Известна судьба многих писателей, которые в советское время писали в стол, с надеждой, что когда-то опубликуют свои произведения.

Но поэту-зеку Ицхаку Каганову писать в стол даже не приходила мысль. Просто у него не было стола, не было и бумаги. Да и стихи он писал на иврите. И не дай Бог, если бы их нашли. Второго смертного приговора ему бы не избежать.

Однако он писал и запоминал их наизусть. 480 стихотворений сочинил поэт в лагере на иврите – языке, которым он страстно увлекся с детства.

Кроме того, на иврите он написал и запомнил книгу размышлений об истории, судьбе и сущности еврейского народа.

Еще в юности он
увлекся идеями сионизма

Ицхак родился в 1904 году в городе Горки Могилевской губернии. Его дед по линии матери, Арье-Лейб Кожухин, жил в Орловской губернии, но в 80-х годах был издан царский указ, согласно которому евреев изгоняли из губерний России. Пришлось поселиться с семьей в небольшом городе Горки, который находился в черте оседлости.

Но дом, построенный в Горках, сгорел. И тогда дед решил построить дом за городом. Из тех воспоминаний, которые оставил после себя И. Каганов (они опубликованы в статье Шуламит Шалит «Глас его шофара. Ицхак Каганов /1904-1978/» (Сетевой интернетовский журнал «Еврейская Старина», №2 от 20.06.2012), можно предположить, что новый дом был построен недалеко от деревни Сеньково на берегу реки Проня.

Старожилы деревни вспоминали, что до революции и в первые годы Советской власти там жили евреи и держали мельницу.

Мельницей занимался отец Ицхака, Берл-Дов. Он был родом из деревни Петровичи (ныне Шумяческий район Смоленской области).

Отец был глубоко верующим человеком. До двадцати лет учился в ешивах Воложина и Вильно, но раввином не стал.

На водяной мельнице он в основном трудился один, иногда ему помогал рабочий.

Ицхак вначале учился у деда и отца, а затем – в хедере и Талмуд-торе в Горках.

Еще в юности он увлекся идеями сионизма. Известно, что был участником первой конференции Хе-Халуц в Харькове (15–18 января 1918 г.).

Это было молодежное движение, целью которого ставилась подготовка еврейских юношей и девушек к поселению в Эрец-Исраэль. Идея такого движения начала зарождаться после прокатившейся в 1881 г. по России волны погромов.

В конце 1918 года И. Каганов создал в родном городе Горки организацию «Агуддат но‘ар леуммит “Ха-Тхия”» (Национальная еврейская юношеская организация «Возрождение»).

Правда, существовала она недолгое время.

Учеба в Петрограде.
Первые литературные опыты

Стремление к знаниям привело его в 1921 году в Петроград, где он поступил в университет. Но учиться пришлось всего два года. Увлекла поэзия на иврите, которой он решил посвятить всю свою жизнь.

Во время учебы Ицхак вступил в Ассоциацию социалистических писателей «Брейшит» («В начале») при обществе «Гехолуц» (Всероссийская трудовая еврейская организация).

В единственном сборнике, который издало это общество, появилась поэма Каганова («Из стороны, из края» – «Ми-эвер ми-кацэ (Сборник «Брейшит»).

Поэма была посвящена миссии поэта, который, жертвуя собой, освещает путь земного бытия. Автор предчувствует и предсказывает трагизм своей судьбы.

И. Каганов вспоминал: «Когда в 30-е годы меня впервые представили ивритскому писателю Цви Прейгерзону, с которым я раньше не был знаком, он посмотрел на меня долгим взглядом, пожал мою руку и произнес негромко: «Цовеах херес алей ха-адамот...» – «рычит солнце над землями...» – это была заключительная строка моей поэмы в «Брейшит».

По словам Ицхака Каганова, в 1923–1926 годах у него был духовный кризис. Этому «…способствовала моя встреча в 1925 году с Ц. Плоткиным (Хьогом). Он очень ценил сборник “Брейшит”, особенно мою поэму, видел в ней (во мне) стихийную силу языка. Мы оба в иврите находили высшую ценность в мире. Но Плоткин винил меня в том, что я, по его мнению, был оторван от современной советской действительности, которая несла новое всему человечеству и собиралась не только исправить жизнь, но и обновить содержание искусства и литературы.

