Марк Яковлевич Казарновский – родился и вырос в Москве, работал на Дальнем Востоке. Занимался биологией моря. Доктор биологических наук. Проживает в Париже. Автор 11 опубликованных книг.
Об истории написания «Моти-пулемёта» Марк Казарновский сказал: «Много десятилетий назад во дворе московского дома мой приятель Мотька под большим секретом рассказал, что его дядька вовсе не бухгалтер, а бывший боевик, член партии эсеров. Но у нас в то время было важное занятие – футбол с тряпичным мячом и боевики-эсеры вылетели из головы молниеносно. Но, как видите, не навсегда. Что касается атомного котла, это придумано. Хотя я в Кыштыме и работал в своё время».
МОТЯ-ПУЛЕМЁТ
В Советском Союзе в 1920-е и последующие годы иногда встречались семьи с абсолютно запутанной генеалогией. Большинство этаких запутанностей выявлялось «органами» и наказывалось. Но иногда и проходило. Не выявлялись подделки, подчистки, путаница в метрических свидетельствах – и жили тогда эти семьи тихо. Но со страхом. Да и кто в 20 – 50-е годы жил иначе.
Вот и члены семьи Матвея были, если копнуть глубоко, вовсе даже не теми, за кого себя выдавали.
К Матвею это никакого отношения не имело. Но я представляю, как бы возбудился историк, занимающийся историей партии и революции, узнав, что живёт в Токмановом переулке скромный бухгалтер какой-то потребительской кооперации. И фамилия у него вовсе не его. И имя – не его. И он был действующий боевик партии, которая в своё время, себе на погибель, помогла прийти к власти партии большевиков.
А папа мальчика Матвея был отчаянный революционер-социалист. Боевик. Увидев, что светлые идеалы революции попраны, он вступил на путь вооружённой борьбы с большевиками. И только в 1921 году, когда ГПУ начало повальные аресты эсеров, он, как настоящий боевик, ушёл в подполье. Было это где-то под Смоленском, в глухой деревушке. Так получилось, что у своих дальних друзей, к политике отношения не имевших, в это же время проживала фельдшерица Анна. По фамилии Нисская. Так называлась речка в Восточной Польше, а по её названию все проживающие в деревеньке и получили фамилию – Нисские.
Анна окончила фельдшерские курсы. В период 1914 – 1917 годов врачевала раненых, а после развала империи подалась к себе в деревеньку, где её приняли с великой радостью. Ибо врачей и в городах не доставало, а уж о деревнях что говорить.
Опыт Первой мировой войны дал Анне многое. И уважение в деревнях она имела полное. Кроме всего прочего, была Анна и хороша собой. Да мужской пол был весь повыбит. Вначале – войной. Затем – революцией. После – репрессиями советской власти.
Так вот и горевали молодые вдовы да девки. Танцуй сама с собой или с подружками.
***
Тут и появился на выселках этот самый боевик из эсеров. Впрочем, последнего никто не знал. Просто видели энергичного, красивого парня. Он помогал по хозяйству. Хорошо работал.
И, конечно, Анну не проморгал. И стало происходить на выселках то, что должно было происходить, когда парень молодой вдруг увидел красивую девушку.
Я назову имя боевика-эсера – Нюма. А фамилию не указываю. Она была известна в те сумасшедшие и кровавые времена, а потом лучше было её не знать, так как Нюмка-боевик с 1921 года был в бегах. И сдаваться советской власти не собирался.
«Я не баран, и под нож уж точно не пойду», – думал он.
Особенно взъярился Нюмка, когда понял, что процесс над его партией большевиками готовится и вероятно начнётся не позднее 1922 года.
***
А любовь у Анны и Нюмки набирала обороты, и всё шло к женитьбе. То есть к хупе. К шалашу, где по древним обрядам всё и должно было бы совершиться.
Вот тут-то Нюмка, пламенный революционер, и сознался своей избраннице.
Анна отнеслась к подпольному положению своего жениха с полным пониманием. Тем более что уже с 1917 года поняла – с новой властью ни в какие игры играть нельзя. А уж лезть в самое пекло, идти и сдаваться – «да так и дурак не сделает, а ты у меня, любимый, всё что угодно, но только не дурак».
Было проведено конспиративное совещание мамы и папы Ани с участием виновника Нюмки. Была рассмотрена масса вариантов легализации. Нюмка запутался полностью. Но всё решил в конечном итоге Анин папа.
