Мишпоха №16  
МАЛЬЧИК С ТРУБОЙ И ДРУГИЕ
Александр Баршай

Памяти моей мамы – Мары – и дяди – Бенциона
Семья Баршай. Свислочь, 1925 год.Они будто чувствовали, что ровно через семьдесят лет начнет выходить журнал “Мишпоха”, и, дождавшись своего часа, их семейная фотография появится на страницах журнала. Появится, чтобы не исчезла, не ушла в небытие память еще об одной простой и доброй еврейской семье из Беларуси – семье Хаима Баршая из местечка Свислочи Могилевской области.
1.
Да, сфотографироваться всей семьей в небольшом белорусском местечке в далеком 1925 году – это было не рядовое событие. Вон как все они – мои родные дяди, мама и бабушка – серьезны и торжественны, как празднично одеты и причесаны. Мама (на снимке ей всего 13 лет) вспоминала, что платье для себя и трубу для младшего брата Бенциона она выпросила по этому случаю у своей подруги-соседки. Семья и так была не богатой, а к тому времени, когда была сделана эта фотография, ей было совсем тяжело. Дело в том, что глава семьи – мой дедушка – Хаим Баршай был в то время на заработках в Америке, и все заботы о немалом семействе легли на плечи бабушки – Сары-Хьены Геллер-Баршай – женщины, по воспоминаниям ее детей, во многих отношениях замечательной и незаурядной. К бабушке я еще вернусь, а пока начну с дедушки, которого, к сожалению, нет на этой фотографии.
Итак, глава семьи – Хаим Беньяминович Баршай, 1869 года рождения, столяр. У него были (насколько я знаю по воспоминаниям мамы) брат Мотл и две сестры – Ита (в замужестве – Рабинович) и Черна (Мазлина) и, кажется, еще несколько братьев и сестер. Дедушка мой дважды уезжал в Америку на заработки, пробыл там в общей сложности восемь лет, но так и не смог прижиться в «стране желтого дьявола» и дважды возвращался в родные Свислочи. Как вспоминала мама, дедушке не понравилось в Америке отношение к рабочему человеку и к евреям. Как бы там ни было, он не решился вызвать семью в Соединенные Штаты, не решился пустить там корни. Хотя как минимум один его брат и одна сестра уехали в США и остались там навсегда.
Не знаю, как в Америке, но вот то, как советская власть отнеслась к еврейскому пролетарию-столяру, нам хорошо известно из семейной хроники. Вернувшись из второй своей поездки за океан, дедушка решил спрятать под стрехой сверток с деньгами, заработанными тяжелым трудом в далеких Штатах. Спрятать, так сказать, на черный день. И вроде кто-то из соседей подсмотрел эту тайную операцию деда и донес на него властям. “Органы” забрали Хаима и посадили в каталажку. Там серьезные люди серьезно внушали ему, что он как сознательный советский гражданин обязан передать заработанные у буржуев деньги в фонд развития социалистической индустрии. Дедушка три дня и три ночи мужественно держал круговую оборону, но, в конце концов, не выдержал и сдался. Так советская власть реквизировала у Хаима Баршая почти все, что ему удалось заработать в Америке. Больше он уже туда, понятное дело, не ездил. Надо сказать, что дедушка, скорей всего, не обладал деловой хваткой, не был, что называется, гешефтмахером. Это был прямодушный и честный трудяга, добросовестно соблюдавший еврейские традиции, добрый семьянин, хороший муж и отец восьмерых детей. Была еще девятая – дочка Хана, но она умерла, когда ей было три или четыре года.
На этом снимке, кроме деда Хаима, отсутствуют еще двое его детей – сын Исаак (мне кажется, он в это время служил в армии) и старшая дочь Фаня (она уже была замужем и жила в Пологах).
2.
