проведать отца. Я запомнил его, потому что у него интересно звучали имя и фамилия – Паша Песок. Насчёт фамилии Песок – каких только еврейских фамилий не бывает. Но чтобы так вместе, Паша или Павел Песок, – редкое сочетание.
Сын – это была главная гордость Береле. Когда он приезжал, об этом знала вся улица, Береле каждому встречному сообщал: «Ко мне из Москвы приехал сын». Причём на словах «из Москвы» он делал особенное ударение.
Так всё же почему слова «ох уж этот Береле» моя бабушка говорила с насмешкой и даже, может быть, со злостью? Всё из-за его женщин. Их было две. Наверное, одной Береле было мало.
Антонина Максимовна жила в начале улицы, в маленькой пристройке к дому Цымбалов. Она была какая-то их дальняя родственница, и ей разрешили сделать небольшую пристройку с отдельным входом. В пристройке была кухонька, где вдвоём не развернуться, и комната чуть большего размера.
Была Антонина Максимовна женщина незамужняя, семью так и не завела. В послевоенное десятилетие таких женщин было немало. Война выбила мужчин, и многие женщины не смогли найти себе пару. Ходили слухи, что когда-то у Антонины Максимовны был женатый кавалер. Но его жена узнала про это и хотела сжечь пристройку любовницы мужа, чтобы им было негде встречаться. Про это сказали Цымбалам. Им было наплевать, с кем встречается Антонина Максимовна, но если подожгут пристройку, то сгорит же их дом. И они поставили условие: или гони своего любовника, или выметайся отсюда сама. Антонина Максимовна сделала выбор в пользу пристройки. «Холера с ним, с мужиком, да и любовник он не слишком, найду себе другого», – решила она.
Как Антонина Максимовна умещалась в этой маленькой пристройке, особенно в кухоньке, я себе представить не мог.
Моя бабушка называла её «два в одном», говорила она это по-еврейски – «цвей ин ейным», и все понимали, о ком идёт речь. Наверное, такое прозвище бабушка дала Антонине Максимовне из-за размеров её попы и грудей.
Антонина Максимовна летом торговала квасом на площади рядом с базаром, а зимой была на раздаче в какой-то столовой. Кто за кем мог спрятаться: она за квасной бочкой или квасная бочка за ней, трудно было сказать.
Береле однажды зашёл к Антонине Максимовне забор поправить, потом он решил, что надо спилить ветку у клёна, чтобы она не ложилась на её крышу. Вообще-то клён рос на улице, и до крыши Антонины Максимовны было метров десять, но она с радостью согласилась на эту помощь. Потом Береле стал просто заходить к ней в пристройку.
– Надо же помочь одинокой женщине, – говорил он.
Антонина Максимовна, хотя у неё никто об этом не спрашивал, оправдывалась:
– Из-за Береле мою пристройку не сожгут, так что пускай заходит.
Когда велосипед Береле стоял во дворе у Антонины Максимовны и он долго от неё не уходил, все женщины обсуждали, сколько он там пробудет, а бабушка говорила:
– Пошёл кваску попить, пока целую бочку не выпьет, не уйдёт.
Второй женщиной Береле была Варя. Она жила в другом конце улицы. Варя была почти двухметрового роста и напоминала жердь, которой подпирают бельевую верёвку. На неё и в хорошие времена больших охотников не было, что уж говорить про те годы. Она работала на фабрике и жила вдвоём с мамой – старенькой глухой женщиной. Присутствие мамы не мешало Береле приходить к ним в гости. И он с Варей уходил в кладовку играть в карты. На какой интерес они играли, сказать не могу, а сплетничать не буду.
Под настроение мама спрашивала у Вари, что этот еврей делает у них дома. Она была против его приходов. «Но если уж так случилось, сколько можно играть в карты?» – интересовалась глухая мама.
Варя становилась в позу и отвечала:
– Мама, не лезьте в чужую жизнь. Мне с ним нравится играть в карты. Другого у меня нет.
Когда Береле на велосипеде проезжал мимо своего дома и ехал в конец улицы, бабушка говорила:
– Наш Береле поехал её рост мерить.
Продолжалось это долго. Антонина Максимовна не знала про Варю, а Варя – про Антонину Максимовну. И каждая строила планы на одинокого Береле.
Но мир не без добрых людей. И однажды им открыли глаза.
Варя пришла к квасной бочке. Она долго стояла чуть в стороне и мерила глазами фигуру своей соперницы. Антонина Максимовна оценила это и решила отомстить. Она сначала с ног до головы осмотрела Варю, потом сделала обратный ход и провела взглядом с головы до ног. На это у неё ушла целая минута.
– Будем квас пить или как? – спросила она.