– Всё, ша. Я предлагаю этот вариант – самый реальный. У нас в деревне, ты помнишь, был Колька Нисский, у которого никого не осталось в родне, а он сам погиб в Первую мировую. Так вот. Я иду к раввину, и мы за «два Николая» (10 рублей золотом, две монеты с изображением Николая II) делаем тебе все документы за рождение, за родственников и за войну. И ты становишься Николаем Нисским.
Нюмка получил документы и стал Николаем. А папа Анны тут же определил его в дело. В лавке, где в основном продавали сельдь, стал он счетоводом. И постепенно эту профессию освоил. Стал скромным, молчаливым бухгалтером. С двумя особенностями: сельдь терпеть не мог. И второе – никогда не говорил о политике и газет не читал.
Как многие нормальные люди тех времён, переехал Николай в Москву, где в Токмаковском переулке купили они с Анной с помощью папы комнату. В коммуналке ещё на три семьи. Но комната была большая, светлая, тёплая.
А в 1929 году родили мальчика. Назвали его Матвеем, в честь дедушки.
***
Матвей к 1941 году вырос в длинного, нескладного, но спокойного мальчика. Всё больше времени проводил во дворе. Мальчишки дворовые его пытались дразнить: «Мотя Нисский, вытащи пиписку».
И тому подобное. Что ещё могут придумать дворовые ребята. Но Матвей, которого, конечно, все звали Мотя, не обижался, только усмехался. А раз так, то и дразнить неинтересно.
Также Матвей с папой играл в шахматы, но вскоре играть перестали. Потому что сын стал папу обыгрывать.
Ну а кому это интересно.
В общем, всё-таки Мотька рос в какой-то степени необычным мальчиком. Возился с цифрами. В пятом классе вдруг стал спрашивать у физика про атомы-молекулы. Физик отвечал чётко и ясно: атомы будем проходить в седьмом классе, а пока, Нисский, не забивай себе голову глупостями. Мотя и не забивал.
Вообще, с учёбой у Моти было вот как. Физика, химия и математика отлетали от него, как от чумного. Проблем никаких. А вот литература, русский язык, география, биология и особенно (!) Конституция СССР (был такой предмет) не шли даже на три балла.
Учителя жаловались. Как писал Мотя в третьем классе, например, «интиресно», так и в 6-7 классах «интиресно» и писалось.
Не помогало ничего. Ни дневники, ни двойки, естественно, ни родители.
У Моти к шестому классу образовалась в школе группа оболтусов. Всё, что касалось алгебры, геометрии, физики и химии, задач разных, примеров и тому подобное этими двоешниками или троешниками из Мотькиных тетрадей аккуратно переписывалось.
Мотьке было всё равно. Но однажды для оболтусов халява закончилась самым печальным образом. Математик, мужчина строгий, приказал встать следующим ученикам: Чапе, Жеке, Лоле, Филину и Марику.
– Вот смотрите, что происходит, – сказал учитель. – Я задал контрольную, ну, худо-бедно класс справился. На отлично написали как всегда Нисский и вот эти друзья. При этом Матвей, мы знаем, решает всё «через голову». Не так, как все. И на моё удивление, все задачки так же оригинально решили наши ломоносовы. И не объясняйте. Только скажи, Матвей, зачем ты им оказываешь медвежью услугу? Они и так – гм-гм. А теперь вообще ни к чёрту. Объясни мне.
Мотя встал и с прямотой пионера сказал, что это его друзья, и они дают ему списывать диктанты по русскому и сочинения по литературе. Особенно Марик.
Весь класс грохнул от хохота. Во главе с учителем.
Тем не менее, все получили заслуженные оценки и мучились ещё долго. Пока математик куда-то не исчез, а новой математичке было всё равно.
***
У нашего Моти была одна особенность, которая выручала его иногда, но шла во вред. С детских лет он многое хотел сказать взрослым: что видит, думает, какие сны ему снятся и как можно решить ту или иную задачку.
Матвей торопился. Слова не успевали. Получалось сплошное тарахтение, за что его во дворе прозвали Мотя-пулемёт. Это прозвище разлетелось и по дому, и школе. Когда спрашивали про «пулемёт», всем было ясно – ищут Мотьку.
Тем временем на педсовете решали, кого после седьмого класса оставить в школе, а кого направить в профтехучилище. В эти тяжелейшие годы рабочих рук не хватало катастрофически. РОНО Баумановского района на школу уже дало разнарядку. Перевесили литература и Конституция – решили не рисковать провалами по этим дисциплинам и направили в числе других Мотю в ПТУ.