Хаим Баршай. США, 1926 г. А теперь коротко о тех, кто запечатлен на этом семейном снимке. В “центре композиции”, естественно, мама – Сара-Хьена, моя бабушка. Она умерла в апреле 1941 года, ровно за месяц до моего рождения, и меня назвали в память о ней именем Саша. Бабушка была дочерью лесника, но рано лишилась родителей и воспитывалась у родственников на каком-то лесном хуторе. Поэтому она с детства очень хорошо знала лес, все его тайны, ориентировалась в нем как рыба в воде. Бабушка часто ходила со своими детьми по ягоды и грибы, и всегда они возвращались с полными корзинками. Не было случая, чтобы они заблудились, бабушка всегда находила дорогу к дому. Кроме того, она прекрасно разбиралась в целебных травах и растениях и слыла очень хорошей целительницей. Бабы и мужики со своими хворями шли к ней не только из Свислочи, но также из соседних местечек.
Целыми днями бабушка возилась по хозяйству – у плиты, у корыта, в огороде, в хлеву. Все-таки это не шутка – десять ртов надо было накормить, напоить, обстирать. Женщина она была мудрая и очень добрая, хотя и волевая. Никогда на детей не кричала, а всего добивалась добрым разумным словом. “Не вздыхай, сынок, чего нема, то нехай”, – помню, говаривала мне моя мама, но мнится мне, что это были бабушкины слова.
Дядя Беня – это тот, что на снимке стоит с трубой – рассказывал мне, что бабушка, слушая радиопередачи из Берлина и прекрасно понимая немецкий (она знала еще польский, белорусский, русский и, конечно, идиш) говорила с печальной убежденностью, что скоро обязательно начнется война, а у нее шесть сыновей и значит, кого-то из них она потеряет. Слушать это было невыносимо, и ей никто не верил. Но, увы, она оказалась права. Бабушка потеряла на войне с Гитлером двух своих сыновей – самого старшего – Израиля (он на снимке стоит за бабушкой справа) и Аарона (слева от бабушки, положил руку ей на плечо).
Израиль Баршай успел окончить Вильнюсскую ешиву и даже получил “смиху” раввина, но после революции знания его стали неактуальны, и он переучился на бухгалтера. До войны Израиль с женой и тремя детьми жил в Харькове. Работал главным бухгалтером какого-то крупного треста. С первых же дней войны ушел на фронт и сгинул в мясорубке боев. А вся семья его, не успевшая эвакуироваться, была расстреляна в Дробицком яру.
Аарон ушел на войну из Ленинграда, где работал инженером-гидрологом. У него осталась жена Галя (кстати, она была его двоюродной сестрой) и дочь Полина. В начале 90-х годов Полина с мамой переехала в Израиль.
Меиру Баршаю тоже пришлось участвовать в войне – вначале в трудармии, а потом – в действующей, в зенитных войсках. Войну закончил в предместье Варшавы Праге. Вернувшись с фронта в родное местечко, работал счетоводом в лесосплавной конторе и прожил в Свислочи до конца жизни в 67-м году. У него осталось двое сыновей – Лева, который живет сейчас в Иерусалиме, и Миша. Миша, многие годы работавший конструктором на “Гомсельмаше”, живет сейчас в Нью-Йорке.
Семен Баршай (на снимке он – крайний справа) до войны успел окончить Белорусскую сельскохозяйственную академию, а также аспирантуру по специальности “геодезия”. Наверное, поэтому в армии он был офицером-артиллеристом. Дядя Сеня прошел всю войну и закончил ее в звании капитана. Был награжден многими боевыми орденами и медалями. Демобилизовавшись, Семен Ефимович Баршай стал работать преподавателем геодезии в Минском лесотехническом институте. Позже он защитил кандидатскую диссертацию и возглавил там же кафедру геодезии. Многие выпускники института с большим уважением вспоминают этого всегда подтянутого, доброжелательного и умного ветерана войны, до конца своих дней возглавлявшего кафедру. У дяди Сени осталось трое детей – дочь Лариса и два сына – Борис и Олег. Борис с семьей живет в Израиле, в Хайфе, Лариса – в Минске, а Олег – в… Японии. Самостоятельно и блестяще овладев японским языком (и, кроме того, хорошо зная английский), Олег Баршай нашел работу в Стране восходящего солнца и вот уже несколько лет живет и работает на севере Японии.