К квасной бочке были приписаны два больших бокала, про которые говорили «по пять копеек», и два стакана. Про них говорили «по две копейки». После каждого покупателя их, конечно, мыли, но без большого усердия. Но я что-то не помню, чтобы от квасных бочек расходилась какая-то эпидемия.
Пока кружки и стаканы были заняты, люди спокойно ждали своей очереди.
– Нам надо про Береле поговорить, – сказала Варя.
Те, кто пил квас, мгновенно закрыли свои рты, а вся остальная очередь, наоборот, открыла их от удивления.
Антонина Максимовна ещё раз оценивающим взглядом осмотрела Варю сверху донизу.
«Будет жечь мою пристройку или нет?» – думала она. Но вслух на всякий случай сказала:
– Ты ему никто, я в милицию заявлю.
Потом встала со своего стула с прогнувшимся сиденьем, вырвала у людей кружки и стаканы с недопитым квасом, со злостью захлопнула крышку бочки и, обращаясь ко всей очереди, сказала:
– Что вылупили глаза? Обед у меня. Квас закончился. Приходите завтра.
Сказано это было таким тоном, что все поняли: дальше лучше без слов, иначе можно стать мишенью для стула с прогнувшимся сиденьем.
У квасной бочки осталась только Варя.
– Как делить будем? – сказала Антонина Максимовна. – Тебе какую половину: ту, что сверху, или ту, что снизу?
– Умная ты какая! – ответила Варя. – Видать, со многими мужиков делила.
– А это не твоё дело. Мужики меня любят, не то что некоторых…
– Значит, так, – со злостью сказала Варя. – Не будем здесь с тобой на балалайке играть. Даём ему полгода. Полный бойкот. Ты меня поняла?
– Не поняла, – с ухмылкой сказала Антонина Максимовна. – Чего это я целых полгода должна ждать? С какой стати?
– Допустишь к себе за этих полгода, я про тебя людям такое расскажу – на тебя мартовский кот смотреть не захочет.
– И что же такое про меня знаешь? – возмутилась Антонина Максимовна. – А если ты его до себя допустишь, что тогда?
– Если будет такое, при всех плюнь мне в рожу. А через полгода соберёмся втроём, и пускай выберет, с кем он дальше дела иметь будет, – сказала Варя, как солдат по команде «кругом» развернулась и ушла от квасной бочки.
– От блядун обрезанный, – сказала Антонина Максимовна и запила эти слова квасом из трехлитровой банки, которую собиралась отнести домой.
Под вечер ничего не знающий Береле заехал на велосипеде к Антонине Максимовне. На этот раз они вдвоём в маленькой кухоньке не поместились. Вначале из дверей вылетел Береле, а потом вышла Антонина Максимовна и с такой силой ударила ногой по трофейному велосипеду, что и велосипед, и нога теперь нуждались в срочном ремонте.
Береле схватил велосипед и побежал со двора.
– А пойдёшь к Варьке, – вдогонку закричала Антонина Максимовна, – она тебя голой жопой вон на тот фонарный столб посадит.
Варькины угрозы и слова Антонины Максимовны мгновенно разлетелись по улице. Первый раз я видел, как моя бабушка смеялась, а вместе с ней смеялись все женщины на нашем крыльце.
А Береле поутих. Он пробегал мимо нашего крыльца, когда направлялся на базар, и уже гордо не сообщал всем, что идёт на службу. И на велосипеде его никто не видел, наверное, сложный ремонт был.
Так продолжалось месяца три, а может, и больше. А потом Береле стал оживать. Он снова ездил на велосипеде, и однажды женщины на нашем крыльце увидели, как Береле идёт с базара и на руле его велосипеда висят две сумки застройщицы, а сама она идёт рядом и о чём-то с ним разговаривает.
Застройщицей её называли потому, что свой дом она поставила позже остальных. Муж у неё умер, она одна растила сына и дочку. На нашем крыльце никогда не появлялась и в уличных посиделках не участвовала, хватало, видно, у неё домашней работы, и о похождениях Береле ничего не знала.
А Береле теперь каждый раз подвозил с базара её сумки и с улыбкой говорил моей бабушке:
– Надо же помочь одинокой женщине. На то мы и мужчины.
А потом люди стали замечать, что и застройщица стала заходить в гости к Береле. Не ему же ходить к ней – там сын и дочка.
А Варька теперь, когда шла на фабрику или с фабрики, заходила на улицу с другой стороны, чтобы даже случайно не встретиться с Антониной Максимовной. Но однажды они всё же столкнулись где-то в городе.
– Ну что, поделила мужика? – ехидно спросила Антонина Максимовна. – Зато всё честно, поровну – ни тебе, ни мне. Кукуй теперь одна, дура, – сказала она и пошла дальше.