Родился в 1947 году в украинском городке Чортков. Первые публикации печатались в районной газете «Зоря Комунiзму». Поскольку ни заря, ни коммунизм в райцентре никак не наступали, а антисемитские настроения в ближайших университетах не исчезали, уехал учиться в Минск.

Закончил факультет журналистики БГУ в 1969-м, служил в армии. Публиковался в газетах и журналах – «ЛiМе», «Маладосцi», «Юности».

С 1977 года – на телевидении: в детской и спортивной дирекциях Белорусского телевидения, Дирекции программ.

Автор сценариев документальных фильмов в проектах «Хроника Минского гетто», «Обратный отсчёт», «Города-герои», «Освобождённая Европа». Неоднократный обладатель призов кино- и телефестивалей.

Отмечен Премией Президента Республики Беларусь «Белорусский спортивный Олимп».

Автор книг прозы «Время до и после» и «Время от и до».

Когда наступала весна, ласковые лучи солнца проникали во двор нашего дома. Единственная стоящая здесь лавочка становилась сухой и тёплой. И это был верный признак того, что вскоре на этом насиженном месте появятся Лия Абрамовна и Дора Соломоновна.  Соседки, практически ровесницы, жили не только в одном доме, но и на одной лестничной клетке. Год разницы – мелочь, когда одной семьдесят восемь, а второй – то ли семьдесят семь, то ли семьдесят девять. Дора Соломоновна свои года помнила не совсем точно. Так подруги и не знали, кто старше, кто младше.

Впрочем, для нашего рассказа это не имеет большого значения. Тем более для возраста, который по недоразумению называют «золотым». К тому же настоящего золота ни у Лии Абрамовны, ни у Доры Соломоновны отродясь не было. Если, конечно, не считать  внуков. Первая называла «золотцем» внука Борю, а вторая – внучку Розу… Практически как в старом анекдоте: «Рабиновича пригласили на золотую свадьбу. Он, конечно, пришёл. И, поздравляя виновников торжества, сообщил: “Положено на такой юбилей приносить что-нибудь золотое. Я привёл Яшу. Он золотой человек”».

Хотя не будем отвлекаться на хохмы.

Иногда посидеть на лавочке с подругами приходила ещё одна старушка – Адель Вениаминовна. В разговор она вступала не слишком часто, но довольно увесисто. Слово её было решающим в самых горячих спорах. Шутка ли: Адель Вениаминовна была, во-первых, членом партии, во-вторых, возглавляла небольшую партийную организацию (три человека) в коллективе районной станции скорой помощи (шесть человек), в-третьих, была бабушкой не одного, а сразу двух «золотцев». Кстати, разнополых…

Адель Вениаминовна работала медсестрой. Делать уколы в вены ей уже не доверяли из-за слабого зрения. А вот в более мясистые части тела она попадала без промаха. И нечасто, по большому секрету рассказывала подругам, как выглядит эта часть у того или иного районного начальника. Кстати, ничего интересного в этих рассказах не было.

Разговаривала вся троица на идиш. В начале шестидесятых в СССР это был не самый распространённый способ общения. «Борьба с космополитизмом», «Дело врачей», «Разоблачение сионистской шпионской сети», разрыв советско-израильских дипломатических отношений... Согласитесь, довольно веские основания объявить язык «сионистских агентов» нежелательным на советской земле. Так сказать, «нон грата»! Правда, до официального, публичного запрета дело не дошло. Просто к «еврейскоговорящим» присматривались немного пристальней, чем к «польскоговорящим» или «англоговорящим».

Но Лия Абрамовна и Дора Соломоновна разговаривали довольно свободно. Имею в виду не владение языком, который для них явно не был иностранным, а определённую степень смелости. Ведь они  говорили на идиш, который был языком советских евреев.  На этом языке даже выходил журнал «Советиш Геймланд» – «Советская Родина» – орган Союза советских писателей. Заметьте, дважды «советских»!

Кроме того, совсем недавно в газете «Советский спорт» писали о том, что лучшим игроком Чемпионата Европы по баскетболу в Москве стал израильтянин Коэн-Минц! Но это же не значит, что орган Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР пропагандирует вражеские идеалы! Почему же мирная беседа двух советских пожилых гражданок может быть принята за такую пропаганду?

Между прочим, спортивную газету соседки читали регулярно: там иногда всё-таки мелькали то сообщения с исторической родины, то перечислялись фамилии известных советских шахматистов. Адель Вениаминовна этой газеты не читала. Предпочитала «Правду».  Всё-таки, член партии…

Радость и беда грянули, как и положено, неожиданно.

В то летнее утро Дора Соломоновна долго не выходила из квартиры. Лия Абрамовна уже волновалась: не гипертонический ли криз у подруги? Дора Соломоновна почему-то боялась именно этой напасти, хотя в её «репертуаре» было немало других.

Дора Соломоновна вышла во двор, держа в руке почтовый конверт. Как положено, с печатями, маркой, координатами адресата и отправителя. И, естественно, с письмом внутри. Точнее, было два письма. Одно очень короткое. Другое очень длинное. Первое – на украинском языке. Второе – на непонятном. Правда, с латинскими буквами. В семьях двух старушек родственники кроме идиша знали русский, польский… Кое-то – даже французский и
итальянский. Но этот… 

Автор короткой записки сообщал, что длинное послание передали ему в американском городе Чикаго. Просили узнать, живёт ли в нашем городке кто-то с такой-то фамилией, и если живёт, отправить на его адрес переданное письмо.