Самому младшему из Баршаев, запечатленному на снимке, – Бенциону – не было на тот момент и 10 лет. Дядя Беня, как мы его называли, прожил большую и достойную жизнь и ушел из нее совсем недавно – в начале 2001 года. Было это в израильском городе Ашкелоне, где дядя Беня жил последние годы со своей женой Симой и семьей старшей дочери Лены. Перед самой войной Бенцион Баршай успел окончить строительный институт и работал прорабом на стройке в Минске.
Здесь, в Израиле, мы очень сдружились с дядей Беней, и он успел рассказать мне немало интересного о старшем поколении нашей семьи, а также о том, как он сам воевал с немцами. Кое-что из его рассказов я и хочу здесь привести…
3.
Братья Беня (слева) и Сеня Баршай на берегу реки Свислочь. 1934 г. Начал он с пожара. В конце мая 1937 года в огне пожара дотла сгорело семейное гнездо Баршаев в Свислочи – тот самый деревянный дом, у стены которого и сделана эта семейная фотография 1925 года. «Как же это случилось?»– спросил я у дяди Бени. Он ответил мне кратко:
– Соседи смолили кабана. Напились… Забыли… И огонь пошел гулять по деревянным крышам. Тринадцать домов сгорело в тот день в местечке…
Короче говоря, осталось от дома одно пепелище. Мой двоюродный брат Лева, который в тот день был в доме у бабушки с дедушкой (ему самому в ту пору не было еще и семи лет), вспомнил, что когда начался пожар, он почему-то схватил железный циркуль и выскочил во двор. Бабушка же, как всегда, самая решительная и собранная, успела выбросить через окно кое-что из белья, одежды. Все остальные вещи сгорели вместе с домом. Пришлось бабушке Саре и деду Хаиму поселиться на время у сына Меира, который вместе с женой, ее родителями и двумя своими детьми жил в другом доме на соседней улице.
– Встал вопрос: как быть с родителями, куда их пристроить? – говорит дядя Беня. – Исаак, Фаня, Мара – в Киеве, Израиль – в Харькове, это все далеко и не очень реально. Сеня – заканчивает аспирантуру в Горецкой сельхозакадемии, ему надо двигать науку. Я решил, что как самый младший из детей должен позаботиться о родителях. Я был еще не женат, заканчивал вечерний институт и работал прорабом на стройке. Зарабатывал хорошо, на работе пользовался уважением – как-нибудь справимся, думал я. Стал искать жилье для родителей и приметил недостроенных полдома. Договорился с мужиком – хозяином дома о том, что я своими силами доделываю полдома, а он бесплатно сдает его мне на четыре года. Месяца за два довел дом до ума – настелил полы, вставил рамы оконные, двери, побелил, покрасил, печку русскую ребята мне сложили – и получились три небольшие комнатки. И вот мы с Аароном, который тогда тоже в Минске учился в том же институте, что и я, только на дневном отделении, поехали в Свислочи за родителями. Привезли их, разместили, купили мебель, кровати я сделал, и зажили хорошо, хоть и скромно, конечно. Отец с мамой в одной комнате, мы с Аароном – в другой, на одной кровати спали. И еще небольшая столовая была с русской печью, на которой мама все готовила, пекла, варила.