В эти дни я также часто встречался с Ицхаком Норманом (Симановским) из группы “Брейшит”. Он писал пьесы для “Габимы”, был членом центральной комиссии “Молодежь Сиона” (“Цаирей Цион”). Он сказал мне однажды: “Настало время, чтобы ты отдался сионистской деятельности. Твое место только в Эрец-Исраэль”. Внутренне я не соглашался с крайними позициями и того, и другого и покинул их. Кризис, в котором я очутился (или был ввергнут?), был больше обычного духовного кризиса. То, в чем не преуспел разрушить во мне Октябрь (революционный переворот) в течение семи лет своего существования, сделал Хьог (Ц. Плоткин – В.Л.) в течение считанных недель. Кризис привел к неожиданному пробуждению духа, и это состояние наполнило меня целиком. Более недели я был прикован к столу и в каком-то лихорадочном воодушевлении писал, писал и писал... Через десять дней из-под моего пера вышли рассказ, несколько стихотворений и новый гимн.

С душевным трепетом и с ощущением, что Хьог будет доволен этими произведениями, я принес их ему. Он начал читать их при мне и был раздосадован тем, что все было написано по-русски. Не помню, что он мне сказал тогда, но я чувствовал – не этого он ожидал от меня.

Назавтра я оставил Москву и вернулся в городок, где родился...»

Необходимо отметить, что многие русские и еврейские поэты, да и просто граждане, вначале считали, что после Октября 1917 года наступит эра социальной справедливости, братства народов, равенства всех людей, то есть воплощение идеалов библейских пророков.

Но социалистическая действительность была далека от этих идеалов, и поэтому многие поэты как люди, наиболее тонко чувствующие все происходящее, оказались в духовном кризисе.

Учитель еврейской школы

Вернувшись домой, Ицхак занялся сельскохозяйственным трудом и, как он вспоминал, «…немного продвинулся в подковывании деревенских лошадей».

Случайно он встретил инспектора еврейских школ при Горецком уездном исполкоме, который, зная, что Ицхак учился в университете, предложил ему пойти на работу учителем и директором начальной еврейской школы
«…в городке, что рядом с Горками…»

Можно предположить, что работал он в деревне Верещаки, где еще до октября 1917 года была создана еврейская земледельческая колония.

Правда, после революции в колонии многое изменилось. Ицхак вспоминал: «...Дома в городке остались такими, как были, еврейскими домами, но дворы, улицы окончательно изменили свой вид: плуги, лошади, коровы, скирды соломы... Каждый еврейский юноша знал только одну специальность – сельское хозяйство, работа в поле, пахота, езда верхом на лошадях. Парни и девушки, мужчины и женщины, дети и старики.

Я отдался целиком работе в еврейской школе и общественной работе в сельскохозяйственном городке. Стенная газета, редактором которой я был, получила в 1926 году первую премию во Всесоюзном соревновании.

Осенью 1925 года в газете «Дер векер» («Будильник») появились мои первые стихи на идише, а в течение года было напечатано около двадцати стихотворений. Это была крестьянская лирика, полная радости работы на земле. Отзывы на стихи были ободряющими. Мне исполнился 21 год. Для начинающего поэта двадцать стихов за один год – это немало. Передо мной была открыта дорога к еврейской советской поэзии, которая делала тогда первые смелые шаги. Но в июне 1926 года случилось нечто, что положило конец моему творчеству на идише...

В один из вечеров, ближе к полуночи, я сидел в своей комнате за столом, плотно придвинутом к окну, и писал что-то. Я проживал тогда в съемной комнате. Большая часть дома была сдана под клуб, а в другой части дома проживал сам хозяин, который и сдал мне одну комнату. Две части дома снаружи разделял невысокий деревянный забор. На улице воцарилась тишина – ночь, темень. Внезапно я был ослеплен светом, как будто кто-то направил его через окно прямо в меня. Я поднял глаза от стола – верхняя балка забора пламенеет в огне, как будто огонь пробился в эту минуту из самой балки... Это было так неожиданно – в такой час, в царившей вокруг тишине, в темноте, лежащей на земле... Я не могу объяснить самому себе, почему я не разбил окно, не выпрыгнул наружу, чтобы быть между первыми тушителями пожара... Меня пронизало сознание какой-то полной уверенности: дом сгорит, дом сгорит, я должен уйти отсюда...

Я взял в руки чемодан и остановился возле стола – на столе лежала стопка бумаги – все мои двадцать стихотворений, мой духовный вклад в новую жизнь. Огонь приближался к верху оконной рамы. Спокойным взглядом я в последний раз окинул стол, стихи и спокойными шагами равнодушно вышел из комнаты, которая через считанные минуты займется огнем... Всю ночь пожара я бродил с чемоданом по улицам, я был лишен крыши, пристанища. С зарей я вышел из города...»