В конце своего мини-сообщения незнакомец любезно предлагал свой адрес в городе Львове, через который можно будет отправить ответ.

Лия Абрамовна заволновалась не меньше, чем Дора Соломоновна. Дрожащим голосом она спросила: «Как ты думаешь, это там прочитали?». И почему-то показала рукой в сторону, где находился военкомат.

– Надеюсь, что там не читали! – тихо прошептала Дора Соломоновна и почему-то махнула рукой в сторону, где находилось отделение милиции. – Что будем делать? Если они узнают об этом письме?

– Дора, не волнуйся! Получишь гипертонический криз! Они тебя доведут!

Строго говоря, за связь с заграницей в те годы вполне можно было получить какой-нибудь криз. Конечно, лагеря и приговоры уже ушли в прошлое. Но неприятности… Вполне хватало для инфаркта. А там, как в старом анекдоте:

«Надпись на могильном камне:

“Семён Романович, спите спокойно! Факты не подтвердились!”»

– Надо посоветоваться с Аделью! – решительно сказала Лия Абрамовна.

Адель Вениаминовна пришла на лавочку через два часа: успела сделать пару инъекций в высокопоставленные ягодицы районного масштаба.

Прежде чем ознакомиться с текстом, она спросила: «А там это не читали?». И махнула рукой именно в ту сторону, где и находилось нужное учреждение.

– Нет! – не совсем уверенно ответили подруги.

Адель Вениаминовна развернула лист, написанный латинскими буквами, и… уверенно прочитала: «Май диа ант Дора! Май нэйм из Дэвид, ай эм ё нэфью!»…

Если бы Лия Абрамовна и Дора Соломоновна в это мгновение не сидели на лавочке… Страшно подумать, что могло бы произойти! Адель читала по… какому?

– Это английский язык, – спокойно объяснила член партии. – Я учила его до революции, ещё в женской гимназии. Оказывается, что-то помню! Короче, Дора, это твой племянник!

Дальше Дэвид писал о том, как ему удалось удрать из колонны, которую немцы гнали из еврейского гетто на расстрел… Как в этот день погибла его мама Соня – сестра Доры. Как его спасла украинская семья. Как он оказался в американском городе Чикаго…  И о том, как нашёл однажды мамину фотографию, на которой было написано имя её сестры и название нашего городка…

Представьте себе человека, который на склоне лет обретает близкого родственника, которого никогда не знал до сих пор! Племянник, сын погибшей сестры! Чем не «золотце», правда, слегка постаревшее!

Но что делать дальше? Ответить? Как? Если там прочитают? Придумают связи с заграницей или, не дай бог, шпионаж? Так было с Фрумой Шпильман в пятьдесят шестом! Написала в Канаду брату, который её нашёл после войны… Сколько раз она ходила объяснять, какую переписку ведёт с заграницей? И где сейчас Фрума? Инфаркт! Докажи, что он не связан с письмом в Канаду!

Не отвечать? Но это же близкий родственник! Родной человек! Что он подумает о тёте?

Всё, как в старом анекдоте:  «Рабиновича вызвали в органы и спрашивают:

– Почему вы не отвечаете на письма брата, который пишет вам из Америки?

– Не хочу вступать в контакт с капиталистическим обществом!

– Вы понимаете, что они о нас подумают?! Вот вам ручка и бумага! Садитесь и пишите!

–  Ладно! “Дорогой Сёма! Наконец я нашёл время и место, чтобы тебе написать”».

   Сомнения постаралась развеять Адель Вениаминовна. В ней заговорил член партии.

– Нужно ответить! Что он подумает о Советском Союзе? Но прежде нужно поближе узнать человека, который переслал это письмо. Что он делал в Чикаго? Адрес его есть.

Во Львов поехал зять Доры Соломоновны – человек решительный и вполне конкретный. По указанному адресу нашёл Петра Остапчука, который ездил в гости к своим родственникам – потомкам довоенных украинских эмигрантов. Такие поездки власти редко, но разрешали. Как разрешали переписку и даже получение посылок из-за рубежа. Чаще всего из Канады, США и Аргентины, где осело большинство эмигрантов.

Дэвид – племянник Доры Соломоновны – к таким эмигрантам не относился. Поэтому
украинец Остапчук и предложил ему воспользоваться его «почтовыми услугами». На всякий случай!

Переписка продолжалась года четыре. Несколько посланий в год. Свои письма американский родственник начинал словами «Май диа Петер, май диа Дора!». На всякий случай. Ведь во Львове тоже были люди, которые любили читать чужие письма.  Пусть думают, что это одна семья.

А через много лет в наш украинский городок приехал сын американского гражданина Дэвида Гуревича. Как завещал ему отец, положил камешки на могилу с надписью «Дора Шварцбург». Рядом были ещё два надгробья –  «Лия Кружкова» и «Адель Лускина». Здесь лежали камешки от других людей. Может быть, тех, кого когда-то они называли «золотцем».