Бенцион Баршай после ранения  в госпитале. Пенза,1943 г. Я днем работал, вечером учился, а по ночам шабашку делал – сметы разные составлял, проекты чертил. Так, веришь ли, мой отец – дед твой Хаим – уже старик был и практически неграмотный, бывало, иной раз ошибки находил и в сметах моих, и в чертежах. Весь дом держался, конечно, на маме, Саре-Хьене. Она готовила, кормила, обстирывала нас, шила, штопала – короче, без дела не сидела. И вот однажды зимой, развешивая белье на улице, она сильно простыла и заболела. Мы положили ее в больницу, хотя она просила оставить ее дома. А там, после того, как ее искупали в ванне, у нее началось двустороннее крупозное воспаление легких. Я вызвал Фаню. Она недели две побыла, за мамой ухаживала, дома нам помогала. Но пришлось ей домой в Киев возвратиться – двое маленьких детей как никак на руках оставались. А маме становилось все хуже и хуже, и в конце апреля 1941 года она умерла.
А через два месяца началась война…
Отец сразу же сказал:
– Беня, надо уходить. Они нас не пощадят…
А напротив нас жил мой двоюродный брат – Ефим Мазлин с семьей. Он был главным инженером крупного деревообрабатывающего предприятия, первоклассный специалист, жил хорошо, богато. Он женился на девушке из богатой еврейской семьи. В доме у него была полная чаша. Я ему и говорю: “Ефим, забирай деньги, ценные вещи и пошли с нами”. А он отвечает: “Нет, мне боятся нечего, я не член партии, немцы цивилизованный народ, нас не тронут. Это ты коммунист, тебе надо бежать”. Так он с семьей и остался. Потом, после войны, соседи рассказывали, что все они в гетто сгинули, только маленький сынишка Мазлиных еще несколько месяцев появлялся: из гетто убегал, просил хлеба.
А мы с отцом ушли. Я взял свой велосипед. Повесил на него чемодан, куда мы сложили самые необходимые вещи, документы. Книжку взял сберегательную – там тысяч семь было. Еще хорошо помню, что взяли мы пачек двадцать “Беломорканала” – и я, и отец были заядлыми курильщиками.
В Орше – а это большая узловая станция была – я решил: куда первый поезд будет – в Харьков, Киев или Ленинград, туда отца и отправлю. Ему – старику – делать здесь нечего, а нам, молодым парням, надо идти в армию. И вот на мое счастье подошел поезд на Киев. Я отца посадил, отдал ему чемодан, денег дал, и он поехал. Ну, думаю, слава Богу. А его в Киеве на вокзале случайно Фаня и Исаак встретили. Вот так бывает. И уж потом Фаня взяла его с собой в Киргизию, во Фрунзе, где реб Хаим, твой дед, и дожил благополучно до 86 лет.
Мара Баршай (в центре) среди работников Киевского паровозо-ремонтного завода. Киев, 1935 г.Проводил я отца, и тут ко мне двое военных подходят, просят предъявить документы и пройти с ними в комендатуру. А я в Орше решил переодеться после нашего путешествия из Минска. На мне были хорошие новые ботинки, костюм, кожаное пальто, шляпа, не помню, был ли галстук. Ну, в общем, вырядился франтом. Приводят меня в комендатуру вокзальную и в комнату за решеткой помещают. Я возмущаюсь: в чем дело, вот мои документы – паспорт, партийный билет, я инженер-строитель из Минска, коммунист. А они мне: знаем, мол, много вас таких тут ходит. Немцы кучу шпиков и диверсантов в этот район забросили, они тут по ночам фонариками и ракетами сигнализируют, куда бомбить. А документы делают – не придерешься…
Тут в комендатуру заходит полковник какой-то со свитой. И вдруг я узнаю его: это же бывший мэр Минска, председатель горисполкома Ванеев, как сейчас помню. Он на меня глянул и тоже, вижу, узнал. Я к нему: “Товарищ Ванеев…”. “А ты что тут делаешь?” – спрашивает. “А вы у капитана спросите,– говорю,– он меня, видно, за шпика немецкого держит”. “Вы чего дурака валяете, – обратился Ванеев к вытянувшемуся перед ним капитану. – Это же наш человек – коммунист, строитель минский, мы его хорошо знаем. Освободить немедленно!”.