Известно, что пожар, который уничтожил часть деревни, как раз произошел в деревне Верещаки именно в 1926 году. Пожар и гибель стихотворений Ицхак воспринял как знак свыше – не писать больше стихи на идише.

Учеба в театральной студии

Как известно, уже в 1919 году постановлением СНК иврит в РСФСР был объявлен религиозным языком и преподавание на нем в еврейских школах было запрещено. Запретили и издание газет, журналов и книг. Например, последнее художественное издание на иврите было осуществлено в 1927 году.

Ицхак Каганов временно отошел от поэзии. Не пишет стихи ни на иврите, ни на идише.

В 1930–1933 гг. он учился в театральной студии (она имела статус училища – В.Л.) при Государственном еврейском театре в Москве, которой руководил известный артист С. Михоэлс.

Из этого выпуска вышли такие известные артисты, как Вениамин Зускин, Иосиф Шидло, Роза Куртц и другие.

В 1931 году И. Каганов выезжал в Еврейскую автономную область на железнодорожную станцию Тихонькую (в 1931 году она переименована в поселок Биробиджан), где руководил курсами режиссеров драматических самодеятельных кружков.

В годы учебы женился на сокурснице Елизавете Сукерник, и у них в 1933 году родилась дочь Элима (в настоящее время проживает в Израиле, в городе Ашдоде).

За год до окончания учебы Каганов вместе с женой и целой группой артистов покидает студию. Видимо, он почувствовал, что готов к самостоятельной работе, и, создав собственную труппу, уезжает с ней в Симферополь, затем в Днепропетровск.

Известно, что Театр еврейской молодежи (ЕврТРАМ) в Днепропетровске работал с 1930 года. В его штате было 35 человек, а репертуар состоял из десяти еврейских пьес и одной украинской, а также концертной программы. Своей постоянной площадки театр не имел и кочевал по клубам. Художественным руководителем и заведующим литературной частью был в нем Ицхак Каганов. Сначала они играли на идише, а затем перешли на русский язык.

Режиссером и художественным руководителем в разных театрах страны Каганов работал до самого начала войны.

В годы Великой
Отечественной войны

Началась Великая Отечественная война. С первых дней Ицхак Каганов на фронте, командует артиллерийской батареей.

В первые дни войны он позвал родителей, живших в Симферополе, к себе, в Ульяновск, но родителям было жалко оставлять хозяйство.

Мать Мирьям и отец Берл-Дов были убиты фашистами в 1941 году вместе с 16 000 евреями Симферополя. Подробности о гибели родителей сын узнает, только когда вернется в Крым.

Воевал Ицхак отважно. Борис Кременецкий нашел в архиве наградной лист на имя Исаака Борисовича Каганова (под таким именем, отчеством он был записан в военных документах – В.Л.) .

«С мая по дек. 1943 г. И. Каганов принимал участие в форсировании реки Днепр, освобождал Харьков, ст. Лозовая, Запорожье, Славгород в составе 3-го Укр. фронта 05.12.1943 в р-не Запорож. обл. был тяжело контужен и в течение двух месяцев у него была полная потеря речи и слуха... В 1944 г. награжден орденом Отечественная война 2-й степени».

После демобилизации Ицхак работает в Ульяновске, где создает при филармонии Театр миниатюр, тексты для которого писал сам. Руководил филармониями в Тамбове, Владимире, а в 1947 году вернулся в Симферополь.

Он снова стал
писать на иврите

Каганов возвращается к литературному творчеству на иврите. Стал изучать Тору и свой любимый ивритско-русский словарь. Начал писать автобиографический роман «Тахат шамаим ахурим» («Под мрачными небесами»).

После провозглашения государства Израиль у Ицхака вновь и вновь возникали мысли о репатриации.

Шуламит Шалит в статье «Глас его шофара. Ицхак Каганов /1904–1978/» пишет: «Мысли об Израиле не давали ему покоя, и Каганов придумал оригинальный план. Он напишет роман на русском языке “Великая энергия” с эпиграфом из Сталина: “Великая энергия рождается лишь для великих целей”. У книги будет успех, и вот тогда его выпустят за границу собрать дополнительный материал для продолжения романа».

Скажем прямо – план был фантастический. Тем более, что к этому времени СССР изменил свое отношение к только что провозглашенному еврейскому государству.