А Мотя не особенно расстроился. Ему понравилась шинелька чёрная. Да ремень с бляхой подходящей. Как только Мотька появился в новом обмундировании, поведение ребят во дворе резко изменилось. Мотьку приняли за своего. А от его ухода из школы очень огорчались халявщики – Жека, Чапа, Лола, Филин и Марик. Им уж точно нужно было идти в ПТУ, да вот видишь, как судьба иногда распоряжается…
***
Матвей руками работать любил и на первой производственной практике неожиданно наладил станок. Не то по резанью металла, не то по выделке точных конструкций. Станок был немецкий, и получен в 1939 году, после подписания известного пакта между СССР и Германией. Да так и стоял без употребления. «Что-то в нём не так», – глубокомысленно говорил Иваныч, мастер цеха и наставник Мотьки.
Пуск станка наделал на заводе много шума. Ходили смотреть на станок и на Матвея. Но расспрашивать, как это удалось ему, быстро перестали: он начинал так тараторить, что рабочие, привыкшие не «трындеть», а вкалывать, чтобы рабочую карточку заслужить, закуривали махорку и уходили.
***
А к 1944 году Иваныч сказал Матвею, что в Политехническом музее пройдёт выставка технического творчества юношества. И директор распорядился, чтобы на стенде их завода юношество в лице Матвея Николаевича Нисского изобразило своё творчество, для чего ему даётся в неделю два дня на изготовление чего-нибудь эдакого и прикрепляются два рабочих в помощь.
Матвей спросил, можно ли сделать макет, чтобы не «всё для фронта, всё для победы», а изделие, которое было бы направлено на мирную послевоенную счастливую жизнь.
Иваныч доложил секретарю парторганизации. Тот – наверх, и добро было получено. Война шла к победе, и показать, как юношество думает о мирной счастливой жизни, очень даже полезно. Тем более что грозились с выставкой ознакомить и союзников. Пусть видят: наше юношество – самое мирное юношество в мире. Вот такую или приблизительно такую тираду произнесли в ЦК ВКП(б) чиновники промышленного отдела слегка испуганному партийному секретарю завода.
Правда, главный инженер завода Захерман Илья Ильич перестраховки ради поинтересовался у Иваныча, что молодёжь может представить на выставку.
– Да какое-то устройство по выработке электричества, – отмахнулся Иваныч. Его в этот момент мучила ежемесячная «Голгофа» – закрытие нарядов.
***
Вот таким образом на стенде под девизом «Техническое творчество юношества» появилось устройство Матвея Нисского, учащегося ПТУ № 5.
Никто какое-то время не замечал эти модельки, станочки и прочее, что так трудолюбиво и красиво мастерили пэтэушники.
Дней через десять выставку посетил сотрудник посольства США, страны – союзника в этой войне.
Это был атташе по науке и культуре. Смотрел экспонаты. Скучал. В его служебные обязанности входили обход раз в месяц почти всех музеев и выставок Москвы и подготовка соответствующих докладов. Он подошёл скучающей походкой к стенду с творчеством ПТУ. И застыл на несколько минут. Затем сфотографировал стенд и так же вяловато пошёл к своему старому «форду».
Зато в Посольстве США, что было рядом, напротив Кремля, атташе проявил удивительную прыть. Шифровка была написана в пять минут, фотографии приложены, и вот какая информация полетела в США.
Экз. 1
Совершенно секретно.
Н 1/1 – 10/5570, 1944 г.
При ознакомлении в Политехническом музее со стендом училища рабочих и мастеров
№ 5 (ПТУ № 5) под девизом «Техническое творчество юношества» я обнаружил макет известного только мне изделия – атомный реактор.
Вероятно, для конспирации это изделие названо «котёл для выработки электроэнергии без топлива».
Вывод. СССР уже имеет атомный реактор и, не исключено, бомбу. Таким образом, мы отстали в этом вопросе по крайней мере на 5 – 6 лет.
Атташе по науке и культуре.
Подпись.
По получении шифровки паника в определённых кругах разведки и науки США достигла серьёзных величин.
Созданы были несколько комиссий. Задачи были почти одинаковы – узнать, как удалось Советам добиться таких результатов.
Разведку нацелили на добывание информации по следующим вопросам:
– методы получения в СССР урана;
– о тяжёлой воде – применяется ли она при работе реактора;
– о плутонии 240;
– о конструкции бомбы, и некоторым другим.