4.
… 6 декабря 1941 года в бою за станцию Хитрово Орловской области мой дядя Беня, младший лейтенант Бенцион Баршай, был тяжело ранен – пуля навылет прошла грудную клетку, задев верхушку легкого. С километр еще бежал он к своим, зажав хлещущую кровью рану, пока, наконец, не потерял сознание у полевого медпункта. Когда очнулся, дали ему выпить полстакана спирта и пистолетным шомполом, намотанным на вату, стали прочищать рану. И врачи еще очень удивлялись, что раненый только охал и стонал, а не орал, как все прочие при подобной “процедуре”. Полгода провалялся дядя Беня в полевых и стационарных госпиталях и был выписан с “белым билетом”, то есть негодным к строевой службе.
Так из боевой цепи был выбит еще один из наших Баршаев.
5.
А потом была довольно романтическая история знакомства и женитьбы дяди Бени на Симе Ратнер, красивой еврейской девушке-студентке из Саратова. Дело было так. Моя мама – Мара Ефимовна Баршай – работала на Киевском паровозо-вагоноремонтном заводе (КПВРЗ) секретарем директора и начальником военно-учетного стола. В начале весны 1941 года моего отца – Бравермана Зузю Евсеевича взяли на резервистские сборы, которые проходили где-то под Ленинградом. В конце мая мама родила меня. А еще через месяц – “Киев бомбили, нам объявили, что началася война…”. Завод срочно эвакуировался в Саратов. Так мама вместе со мной, трехмесячным, оказалась в Саратове, где нас в качестве уплотнения подселили в квартиру очень милой и доброй еврейской семьи Ратнер. У Бориса Наумовича и Дарьи Семеновны была дочь Сима – студентка Саратовского мединститута. Все трое, они вначале приняли маму настороженно, но потом очень полюбили ее за спокойный веселый уживчивый характер, за всегдашнюю готовность помочь. Особенно нежные чувства были у них ко мне, которого они считали почти что своим родным внуком и братом. Может быть, потому, что к тому времени я уже успел потерять отца – он так и сгинул под Ленинградом, а их старший сын и брат Симы Борис тоже воевал на фронте и тоже вскоре погиб.
Дядя Беня же, находясь на излечении в пензенском госпитале, узнал, что киевский завод КПВРЗ эвакуировался в Саратов и, значит, Мара должна находиться там. И когда после выписки ему предложили на выбор службу в инженерных частях Московского или Саратовского военных округов, он выбрал последний. Приехав рано утром в Саратов – стриженый, похудевший, с одним вещевым мешком – дядя Беня первым делом нашел эвакуированный из Киева завод и вызвал к воротам маму. Какая это была встреча, можно себе только представить. Мама отпросилась с работы и повела брата к себе домой, то есть, к Ратнерам, на улицу Восьмого марта. Там-то он узнал, наконец, обо всех семейных новостях. И о том, что мама осталась одна с маленьким сыном на руках, и о том, что погибли Израиль и Аарон, и о том, что отец благополучно добрался до Киева, а потом Фаня забрала его с собой во Фрунзе.
