* * *

Танцевальная площадка...
Отдаваясь без остатка,
Пляшут дети, старики
Общей скорби вопреки!

Это праздник единенья –
Их синхронные движенья,
Незабытые шажки,
Повороты и прыжки

В ритме песенных мелодий
В день субботний, на исходе,
На лазурном берегу –
Это наш ответ врагу!

 

У ПАМЯТНИКА ДАНТЕ

 

Земную жизнь пройдя до половины,
Я оказался в сумрачном лесу...
(Божественная комедия)

 

Земную жизнь прожив наполовину,
Гляжу в глаза гиганту, исполину,
В немую обращаясь высоту:
Я тоже был в чистилище, в аду!

Безродное непризнанное чадо –
Обещанная пращурам расплата
За их непослушанье и грехи,
Я тайно испытал все муки ада,
Просил пощады, плакал воровато,
Свидетельством тому – мои стихи!

О, где ж они, врата земного рая? –
Наитию всё меньше доверяя,
И на стезях библейской стороны
Я вижу кровь и козни сатаны...

В святых пределах будущего Храма
В разгаре не комедия, а драма,
Её, увы, Европе, не постичь!
Но и во тьме чистилища кромешной,
Как ты стихописал, живой и грешный,
Есть скрытый рай – объятья Беатрич!

 

Перед дорогой

 

1

Соглашаюсь, не спорю запальчиво с тем,
Кто всерьёз говорит: «Я – есть то, что я ем»*,
Но свой личный портрет дополняю:
Я есть – то, что я видел и знаю,
Дым шашлычный люблю, выпиваю,
Но пришёл в этот мир не за тем!

 

2

Не словами питаюсь о том, что есть благо,
После родины Красной Звезды и ГУЛАГа
Мне ли в голос досадовать и сожалеть?!
Я немало увидел, немало успел лицезреть –
Пляжи Варны и чудную осень Чикаго,
Гладь предгорных озёр
и Альп Доломитовых твердь!

 

3

Мой обзор расширялся неоновым светом Лас-Вегаса,
Искушавшего пропастью злачного женского Эроса,
Перезвоном монет бесконечных твоих казино,
Это город, в котором обрёл я окно
В дорогие владенья азартного, плотского,
Вспоминая Платона, цитируя мысленно Бродского...

 

4

Им внимая, чьё зренье не знало предела,
Услащённого в меру и в меру голодного тела,
Бесшабашные не исключив кутежи,
На последние, может быть, даже гроши
Я войду в самолёт, убоявшись пробела,
Раскошелясь во имя души!

* Выражение «Я – есть то, что я ем» принадлежит Гиппократу.

 

* * *

С религией поступков не сличаю,
И подлость, и коварство ощущаю
Единоверца, божьего раба,
На голове которого кипа.

Людской порок, я знаю, не от веры,
Есть и в святых одеждах лицемеры,
Но честный человек, он мне, как брат –
Еврей, магометанин, протестант!

 

* * *

О, этих чувств разительное сходство,
Испытанных так явственно и остро –
В далёкой молодой моей поре,
Идя к стене, что подле мавзолея,
С гремящими Курантами над нею,
И у Стены на Храмовой горе!

Так много уместилось между ними –
Святыней той и обретённой ныне,
Меж двух брусчатых этих площадей! –
Слепой огонь, раскаянье, потери,
Крутой подъём от богохульства к вере,
От той до этой святости моей!

 

* * *

Не по снежным тропам
(Валенки да шаль!),
По морским сугробам –
В голубую даль!

Со стихией споря,
Бурей штормовой, –
В ледяное море
Прячась с головой…

Мне утех не надо,
Всласть, через края,
Мне мила отрада
Буйная моя!

Оглядевшись вокруг, ужаснусь,
И любя, и страдая, как прежде,
Мне Россия теперь – зарубежье,
Зарубежье – моя Беларусь!
Берег юности – радость и грусть,
В одеянье снегов и тумана –
Древний Днепр и насыпь кургана,
К ним неужто чужим я вернусь?!
К вам, родные душою, – Татьяна,
Патриот и мечтатель Кастусь,
За которого тайно молюсь!
Ну какие вы мне иностранцы? –
Витебчане мои и оршанцы,
Мы однажды друг друга найдём,
Укорять и хвалиться не станем,
Наши лучшие годы помянем,
Долгожданным утешимся днём!