И главный вопрос – зачем Советы показали на выставке для широкой публики «атомный котёл», разработку совершенной секретности?
***
Паника происходила и в недрах Госбезопасности СССР. Л.П. Берия доложили расшифрованную депешу атташе США по науке. С ней ознакомились трое академиков АН СССР и пришли в полное недоумение.
Дело в том, что в 1944 году программа по атомной бомбе ещё только начинала разворачиваться. И вопросы, которые поставила разведка США, именно они и интересовали узкий круг специалистов-физиков СССР.
Конечно, стенд в Политехническом «о творчестве юношества» был закрыт по причинам «дополнения экспозиции моделями, изготовленными молодёжью ПТУ».
Тут же был разыскан и автор этого «котла для выработки электроэнергии» Матвей Нисский.
Горячие головы из НКВД тут же предложили этого пэтэушника взять в оборот и за сутки получить всю информацию. Однако идиотов быстро привёл в чувство Министр внутренних дел СССР Л.П. Берия.
На заводе в кабинет парткома в обеденный перерыв вызвали Матвея. С Мотей говорил низенький толстый человек в пенсне. Разговаривал уважительно и с неподдельным интересом слушал Мотю-пулемёта о перспективах его котла – что он придумал, прочитав статьи в изданиях АН СССР в разделе «Физика». Матвей ответил даже на ряд вопросов этого толстого человека. Например, как сделать, чтобы его «котёл» не перегревался.
– Да проще пареной репы, – лихо заявил Мотька. – Графиту добавить. И все дела. Только где его взять-то. Да чистого. Вот в чём задача.
Собеседник Мотьки хохотнул и стал прощаться.
***
Далее понеслось всё так быстро, что голова закружиться может.
Матвея Нисского с завода уволили «в связи с переходом на другую работу». (Гл. инженера Захермана и мастера Иваныча предупредили, что если где-нибудь когда-нибудь, то...)
Захерман сразу немного заболел, а Иваныч пил два дня. Но в запой не ушёл. Жене говорил, что «теперь не имею права», – и показывал пальцем вверх, на потолок.
Неожиданно семья Нисских получила 4-комнатную квартиру на ул. Карла Маркса, недалеко от Токмакова переулка.
Моте почти в приказном порядке предложили учиться в физтехе сразу на 4 курсе. Правда, заявление, к ужасу деканата, он переписывал 7 раз. Пока понял, что не нужно писать «зоявление».
А в 1947 году вообще Мотя переехал под город Кыштым, что в Челябинской области, и стал жить отдельно в домике. С ним переехала мама Аня, а отец Николай (Нюма) остался в Москве. Стал стареть.
И ещё о Моте. В 1950 году на президиуме АН СССР с короткой информацией обратился Л.П. Берия. Вот что он сказал:
«Уважаемые товарищи академики. Совет Министров СССР выходит с ходатайством в АН СССР о присвоении звания члена-корреспондента АН СССР одному из учёных-физиков. Я не могу назвать его фамилию. Но это кандидатура достойная, можете мне поверить. С товарищем Сталиным согласовано».
Президиум АН СССР единогласно проголосовал «за».
Так Мотька стал членом-корреспондентом АН СССР.
Заключение
Матвей во времена редкого посещения Москвы обязательно забегал в свой старый дом в Токмаковом переулке. Мужики, его сверстники, «забивали козла». Матвей подходил. Доставал «Московскую». Обсуждали, почему «Динамо» на третьем месте. А уж в подпитии кто-нибудь да не удерживался и вспоминал: «Мотька Нисский, доставай пиписку».
P.S. В 1956 году в возрасте 83 лет умирал отец Нисского. Уже перед смертью он попросил Мотю подойти. Врачи вышли.
– Слушай меня внимательно. Я – не Николай Нисский. Я – боевик партии эсеров. И один остался жив. Поэтому прошу – запиши имена расстрелянных. А расстреляна вся партия социалистов-революционеров. Запиши и хоть раз в год выпей за их светлую память. Вот мои друзья, товарищи, члены ЦК партии: Абрам Гоц, Марк Либер, Евгений Тимофеев, Дмитрий Донской, Михаил Гендельман, Михаил Лихач, Лев Герштейн. И другие – их много.
Нюма молчал.
– Но мы ни о чём не жалеем. Прощай, Мотька, береги маму. А свобода придёт, поверь мне.
…Врачи констатировали смерть Николая Нисского.