Но тут подвернулся один «знаток и любитель» иврита. Он назвал себя Сашей Гордоном и обещал переправить в Израиль первые главы его книги, а также рукописи писателей
Ц.-Х. Прейгерзона и Ц. Плоткина.

Они не знали, что этот «знаток и любитель» иврита сотрудничает с НКВД. Естественно, что рукописи вскоре там и оказались.

12 сентября 1948 года И. Каганов был арестован в Симферополе как сионист и вскоре оказался в Лефортовской тюрьме. Начались жестокие избиения, крики, ругань, угрозы, ночи без сна.

Бывшие узники ГУЛАГа рассказывали автору этой статьи, что почти на всех, кто оказывался в застенках НКВД, быстро нападали депрессия и глубокое отчаянье.

Ицхака также охватило отчаянье. Но вскоре наш земляк нашел себя. Время, заполненное между допросами, он посвятил изучению любимого иврита. Стал повторять иврит (12 000 ивритских слов). С марта до 12 декабря 1949 года повторил его четыре раза.

И еще Каганов начал в тюрьме сочинять стихи на иврите – неожиданно для самого себя, словно ему кто-то их диктовал.

Известно, что с 12 декабря до 23 декабря в застенках Лефортовской тюрьмы он написал свои первые десять стихотворений. Потом еще…

Наконец, 5 января 1950 года «Особое совещание» приговорило его к 10 годам лагерей за «участие в антисоветской националистической сионистской организации на территории СССР и за распространение нелегальных рукописей».

Начались пересыльные лагеря и тюрьмы, и 12 октября 1950 года он оказался уже в Песчаном лагере, в Караганде. Это был лагерь особо строго режима для политических заключенных, осужденных по знаменитой 58-й статье.

Там он продолжает писать стихи и заучивать их наизусть, повторяя их каждый день.

Вот одно из них:

В яме, отрезанный от всего света,
в каменном мешке,
где я нахожусь, как в могиле,
Ты, Боже мой,
совершил для меня чудо:
из камня я извлекаю свет…

Вначале Ицхак работал на общих работах, а затем его назначали в культурно-воспитательную часть.

Ц. Прейгерзон в своей книге «Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949–1955)», опубликованной в Москве в 2005 году, писал: «Hа втором ОЛПе я встретил Ицхака (Исаака Борисовича) Каганова из нашей “группы”. До ареста он возглавлял филармонию в одном из городов центральной России. В лагере он работал в КВЧ (культурно-воспитательная часть – В.Л.), организовывал вечера (был неплохой оркестр), в его распоряжении были также газеты и библиотека.

Он обрадовался мне, радость была взаимной. Глаза у Ицхака в тот солнечный зимний день были сине-голубые. С тех пор, как я видел его в последний раз в Москве, он похудел, но и сейчас был высоким, широкоплечим. На втором ОЛПе находились центральный лазарет «Песчаного лагеря» и все прочие централизованные медицинские службы…

Мы поговорили о нашем положении. Я сказал Ицхаку, что нет никакой надежды. Он меня утешал и даже удивлялся, как можно быть таким пессимистом в нашем положении. Он мне сказал много хороших слов, и по сей день они звучат в моих ушах. Он был убежден, что мы все же достигнем Земли обетованной. Когда он говорил, его глаза светились по-особенному».

Приговорен к высшей мере
наказания

В лагере Каганов решил написать историко-философскую книгу «Торат а-тамир» – размышления о судьбе и возрождении еврейского народа. Но он понимал, что в заключении эту книгу не создать.

Когда в лагере начали готовиться к восстанию, он решил примкнул к его участникам, рассчитывая, что, когда оно вспыхнет, он сумеет бежать.

И совершил ошибку, так как рассказал одному из заключенных о почти готовой книге стихов и про план побега.

Нашелся предатель, и после разгрома восстания, 2 апреля 1953 года, Каганова арестовали вторично и уже в полночь перевели во внутреннюю тюрьму МГБ.

Сразу возобновились допросы и пытки.

Он вспоминал: «На сей раз мне было ясно, что бой идет за жизнь!»

Его допрашивали: «Где рукопись?» Требовали выдать рукопись.

Он понимал, что следователи не поверят, что рукопись в голове. И он сказал: «Да, рукопись была, но я ее сжег! В котельной, да, я сжег ее в котельной!» И ему поверили.

Но это не спасало от нового приговора. 17 октября 1953 года военным трибуналом лагеря Каганов был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу.

Потянулись бесконечные дни и ночи, полгода жизни ожидания.

