Алла Левина родилась и живет в Минске. Закончила МГПИИЯ (ныне Лингвистический университет).

Преподавала английский язык, работала в библиотеке.

Поэт и переводчик. С журналом «Мишпоха» сотрудничает едва ли не с первого номера.

 

* * *

По строчкам, по ступеням, наугад,
по памяти, в «недавно» и в «когда-то», 
то вверх, то вниз, а то опять назад 
и с удивленьем всматриваясь в даты, 
и вглядываясь в давние черты, 
в сегодняшних искать напрасно сходство: 
ты – это он? А он – всё тот же ты? 
И кто над кем одержит превосходство?.. 
Так вот, назад, назад по воле волн, 
а может вовсе и не волн – по воле 
неотторжимой, неотступной боли 
туда, где явь – не явь и сон – не сон... 
назад, к истокам, к первой букве «А», 
откуда поезд выехал когда-то 
и по дороге сгинул без следа, 
но буква «Б» ни в чём не виновата, 
ведь поезд, как учебники твердят, 
всё время шёл согласно расписанью...
Выходит, что и он не виноват, 
но кто же примет это во вниманье?! 
По строчкам, по ступеням, по Судьбе,
по немоте, по душераздиранью,
по стонам, по живому, по себе... 
В холодном и безмолвном Мирозданье... 
По строчкам, по ступеням, по Судьбе...
Бегу по ним – и вновь мороз по коже...
О, как мы много, как мы мало можем!.. 
По строчкам, по ступеням, по Судьбе...

* * *

По улицам окраинным бродить
И слушать шум листвы и звон трамвая.
И мысленно с тобою говорить,
На все вопросы молча отвечая.

Я всё тебе сумею рассказать.
Я у тебя смогу спросить совета.
И буду я надеяться и ждать,
Как ждут зимою ярких красок лета.

Твоё дыханье чувствовать щекой,
Ладонью ощущать рукопожатье,
Всем существом, со всей своей тоской,
Мечтая утонуть в твоих объятьях.

Ни сетовать не буду, ни роптать.
Я буду пустяками время полнить. 
Лишь не смогу тебя я вспоминать,
Поскольку не смогу тебя не помнить.

* * *

Всего каких-то сорок лет!
Но кто же, кто на этом фото?
Как неудачно падал свет,
Теперь, поди, узнай кого-то!..

А вдруг не свет в том виноват,
А просто снимки пожелтели?
Знакомый двор, знакомый сад...
Да кто же там, на самом деле?!

Ужели с чёлкой – это я?
И улыбаюсь нарочито.
А кто там смотрит на меня
Из-за двери полуоткрытой?

Немой вопрос, немой ответ – 
Лишь в горле слабое першенье...
Как неудачно падал свет,
А сорок лет – одно мгновенье!..

И нам не крикнет режиссёр:
– Вниманье! Дубль второй! Готовы?
…И сад, и светом залит двор,
И контур профиля чужого.

 

* * *

Стоит ли снова и снова себя заставлять писать,
Если почти уже всё нами прожито и забыто?
Если давно разучились – и смысла нет – ждать
Рыбку из сказки у треснувшего корыта. 
С веток деревьев сползает и падает снег
Так же бесшумно, как только что листья слетали.
Надо ли снова и снова оплакивать тех,
Кто ещё рядом, кого ещё не потеряли,
Предвосхищая, увы, неизбежный финал
Фарсов, комедий, трагедий,
любой мелодрамы?..
Сцена пустеет, пустеет и зрительный зал,
Падает снег, и чернеют оконные рамы.
Выйти на улицу, в людное место пойти,
Только и там никогда не отыщешь ответа:
Если так коротки наши земные пути,
Можно ли верить зимою в весну или в лето?
В маленькой чашке, чернее ночной темноты,
Кофе дымится и запахом дразнит и манит.
Выпьем вдвоём с одиночеством, станем “на ты”,
Вот уж оно – не изменит тебе, не обманет!
Даже у самой, у самой последней черты,
На эшафоте ли, плахе ли, лобном ли месте,
Не побоится в кромешную тьму пустоты
Вместе с тобою шагнуть и растаять в ней вместе.

 

* * *

В сновидениях логики нет, да никто и не ищет:

Всё понятно и так, 
без посредства придуманных слов. 
То ли ветер свистит, 
то ли волк неприкаянный рыщет, 
То ли снова тоска обернулась безумием снов.

Что-то жжёт изнутри 
и торопит, и гонит всё дальше. 
И естественен страх, и не надо его объяснять,
Потому что во сне
никогда не случается фальши, 
И совсем ни к чему тайный смысл
в нём пытаться искать.

Только сгусток один, 
сгусток чувства и мысли, и цвета, 
Тот, которого нет
ни сильнее, ни слаще, ни злей. 
Но кончаются всё-таки сны
возвращеньем с рассветом 
В продолжение жизни, 
в остаток отпущенных дней.

И уже наяву что-то снова торопит и гонит, 
Больно жжёт изнутри, 
нервно бьётся под кожей виска, 
Обезумевший ветер 
деревья безжалостно клонит, 
И за горло хватает, и выхода жаждет тоска.

И тогда ничего, 
кроме разве что точного слова, 
От неё не избавит и боль твою не заглушит. 
Потому что оно и опора для нас, и основа, 
Потому что весь мир 
изначально на Слове стоит.

 

* * *

              Сестре Лиле

Поздняя осень стоит на дворе.
Окна глядят на улицу прямо.
И я могу по слогам в букваре
Уже прочитать: “Мама мыла раму”.

Дни всё короче, длинней вечера,
Ветры холодные всё сильнее,
И нас всё быстрее зовут со двора,
Поскольку в доме играть теплее.

Скоро затопят уже, а пока
Рамы снимаются с чердака –
Вы помните эти двойные рамы? –
Меж ними – из ваты пушистый снег,
И чтобы красивей он был, чем у всех,
Мы блёстками снег посыпаем с мамой.

Рамы другие давным-давно,
Снег настоящий летит в окно,
Только всё память твердит упрямо
Фразу, которой дороже нет,
Из букваря тех далёких лет:
“Мама мыла раму, мама мыла раму”...

 

* * *

Белёсое небо да белые стены, 
Да веток безлиственных чёрный узор, 
Скрип тросов лебёдки и одновременно 
Крикливых ворон несмолкаемый ор. 
Да, поздняя осень. Да, дело к закату. 
И листья сжигают, и тянет дымком. 
И неукротимым порывом объятый, 
Сражается ветер с последним листком – 
Со слабой приметой прошедшего лета, 
А в душу опять проникает печаль: 
Всё меньше тепла, всё темнее рассветы,
И прошлого, даже и грустного, жаль.