Капитан Семен Баршай. Прага, 1945 г.Там же, у мамы дядя Беня познакомился с Симой Ратнер, и как только он увидел ее, стрела Амура угодила прямо в сердце молодого фронтовика-лейтенанта. Молодые люди полюбили друг друга, и это обстоятельство стало, естественно, дополнительным стимулом частых визитов дяди Бени в дом на улицу Восьмого марта. Он сразу же отдал маме свой офицерский аттестат и помогал ей и Ратнерам всем, чем мог. Вскоре его отправили на строительство оборонительных сооружений под Воронеж. Уезжая, он сказал, что, если будет жив, через год обязательно вернется и женится на Симе. Дядя Беня сдержал свое слово. Они поженились, родили и воспитали двоих детей, прожив долгую счастливую, хотя и совсем не легкую жизнь. Многие годы Борис (Бенцион) Ефимович был военным строителем. После скитаний по многим городам России они осели в Саратове, где дядя Беня был главным инженером крупных строительных трестов, а тетя Сима работала врачом. В 1990 году вслед за дочерью Леной они переехали в Израиль…
Сегодня от старшего поколения «наших» Баршаев остались лишь две вдовы – тетя Сима в Ашкелоне и в Минске – тетя Соня – жена дяди Сени. Представители же следующих поколений Баршаев живут сегодня в Иерусалиме и Нью-Йорке, в Чикаго и Хайфе, Торонто и Минске, Саратове и Санкт-Петербурге, а также в Голландии, Японии и еще Бог знает где...
У читателей может возникнуть вопрос: а не является ли нашим родственником известный дирижер и альтист Рудольф Баршай – создатель и бессменный руководитель знаменитого Московского камерного оркестра, а ныне живущий где-то в Германии и возглавляющий жюри международного конкурса молодых дирижеров. Скажу так: это другая ветвь Баршаев. Отец Рудольфа Владимир Баршай был двоюродным братом моей мамы.
Что же касается музыкальных талантов, то они были не чужды и нашей ветви. Тот же дядя Беня не случайно запечатлен на снимке с трубой. Он очень любил музыку и замечательно пел. А моя двоюродная сестра Тамара Виленчик с отличием окончила Саратовскую консерваторию имени Собинова и пела в Киргизском академическом театре оперы и балета. Но главным ее призванием было преподавание вокала. Более четверти века она проработала заведующей вокальным отделением Фрунзенского музыкально-хореографического училища имени М. Куренкеева. Сейчас Тамара живет в Израиле.
Музыкальные способности есть и у наших детей, и внуков. Но разве в этом дело? Главное, чтобы они не забывали о своих корнях, о своих предках. О тех, кто застыл навечно на этой памятной фотографии 1925 года в маленьком белорусско-еврейском местечке Свислочи на реке Березине…
Александр Баршай

Александр БаршайЯ, Баршай Александр Зузьевич, родился 28 мая 1941 года в Киеве. Отец Браверман Зузя Евсеевич был в это время на военных сборах, откуда уже не вернулся, поскольку началась война, в которой он и погиб в 1942 году под Ленинградом. Мама, которая работала на Киевском паровозо-вагоноремонтном заводе, вместе с заводом (и со мной, естественно) эвакуировалась в Саратов. Там мы прожили до 1943 или начала 1944 года и переехали в Киргизию.
Собственно, во Фрунзе (ныне Бишкек) прошла вся моя сознательная жизнь – здесь я окончил школу, Киргизский госуниверситет (филфак), работал в газетах: “Комсомолец Киргизии”, “Вечерний Фрунзе” и 17 лет в Киргизском государственном информационном агентстве – КирТАГ, последние 9 лет – главным редактором.
Осенью 1995 года вслед за взрослыми дочерью и сыном репатриировался в Израиль. С первых же дней начал сотрудничать с израильскими русскими газетами: “Вести” и “Новости недели”. Больше трех лет работал помощником геодезиста – строили дороги, мосты, дома, объездил почти весь Израиль. В 2001 году выпустил книжку очерков и интервью “Праотец Авраам любит их” – рассказы о людях Израиля. Сейчас готовлю к печати новую книгу – “Гибель Ямита”– о разрушении еврейского города Ямита на Синае, отданного Египту.
Я заслуженный деятель культуры Киргизии, награжден Почетной грамотой и Грамотой Верховного Совета Киргизии. Был вице-президентом Общества дружбы и культурных связей “Кыргызстан – Израиль”.

© Мишпоха-А. 2005 г. Историко-публицистический журнал.