Наконец, 12 апреля 1954 года пришло сообщение, что смертная казнь заменена 25 годами каторги! И он был этапирован в новый лагерь – Озерлаг! Он продолжал сидеть в лагере и повторять, и повторять свои стихи. Каждый день!

После смерти Сталина и разоблачения Берии режим лагерей был ослаблен. Когда Каганова перевели из сибирского лагеря под Вологду, к нему в августе 1955 года приехали на свидание жена и дочь.

Прошло еще несколько месяцев заключения, и в октябре 1955 года врачебная комиссия признала его возможным внести в списки досрочно освобожденных по состоянию здоровья. И Каганова освободили.

Но он еще на 16 дней остается в лагере, чтобы закончить репетиции спектакля «Константин Заслонов» (по пьесе белорусского писателя Аркадия Мовзона) о легендарном руководителе партизанского движения на оккупированной Белоруссии, который Каганов ставил с «артистами» как режиссер. За это ему предоставили право работать в библиотеке, где он сделал из тетрадей 4 книжечки размером чуть более 9 сантиметров, куда записал свои 480 стихотворений.

Их удалось вынести из зоны. И 10 ноября 1955 года, уже сидя в поезде, который вез его из тюрьмы, он был счастлив и не стал повторять свои стихи. Впервые с 1948 года!

Выйдя на свободу‚ он восстановил поэтический сборник и книгу «Торат а-тамир» («Учение о Сокровенном»).

В последующие годы И. Каганов работал в филармониях Томска, Хабаровска и других городов СССР. В эти годы ему удалось переправить в Израиль свои стихи.

Но мысль о репатриации в Израиль уже не покидала его.

На земле обетованной

Мечту удалось осуществить лишь в 1976 году. Через год в Израиле вышел поэтический сборник «Бе-кол шофар» («Гласом шофара», Тель-Авив, 1977), который состоял из десяти тетрадей, каждая – с указанием места написания: Москва, Лефортовская тюрьма; Караганда, камера смертников; Тайшет; Озерлаг и т.д.

«Мои книги, – пишет Каганов в кратком предисловии к «Гласу шофара», – явились на свет как откровение, как чудо, одновременно с созданием государства Израиль, о чем я так мечтал и грезил».

Кстати, в Израиле он стал подписываться «Ицхак бен Дов а-Коэн» – Ицхак сын Дова Коэна.

В 1978 году вышла книга «Торат а-тамир» («Учение о Сокровенном», Тель-Авив, 1978), состоящая из трех частей. В ней автор, анализируя многовековую историю еврейского народа, рассматривая все этапы развития еврейского духа, пытается постичь удивительную тайну вечного существования евреев и выдвигает свою концепцию понятия «нация».

«Еврейский народ, – считал Каганов, – сделал шаг навстречу эпопее, в которую вступит все человечество в своем земном и космическом будущем».

Возрождение Израиля, по мнению Каганова, несет в себе будущее возрождение человечества. До последних дней работал над мемуарной книгой «Швилин нехирин» («Разведанные тропы»; пока не опубликована).

Но ему не было суждено долго творить на своем любимом иврите. Он умер в 1978 году и похоронен в городе Ашдоде.

 

Автор этой статьи долго размышлял, как закончить очерк о нашем земляке. И решил, что нельзя лучше написать о нем, чем это сделала Шуламит Шалит. В своем очерке она написала: «….Он был кузнецом и поэтом, воином и мыслителем, педагогом, театральным режиссером. Будучи одарен разными талантами, он не просто по наитию, но и целенаправленно выбирал для себя главное направление жизни. Он воспитал в себе фантастически сильную волю, выработал почти сверхчеловеческую память, умел видеть за деталями целое, анализировать сложное, а писать об этом просто. Он до самозабвения любил, знал и защищал от гибели в собственной памяти свой язык – иврит, не только пронеся его через все тюремные застенки, но и творя на нем. Он знал историю возникновения и гибели цивилизаций, иногда кажется, что он жил в каждой из тех, которые описывает. Он отдавал дань уважения всем народам, но не скрывал изумления перед историей своего народа, в будущее которого он верил. Когда вы будете рассказывать детям и внукам о библейских персонажах – царе Давиде, пророке Самсоне, о необыкновенных людях уровня Владимира (Зеэва) Жаботинского, Иосифа Трумпельдора, расскажите им и об Ицхаке Каганове.

Ицхак Каганов – герой не нашего времени, но поэт и мыслитель, а главное, личность на все времена».